Страница 96 из 111
— Я не могу помыться, — виновато насупилась она, — это… это мой обет укрощения плоти. Покойный муж всегда говорил, что я очень красивая и нравлюсь другим мужчинам. Я гордилась этим, не скрою. Теперь избавляюсь от ложной гордыни.
— Ну что ж, — настоятель пожевал губами, ответ его вполне удовлетворил, — будешь тогда полы мыть и отхожие места. Для замарашки самое лучшее дело. Ступай, тебе дадут тряпки и ведра.
Напоследок, у самого порога, Эльза обернулась — никакого человека с черным лицом в углу не было.
Остаток дня она потратила на то, чтобы устроиться на новом месте. Настоятель не шутил, когда говорил, что работы будет невпроворот. Водопровода, как в благоустроенных столичных домах, тут не построили, поэтому приходилось ведрами таскать снег с монастырского двора, растапливать над огнем и пускать в ход. Старшая монахиня сразу предупредила новую послушницу, что в гостевую часть ее не пустят, туда направляют только опытных и лучших, так что придется драить неотапливаемые комнаты и коридоры, а не раскатывать губу на работу в теплых покоях. Эльза не возражала. Она трудилась в поте лица, радуясь, что это даже помогает согреться, а сама внимательно смотрела и слушала, надеясь обнаружить хотя бы крохотный намек на потерянную девочку.
Как только наступила ночь, она упала в постель без сил, забыв поужинать куском черного хлеба и кружкой горячего чая, которые полагались перед сном.
Среди ночи Эльза проснулась от странных звуков. Сначала она с трудом приподняла тяжелые веки, но потом рывком распахнула глаза и села на постели. Вокруг творилось что-то невообразимое. Остальные девять послушниц, с которыми ее поселили в одной комнате, бились в судорогах, рвали на себе ночные рубахи и волосы, предавались экстазу. Это походило на всеобщее буйное помешательство, но Эльза, с которой со времени появления в монастырях уже несколько раз происходили необъяснимые вещи, восприняла все более-менее спокойно. Она уже поняла, что тут дело нечисто, и лишь больше уверилась, что движется в правильном направлении. Где еще ведьмаку прятать пленницу, как не в зачарованных местах?
Поднявшись с постели, Эльза накинула теплую одежду и вышла в коридор. Люди пробегали мимо нее, выпучивая глаза и корчась, двери в другие комнаты стояли распахнутыми настежь, в проемах виднелись монахи, поливающие на себя расплавленный воск, но она все равно заглядывала в каждую, надеясь увидеть дочь.
Наконец, она наткнулась на дверь, которая была закрыта. В сравнении с остальными это выглядело подозрительно и сразу привлекло внимание. Эльза повернула ручку, вошла внутрь и остановилась, схватившись за сердце.
— Мама?
Волчица, седая и изможденная, сидела на полу возле кровати и затравленно смотрела на гостью. Всеобщее помешательство, похоже, не тронуло ее, но и проблеска узнавания при виде собственной дочери не появилось. Эльза сорвала с головы парик, который не снимала даже на ночь, отшвырнула его на кровать, упала перед Ольгой на колени.
— Мама. Мамочка… до чего ты себя довела?
— Я в-вас н-не знаю, — в выцветших глазах Ольги появился страх, она попыталась оттолкнуть девушку и отползти подальше.
— Мама, это же я, Эльза. Я твоя дочь.
— Эльза? — лаэрда прищурилась, вглядываясь в лицо, потом покачала головой. — Нет. Не-е-ет. Моя Эльза маленькая. Я видела ее. У нее такая рубашечка… — Ольга потрогала собственное рубище, — коричневенькая. Как у меня.
— Как у тебя? — сердце у Эльзы замерло, она схватила мать за плечи, борясь с порывом встряхнуть, чтобы заставить выражаться яснее. — Где ты видела ее, мама? Где ты видела свою дочь?
— Ну как же… — доверчиво похлопала глазами та, — она вчера ночью ко мне приходила. Отпрашивалась погулять. А вообще она живет на детской половине, за ней там няньки смотрят. За кухней на два пролета вверх если подняться, там они и живут.
