Страница 75 из 81
Она покорно расслабила губы и выпустила его влажный палец.
— Не называйте меня так. Я… я пыталась забыть вас. Пыталась не думать.
— Но все же пришла? Тогда ты знаешь, что делать.
Когда-то — казалось, что сотню лет назад — забавляясь с ней, он загадал, чтобы она вернулась и умоляла его лишить ее невинности. Портить монашек — тогда это выглядело самым кощунственным поступком из возможных. Как же он ошибался.
Южиния робко оглянулась на Яна, который молчаливо ожидал, что будет дальше, затем снова повернулась к Димитрию с мольбой в глазах.
— Делай это, — приказал он.
Склонив голову, она упала перед ним на колени, такая хрупкая, такая сломленная, такая покорная, пальцы сами собой сомкнулись в знак молитвы. Белое платье кругом легло у ног, под кожей на тонкой шее проступили позвонки. Он усмехнулся, наблюдая за ней: какова же сила привычки, эти действия вбили в нее с младенчества, и теперь ее тело машинально повторяет их при каждом удобном случае. Наверно, именно так боги смотрят на тех, кто молится им, сверху вниз, с холодными усмешками на красивых лицах.
— Вы ужасный человек, — услышал он ее бормотание, — вы… вы темный бог. Но это сильнее меня. Я больше не могу бороться.
— Громче.
— Я люблю вас, — крикнула она тогда, запрокинув голову. — Я хочу снова это испытать.
— Испытать что?
— Чтобы вы… чтобы вы лишили меня невинности, как обещали. Я хочу узнать, каково это — быть возлюбленной мужчины. Простой женщиной.
— Вот видишь, — обратился Димитрий к Яну, — вот так бывает, когда у кого-то по-настоящему есть выбор. А теперь принеси нам кальян. И побольше вина.
Невинные голубые глаза Южинии расширились на поллица, когда он тоже плавно опустился перед ней на колени. Стоя в такой позе, склонил голову, коснулся ее губ и ощутил, как она задержала дыхание. Где-то вдалеке хлопнула дверь: Ян отправился выполнять приказание.
— Расскажи мне, как ты сопротивлялась, — шепнул Димитрий, проводя пальцами по ее щекам.
— Я… — девушка сглатывала и тянулась к нему, как цветок — к первым лучам солнца. Хотя вряд ли от него веяло светом, — я просила у пресвятого светлого бога послать мне сил.
— Но никто не услышал тебя, — он лизнул ее шею, впитывая сладкую дрожь и аромат горячей крови, бегущей по венам. Чистота этой монашки пьянила, — добро пожаловать в мой мир, святая Южиния. Мир, где боги созданы, только чтобы смеяться. А возможно, их тут вообще нет. И единственный источник сил, который у тебя есть, находится внутри. Никто не даст тебе больше.
— Нет, — она вцепилась в его одежду, откинула голову, тихонько застонала, — светлый бог… он не услышал меня, потому что я плохая… потому что мне… мне было с вами так хорошо…
— Но как может быть плохо то, что хорошо? Ты думала об этом, моя наивная Южиния? — он развязал тесемки у горловины ее платья, потянул ткань вниз, обнажая покрытые свежими вспухшими рубцами плечи. Тронул языком один, заставив девушку вскрикнуть.
— Красивой быть плохо, — нахмурилась она, — это вводит в искушение.
— Поэтому ты обрезала свои чудесные волосы? — он куснул ее за мочку уха. — Поэтому хлестала себя плетьми? Помогло?
— Нет, — она поежилась, прикрывая грудь руками под его взглядом. — Мое тело… оно все равно помнило, как вы ласкали меня. Как заставляли…
— Чувствовать?
Она только кивнула.
— И ты хочешь почувствовать это снова?
— Да.
— Тот оргазм, который испытала?
Южиния густо покраснела.
— Вы снитесь мне ночами, и я просыпаюсь, и со мной что-то происходит.
Он прекрасно знал, что. Это происходило с ней и сейчас: между ее ног все увлажнилось, а дыхание стало частым, и губы пересохли. Это происходило с ним каждую секунду, когда он думал об Эльзе.
— Станешь делать все, что я захочу? — поинтересовался он, терзая пальцем ее раны.
— Я готова служить вам. Я буду вашей рабой, потому что к светлому богу мне уже не вернуться. Мне нет дороги назад.
— Нам всем нет.
