Страница 39 из 45
Сравним с лицейским анекдотом: И.И.Пущин, вспоминая открытие лицея, воспроизвел акцент старой императрицы немки Марии Федоровны: «Карош суп?»342
Позднее почти с таким же акцентом заговорит в «Капитанской дочке» начальник Петруши, читающий письмо старика Гринева: Поже мой! Тавно ли <…> а вот уш какой молотец! Ах, фремя, фремя!» (VIII, 292).
Тот же Д.П.Якубович, разбирая этот отрывок VII главы, обращает внимание на пушкинскую правку, «высоко поучительную для художников-реалистов. Она обнаруживает с почти наглядной очевидностью, как Пушкин старался представить себе изображаемое, постепенно воссоздавая, завоевывая воображением мелочи былой и нищей жизни, лично ему плохо знакомой обстановки. Здесь изумительная картина уточнения его поправок буквально напоминает работу переводчика, стремящегося с наибольшей добросовестностью передать на своем языке иностранный текст оригинала»343.
В качестве примера Д.П.Якубович приводит работу Пушкина над описанием жилища пленного шведа: «Сначала написано просто «В нижнем этаже дома». Затем предложение зачеркнуто и слово «жилье» заменено, более конкретным: «в тесной комнатке», слово «комнатка» заменено еще более выразительным «каморка». Наконец все зачеркнуто и детализированно выписывается вновь: «В доме Гавр. Аф. из сеней направо (зачеркнуто – под лестницею) находилась тесная каморка» (тут же забракован Пушкиным новый поиск точного определения слова «род чулана»), но сверху добавлен живописный штрих: «с одним окошечком». Далее в описании той же нищей каморки Пушкин, как бы увлекшийся сначала нагнетанием слов, создавших впечатление бедности, зачеркивает шаблонный эпитет столика – «маленький» (большой столик не может существовать!), заменяет его точным и реально возможным «еловый». Сначала в замысле на столике должны лежать «открытые старые ноты». Эпитет «старые» дорог для исторического романиста (дальше несколько раз Пушкин как бы невольно возвращается к этому слову и всякий раз отказывается от него, зачеркивая его по соображениям стиля), но рядом уже есть это слово на более важном месте и, во избежание повторения здесь эпитет зачеркивается. Зато сверху строки вносится новая деталь, дающая освещение: «горела сальная свеча» и (как обнаруживает рукопись) позже добавляется спереди глагола незначительная приставка – словечко «до». Так каморка погружается в темноту – «догорела сальная свеча»344.
Исследователя очень заинтересовало, как Пушкин решает освещенность сцены: «В этом последнем черновике дан ряд и других поправок, мелких штрихов, увеличивающих бытовую реальность изображаемого. Столик ставится здесь не перед кроватью, а «перед окошком» (становится понятной эта забота об освещении после того как свечка догорела). Чисто пушкинская черта. Пушкин словно говорит этой поправкой: смеем уверить, что и освещение точно вычислено у нас в романе». Еще важные детали: «Усилен и колорит старины: китайчатый халат заменен шлафроком, вместо современной автору фразы: «в этой смиреной обители» Пушкин сознательно дает фразу с иным расположением слов, с устарелым слогом, построенную по образцам XVIII века: «в смиренной сей обители»345.
Кстати, об одежде. В своем втором историческом романе, «Капитанской дочке», Пушкин наряжает другого старика – капитана Миронова тоже в китайчатый халат и колпак (VIII, 297).
Откуда же взялся швед в доме русского боярина? Какова предыстория этого образа? Сам Пушкин, как известно, указал два источника в своей сноске в «Литературной газете»: «См. Голикова и Русскую старину» (VIII, 533). Правда, эта ссылка формально относилась только к главе «Ассамблея при Петре 1-м», но могла указывать и на общую ориентацию автора на упомянутые источники.
И действительно, у А.О. Корниловича в «Русской старине» сказано: «Пленные шведские офицеры, находившиеся в Петербурге, первые учили танцевать русских дам и кавалеров; они долго были единственными танцорами в ассамблеях»346.
Что же касается И.И. Голикова, то эта тема неожиданно присутствует не в его многотомных «Деяниях», а в другой книге, которую Пушкин наверняка знал: И.Голиков. Сравнение свойств и дел Константина Великого, первого из римских христианского императора, с свойствами и делами Петра Великого, первого всероссийского императора, и происшествий, в царствование обоих сих монархов случившихся, ч. I–II, Москва, в типографии Платона Бекетова, 1810, ч. I. Там на стр. 55 записано, что Петр содержал школы, заведенные по городам «пленными офицерами Шведскими, которых всем знатным из своих подданных рекомендовал в учители и наставники детям»347.
