Страница 41 из 45
Кубком и завершается пребывание Корсакова на ассамблее: «Бедный щеголь, не переводя духу, осушил весь кубок и отдал его маршалу. «Послушай, Корсаков, – сказал ему Петр, – штаны-то на тебе бархатные, каких и я не ношу, а я тебя гораздо богаче. Это мотовство; смотри, чтоб я с тобой не побранился». Выслушав сей выговор, Корсаков хотел выйти из кругу, но зашатался и чуть не упал, к неописанному удовольствию государя и всей веселой компании» (VIII, 17–18).
За столом у боярина Ржевского вспоминают ассамблею. Ворчит Гаврила Афанасьевич: «Того и гляди, чтоб какой-нибудь повеса не напроказил чего с дочерью; а нынче молодежь так избаловалась, что ни на что не похоже. Вот, например, сын покойного Евграфа Сергеевича Корсакова на прошедшей ассамблее наделал такого шуму с Наташей, что привел меня в краску. На другой день, гляжу, катят ко мне прямо на двор; я думал, кого-то Бог несет, – уж не князя ли Александра Даниловича? Не тут-то было: Ивана Евграфовича! небось не мог остановиться у ворот да потрудиться пешком дойти до крыльца – куды! влетел! расшаркался, разболтался! <…> Дура Екимовна уморительно его передразнивает; кстати: представь, дура, заморскую обезьяну.
Дура Екимовна схватила крышку с одного блюда, взяла под мышку будто шляпу и начала кривляться, шаркать и кланяться во все стороны, приговаривая: «мусье… мамзель… ассамблея… пардон». Общий и продолжительный хохот снова изъявил удовольствие гостей.
– Ни дать ни взять – Корсаков, – сказал старый князь Лыков, отирая слезы смеха, когда спокойствие мало-помалу восстановилось. – А что греха таить? Не он первый, не он последний воротился из неметчины на святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши дети? Шаркать, болтать Бог весть на каком наречии, не почитать старших да волочиться за чужими женами…» (VIII, 22).
Корсаков, таким образом, попадает под «перекрестный огонь». Он вызывает и замечание царя, и насмешки старой знати.
Последний раз мы встречаем Корсакова в VI главе, беседующего с Ибрагимом в доме его невесты. Корсаков («он подошел к зеркалу, обыкновенному прибежищу его праздности») отговаривает друга от женитьбы: «Мало ли что случается на свете? Например: я, конечно, собою не дурен, но случалось, однако ж, мне обманывать мужей, которые были, ей-богу, ничем не хуже моего» (VIII, 30).
Итак, Корсаков выбран в «антиподы» Ибрагиму, он олицетворяет собой новое поколение русских «иностранцев». Определяя место этого образа среди персонажей русской истории, В.О. Ключевский сказал: «…Живуч был общественно-физиологический вид, представленный в лице молодого Корсакова, Ибрагимова товарища по курсу высшей европеизации в парижских салонах. Это – русский петиметр XVIII века, великосветский русский шалопай на европейскую ногу, «скоморох», по выражению старого князя Лыкова в «Арапе…» или «обезьяна, да не здешняя», как назван он в одной комедии Сумарокова. В «Арапе Петра Великого» он еще не на своем месте, не в пору вернулся из-за моря и испытывает неудобства рано прилетевшей ласточки. Полная весна наступит для него в женские эпохи, при двух Аннах, двух Екатеринах и одной Елизавете. При Петре ему холодно и неловко в его нарядном кафтане среди деловых людей, которые скидали рабочие куртки только по праздникам. Со временем он будет нужным и важным человеком в праздном обществе; теперь он шут поневоле и Петр колет ему глаза его бархатными штанами, каких не носит и царь»362.
У Корсакова немало литературных «родственников» и прототипов. Среди них – Иванушка из комедии Д.И. Фонвизина «Бригадир» (подмечено Е.Воскресенским). «Подобно Иванушке Корсаков не замечает иронии Петра по своему адресу и остается доволен собой в ситуации, в которой был просто смешон», – пишет Л. Сидяков363.
«В числе молодых людей, отправленных Петром Великим в чужие края», был и реальный Корсаков, один из прототипов героя пушкинского романа. Речь идет о Воине Яковлевиче Римском-Корсакове, который был послан во Францию изучать военно-морское дело в 1716 году и вернулся в Россию в 1724 году.
Одним из отдаленных прототипов Корсакова можно считать и родного дядю поэта – Василия Львовича Пушкина. По свидетельству Ф.Ф.Вигеля, В.Л.Пушкин, вернувшись из Франции в Россию, «всех изумил толстым и длинным жабо, коротким фраком и головою в мелких курчавых завитках, как баранья шерсть»364. Вот как описывает И.И.Дмитриев в сатирической поэме «Путешествие NN в Париж и Лондон» восторг Василия Львовича:
Пушкин сам намекнул на эту перекличку, выписав к одной из глав романа эпиграф из шуточного стихотворения Дмитриева «Журнал путешественника», где высмеивалась галломания В.Л. Пушкина:
История «представления» Корсакова Петру в Адмиралтействе была описана А.Корниловичем как прием царем бранденбургского посланника фон Принца: «Петр был на верфи и работал на марсе какого-то военного корабля <…> Посланник принужден был по веревочной лестнице взбираться на гротмачту, и государь, сев на бревно, принял от него верющую грамоту».