Он поднялся на ноги, помог девушке встать, и как раз вовремя: вернулся Ян. Димитрий подошел, взял из его рук трубку кальяна и втянул густой сладковатый дым. Южиния стояла, придерживая спущенное платье, не монашка, не святая — мученица, идущая на костер. От себя не убежишь, волчонок. Видят боги, ты пытался. Но не убежишь.
— Подойди сюда, — он протянул ей руку, и девушка повиновалась. Ян расставил вино и бокалы и хотел скрыться, — погоди, брат. Я хочу, чтобы ты остался.
— Я? Остался? — Ян перевел взгляд на побледневшую Южинию, потом снова на своего друга и господина.
— Да. Хочу, чтобы мы с тобой сыграли в старую игру, которая нравилась нам раньше.
— Мы были совсем мальчишками, — Ян тут же все понял, и взгляд стал другим, более цепким, более темным. Димитрий усмехнулся.
— Тем интереснее будет сыграть теперь, — он собственноручно налил и подал всем бокалы, — до дна.
Южиния с ужасом посмотрела на свой напиток, но поднесла к губам и сделала глоток. Наверно, это был первый глоток спиртного в ее жизни, Димитрий знал, как сурово относятся в дарданийских монастырях к любому проявлению мирского удовольствия. Он придержал донышко ее бокала, поднимая все выше, пока девушка не осушила все до капли. Ее глаза тут же подернулись пеленой, и она пошатнулась, словно от головокружения. Тогда он взял ее за плечи и развернул — к себе спиной, к Яну лицом.
— Видишь этого человека? — зашептал в обрамленное золотистыми завитками коротких волос ушко. — Это мой брат. Его руки — мои руки. Его лицо — мое лицо. Его тело — мое тело. Ты поняла меня, милая? Поцелуй его так, как целовала бы меня. И представляй, что это я.
Южиния, открыв рот, обернулась к нему через плечо. Она вся оцепенела и могла только безмолвно умолять его о пощаде.
— Ты сама хотела, — напомнил он сурово, — ты пришла и просила служить мне. А я хочу тебя именно так.
В ее зрачках что-то вспыхнуло, но она не шелохнулась и не попробовала убежать.
— Ты засранец, — хохотнул Ян и обнял девушку, найдя ее губы.
Димитрий вяло улыбнулся, наблюдая за ними, и снова потянулся к кальяну. В пелене дыма голоса становились не такими злыми и тоже смеялись вместе с ним. Человек в нем рвался к Петре, волк хотел Эльзу, а эта маленькая золотая рыбка… да сколько он утопил таких? Одной больше, одной меньше — какая теперь ему разница?
Комната покачнулась, он подошел, спустил ниже белое платье монашки, красные полосы цвели на давно заживших белых шрамах. Разве можно усмирить плоть таким образом? Чужую — да, свою… вряд ли. Он стал лизать рубцы на женской спине, открывая их пальцами и собирая языком крохотные капельки крови, пока Ян покрывал поцелуями губы и шею Южинии. Она болталась между ними, напуганная, потерянная, послушная, как тряпичная кукла. Она хотела одного, но была вынуждена отдаться другому, один нежил и ласкал ее, другой — причинял боль, и это разрывало ее на две половины. Жестокая, коварная, сладкая пытка, от которой женщины сходили с ума.
Они не зря называли себя братьями — ни разу их руки не столкнулись и не помешали друг другу. Ян сжимал грудь Южинии, теребил пальцами ее чувствительные напряженные соски, Димитрий запрокинул на свое плечо ее голову и целовал приоткрытые губы, пил жаркое дыхание возбужденной, опьяневшей девушки. Он лил в ее рот вино прямо из бутылки, и вишневые струйки текли по белой коже, а Ян ловил их языком на ее шее и жадно глотал.
Где-то далеко позади остался день, когда Димитрий возил свою девочку-скалу к темплу неизвестного бога, заброшенному в лесной глуши, но даже сейчас он бы не раздумывая отдал все, что имел, все удовольствия, которые когда-либо испытывал в жизни, чтобы снова вернуться туда, где пахнет на солнце клевер и прячется в углах вековая тень.
Но это было давно, в его прошлой жизни, и от себя не убежишь, и падшая монашка дернулась и выгнулась в его руках, издавая глубоким грудным голосом музыку первобытной страсти.
— Один, — сосчитал Ян и улыбнулся, как сытый кот, слизывая влагу с пальца, которым только что ласкал девушку внизу.