В библиотеке Пушкина имелась книга мемуаров бывшего пленного шведа: Memoires d’un Gentilhomme Suedois ecrits lui dans sa retraite. L’Anee 1784, Berlin, 1788 348.
Как мы уже отмечали, Гаврила Афанасьевич Ржевский, по мнению исследователей, имел своего реального прототипа – нижегородского вице-губернатора Юрия Алексеевича Ржевского, одного из предков Пушкина. В свите этого вельможи кроме множества крепостных и некрепостных людей, слуг значились также «карлы» и четыре шведа. Причем двое из последних по возрасту могли быть пленниками времен Северной войны349.
Как считает Н.К. Телетова, Пушкин совсем не случайно дал шведу в доме Ржевского нерусское имя Густав Адамович (реальные шведы у нижегородского Ржевского приняли православие и назывались русскими именами). «Пять двоюродных братьев и сестер его матери Надежды Осиповны, дети Софьи Абрамовны, урожденной Ганнибал, и мужа ее Адама Карповича Роткирха, носили это отчество. Семейные реминисценции чувствуются и здесь»350.
И еще один штрих к истории образа шведа – учителя танцев. Как отметил М.С.Альтман на VII Болдинских чтениях, Пушкин, не без иронии создавая этот образ, вероятно, вспомнил своего современника Василия Михайловича Балашова, очень популярного в Петербурге танцмейстера. Дело в том, что Балашов, подобно Густаву Адамовичу, хромал. На него как-то свалился обломок кулис и изувечил ему ногу. «Однако и изувеченный, Балашов продолжал с большим успехом обучать петербургскую молодежь танцам»351.
«При Пушкине балет уже победил классическую трагедию и комедию», – отмечал В.Г. Белинский352. Был в пушкинском Петербурге и другой известный балетмейстер – земляк Густава Адамовича, Шарль (Карл) Луи Дидло, швед по происхождению. В авторском примечании к «Евгению Онегину» содержится такой отзыв Пушкина: «Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной» (VI. 191).
Образ учителя танцев, хромого шведа из романа «Арап Петра Великого», М.С.Альтман остроумно счел контаминацией образов двух танцевальных мастеров – хромого Балашова и шведа Дидло.
В некотором смысле предшественниками этих знаменитых танцмейстеров в жизни Пушкина могли являться и упоминавшийся нами московский учитель танцев Петр Иогель, и лицейские преподаватели – Вильгельм Теппер де (или фон) Фергюсон, Гюар, Билье и Эбергардт. Об этом последнем известно, что он «был весьма хороший учитель танцевания и по возможности способствовал развитию в воспитанниках развязности, ловкости и приличия не только в танцах, но и в поступи и движениях»353. Пушкин преуспел в этих науках. Как сообщил брат Левушка, «аттестат, выданный ему из Лицея, свидетельствовал между прочим об отличных успехах его в фехтовании и танцевании…»354
342
Пущин И.И. Заметки о Пушкине. В сб.: А.С.Пушкин в воспоминаниях… Т. I. С. 77.
343
Якубович Д.П. Работа Пушкина над художественной прозой. С. 21. См. также: Ашукин Н. Как работал Пушкин. В кн.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Т. 3. М., 1930. С. 29–30.
344
Якубович Д.П. Указ. соч. С. 22.
345
Там же. С. 22–23.
346
Русская старина. С. 106.
347
Указано В.С.Листовым.
348
См.: Модзалевский Б.Л. Библиотека Пушкина. С. 285 (№ 1151). Примечание составителя: «Мемуары касаются, между прочим, России, где был автор».
349
Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII – первой половине XIX в. М., 1963. С. 174.
350
Телетова Н.К. Указ. соч. С. 95.
351
Альтман М.С. У истоков творчества Пушкина (Штрихи и заметки). В сб.: Болдинские чтения. Горький, 1978. С. 104.
352
Белинский В.Г. Александрийский театр. Полн. собр. соч. Т. 8. М., 1955. С. 526.
353
Благородный пансион Имп. Царскосельского лицея. 1814–1829. СПб.: 1861. С. 201.
354
А.С.Пушкин в воспоминаниях… Т. I. С. 50.