В свою очередь, Корнилович заимствовал этот анекдот из голиковских «Деяний Петра Великого»366.
Одежда Петра, шокировавшая Корсакова в этом эпизоде («какая-то холстяная фуфайка»), тоже взята из исторических описаний. Впоследствии, в «Истории Петра», Пушкин так опишет царя в Голландии в 1697 году: «Петр вышел на берег с веревкою в руках и не обратил на себя внимания. На другой день оделся он в рабочее платье, в красную байковую куртку и холстинные шаровары и смешался с прочими работниками» (Х, 35).
О возможной дальнейшей роли Корсакова в развитии сюжета несколько неожиданно высказался В.Шкловский: «С точки зрения техники романа можно предположить, что отцом белого ребенка (речь шла о «будущих родах» «будущей жены» арапа. – А.Б.) был петиметр Корсаков, потому что в романе нет другого подробно описанного молодого привлекательного человека»367.
«Нежный призрак»
Исповедальный, личный характер многих страниц «Арапа Петра Великого» давно подметили читатели романа. И в первую очередь – его читательницы. С.Н.Карамзина, близкий друг поэта, сообщала брату Андрею 25 апреля 1837 года: «На днях Жуковский читал нам роман Пушкина, восхитительный: «Ибрагим, царский Арап». Этот негр так обворожителен, что ничуть не удивляешься страсти, внушенной им к себе даже даме двора регента; многие черты характера и даже его наружности скалькированы с самого Пушкина»368.
Т.Г.Цявловская вспоминала в своей известной работе «Храни меня, мой талисман» (1975 г.), посвященной отношениям Пушкина с Е.К. Воронцовой: «…Когда несколько лет тому назад я рассказывала Анне Андреевне Ахматовой и Сергею Михайловичу Бонди первый очерк настоящей работы и сказала, что фрагмент прозы «Часто думал я об этом ужасном семейственном романе…» связан с рождением у Воронцовой дочери от Пушкина, – Анна Андреевна с живостью сказала: «Так же как и «Арап Петра Великого». Она имела в виду тот же эпизод – рождение темнокожего младенца»369. Речь идет о первой главе «Арапа…», где описан роман Ибрагима с графиней Леонорой Д. и его последствие – рождение у графини черного ребенка. Т.Г. Цявловская высказала догадку, что этот эпизод навеян переживаниями самого поэта – ни в «Немецкой» биографии А.П. Ганнибала, ни в семейных преданиях не зафиксирован факт рождения у прадеда-арапа черного младенца вне брака. Пушкину о семейной жизни Абрама Петровича было известно следующее: «Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь. Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре…» (XII, 313). А вот пушкинские сведения о втором браке Ганнибала: «Вторая жена его, Христина Регина фон Шеберх, вышла за него в бытность его в Ревеле оберкомендантом и родила ему множество черных детей обоего пола». Т.Г.Цявловская предположила, что в образе графини Леоноры Д. – парижской возлюбленной Ибрагима – отразились черты графини Воронцовой. Вспомним, как представлена Леонора на страницах романа: «Графиня Д., уже не в первом цвете лет, славилась еще своею красотою. 17 лет, при выходе ее из монастыря, выдали ее за человека, которого она не успела полюбить и который впоследствии никогда о том не заботился. Молва приписывала ей любовников, но по снисходительному уложению света она пользовалась добрым именем, ибо нельзя было упрекнуть ее в каком-нибудь смешном или соблазнительном приключенье. Дом ее был самый модный. У ней соединялось лучшее парижское общество» (VIII, 4). Знакомство героев: «Ибрагима представил ей молодой Мервиль, почитаемый вообще последним ее любовником, что и старался он дать почувствовать всеми способами» (VIII, 4). Далее в рукописи следовал очень важный для характеристики графини абзац, зачеркнутый Пушкиным карандашом:
362
Русская мысль. 1880. № 6. С. 25.
363
Сидяков Л. Художественная проза Пушкина. Рига, 1973. С. 42.
364
Цит. по: Михайлова Н.И. Читая «Опасного соседа» // Литературная учеба. 1981. № 1. С. 179.
365
По мнению Г.А.Лапкиной, этот эпиграф «по вызываемым им литературным ассоциациям более подходил к первой части третьей главы, где появляется Корсаков, только что приехавший из Парижа и возмущающийся “варварским” образом жизни в России» (Пушкин. Исследования и материалы. Т. II. Л., 1958. С. 298).
366
Д.И. Белкин установил, что одним из исторических источников Пушкина при написании парижских глав романа о царском арапе явились письма молодого А.Р. Воронцова, хранящиеся и по сей день среди материалов одесского архива Воронцовых. Вот что сообщалось, в частности о расходах: «перукмахерам дано» 12 ливров, а «за танцевание мастеру 72 ливра», за покупку «12 пар башмаков с красными каблуками» заплатил 30 ливров, «1026 ливров обошелся бархатный шитой кафтан для праздников» и т. п. (См.: Белкин Д.И. О российских источниках «Арапа Петра Великого». В сб.: Болдинские чтения. Горький, 1987. С. 228–229.)
367
Шкловский В.Б. Заметки о прозе Пушкина. С. 35.
368
Пушкин в письмах Карамзиных 1836–1837 годов. М.; Л., 1960. С. 202.
369
Прометей» Ист.-биогр. альманах серии «ЖЗЛ». Т. 10. М., 1975. С. 59.