Эльза вскочила на ноги и выбежала в коридор. Няньки, о которых твердила мать, вполне могли оказаться монахинями, приглядывавшими за детьми, сама Ива наверняка внешностью не только на отца походила, вызвав у родной бабушки умственный конфуз при встрече, а коридор за кухней… он в самом деле существовал, просто не довелось еще туда попасть.
— Скажи Эльзе, чтобы позвала брата ужинать, — донесся ей вдогонку голос Ольги.
Цирховия
Двадцать восемь лет со дня затмения
Как и следовало ожидать, ведьмак во всем признался. Не выдержал, когда Марта в порыве страсти решила сесть ему на лицо. Северина поймала себя на мысли, что собственноручно организовала изнасилование мужчины, но ничуть не пожалела о своем плане. Она дала ему опробовать на своей шкуре лишь малую толику насилия, которое он сам учинял над другими. Димитрий заставил ее накрепко заучить урок: заваривая горькую кашу, будь готов и сам отведать ее сполна. Раньше она думала, что жестокость — это цепочка, которая бесконечно тянется и тянется, пока все новые жертвы передают ее дальше. Но оказалось, что это не прямая, а замкнутый круг. Рано или поздно все в этом мире возвращается обратно подобно бумерангу.
Рассвет осторожно трогал розовыми пальцами крыши домов, снег на тротуарах от мороза казался синим. Северине не терпелось скорее добраться в резиденцию, но водитель, как назло, ехал осторожно, медлил. Она буквально сгорала от желания рассказать все Яну, позавтракать с ним вместе и составить новый план, подумать, как освободить ребенка Алекса и Эльзы. Надо, конечно, снова выпустить пташек в люди, чтобы те нашли кого-то, вхожего в монастыри, подкупить, если потребуется, монахов — не самая сложная часть после всего, что уже сделано. Ян пусть решит, как подать новость Димитрию, как оправдать Алекса и что делать с ведьмаком, который, униженный и растоптанный, так и остался лежать в заколдованном круге, ожидая своей дальнейшей участи.
Слева замаячили золотистые стены главного темпла светлого, покрытая снежной пеленой площадь перед ним, девственно-чистая, этим ранним утром еще не хоженая тысячей ног, и Северина улыбнулась. На душе у нее тоже было легко, светло и чисто.
Внезапно впереди что-то грохнуло и послышались крики. Кар жены наместника резко встал. Мгновенно перестав улыбаться, она вытянула шею, увидела бегущую навстречу толпу.
— Что случилось?
Водитель обернулся к ней, его лицо было белее укрывшего площадь снега.
— Помоги вам пресвятой светлый бог, благородная лаэрда, — пробормотал он и осенил ее защитным молитвенным знаком.
А затем распахнул дверь и выпрыгнул прочь. Она осталась сидеть с приоткрытым ртом.
— Мне? Почему мне?
Еще секунда потребовалась Северине, чтобы осознать ситуацию, а затем она рывком потянулась, захлопнула дверь, которую слуга оставил нараспашку, а затем быстро повернула все ручки в салоне, запирающие двери.
Толпа нахлынула на ее одинокий кар, как приливная волна.
Глядя на прижатые к окнам незнакомые перекошенные лица, злые глаза, изрыгающие проклятия рты, Северина все поняла. Недовольство в народе, которое зрело из-за правления ее мужа, взорвалось, как гнойный нарыв. Теперь, когда канцлер умер, перед людьми встал выбор: смириться с полноправным восхождением наместника на трон или попытаться посадить туда кого-то другого. И, похоже, они приняли решение не в пользу Димитрия.
— Не трогайте меня, — закричала Северина, схватившись за сиденье, когда ее кар начали раскачивать из стороны в сторону. — Я-то здесь при чем? Я просто его жена, у меня никаких прав наследования нет.
Со всех сторон на нее брызнуло стекло из разбитых окон, мелкие осколки резали руки, которыми она инстинктивно закрыла голову, сыпались на колени, хрустели на полу. Жадные пальцы потянулись к ней, принялись хватать за волосы, щипать за плечи, будто намеревались растерзать по кусочкам. Северина вцепилась зубами в чью-то ладонь, со всей силы ударила по чужой руке. Она отбивалась, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, теряя то клочки волос, то обрывки меха с верхней одежды, пока люди продолжали ее раздирать.