В зеркалах воспоминаний

Однажды известный писатель Владимир Войнович, который познакомился с семьей Букаловых в Риме и провел с нею несколько дней, сказал: «Вы, Алексей, человек праздничного сознания». Очень точно сказал. Действительно, в тяжелые моменты – а их в жизни Букалова было немало – он проявлял невероятное самообладание и мужество и всегда искал повод для оптимизма. Сам же Алексей Михайлович со свойственным ему юмором прокомментировал это определение так: «Раньше это называлось восторженный дурак, а сейчас – человек праздничного сознания. Но я все равно благодарен за это определение, потому что оно соответствует тому, что я ощущаю, когда думаю о своей жизни. Несмотря на то что в ней было много драматичных поворотов, когда обстановка и жизненная ситуация складывались довольно сложно, все-таки, как сказал Пушкин, “судьба Евгения хранила”. Меня судьба хранила. Я считаю себя очень богатым и счастливым человеком. Если судьба одаривает тебя таким количеством замечательных друзей, таким количеством приключений и возможностью посмотреть этот мир, значит тебе уже повезло. Поэтому я с благодарностью отношусь ко всему, что давала мне судьба».

Как-то Алексей Михайлович поделился с друзьями: «Есть такой древний, я бы даже сказал, сицилийский жанр пастушьей поэзии – буколики. Я решил обыграть это название и придумал свой вид автобиографического рассказа, который можно назвать «букалики». Вот из таких «букаликов» и родилась эта книжка. Одни из них содержат несколько строк, другие растекаются на многие страницы. А вместе складываются в историю о людях, которых он знал, о времени, в которое жил, о событиях, участником и свидетелем которых был этот удивительный человек.

По мере работы над книгой содержание ее значительно расширилось. Кроме воспоминаний самого Букалова и его друзей, в нее решено было включить и материалы, хранящиеся в домашнем архиве и впервые увидевшие свет в этом издании.

Путешествие по собственной жизни

Часть первая

Журналист с дипломом дипломата

Моя родословная

Моя мама – ее звали Евгения Яковлевна Томас – очень гордилась тем, что в паспорте местом ее рождения написан город Мельбурн. Она родилась там 12 февраля 1918 года. Дело в том, что мой дед был в Австралии секретарем союза русских политэмигрантов, который возглавлял Артем Сергеев, ленинский соратник. Там, в Австралии, жила вся семья: бабушка, мамин старший брат и новорожденная мама. Потом они вернулись в Россию. В детстве у меня была такая патриотическая легенда: возвратились они потому, что в России произошла революция. Однажды я как-то непатриотично спросил: «А почему вы приехали обратно?» И мне объясняли, что тянуло на родину, ну, как… Штирлица (в анекдоте). На самом деле, точный ответ на свой вопрос я получил много лет спустя, когда уже работал в Италии. В Риме с нами жила мама, от которой я и слышал все наши семейные истории.

И вот в 2008 году я узнаю, что намечается девятидневная пастырская поездка Папы Римского Бенедикта XVI в Австралию. Главной ее целью было участие понтифика в ежегодном фестивале «Всемирные Дни католической молодежи». Я понимаю: вот он шанс – увидеть места, где родилась мама. Конечно, я просто обязан лететь, хотя перелет был непростой – без посадки, через Северный полюс. Самолет приземлился для заправки только на севере Австралии и полетел дальше, в Сидней, где проходили главные события.

Дни были насыщенными, работы, как обычно, много, а я всё думал, что обязательно должен добраться до Мельбурна, ведь у меня в жизни так много связано с этим городом.

В Сиднее меня всюду сопровождал коллега, живший в Австралии. А у него жена и дочка дома. И я говорю ему: «Побудь с семьей, я не пропаду». Он отвечает: «Вы не понимаете, вы в Риме живете. У вас в Риме – проходной двор. А к нам сюда никто не добирается». И он остался, а узнав мою тайную мечту, научил меня, как действовать.

Каюсь: я пошел на маленькую хитрость. В пресс-центре сообщил, что еду на мессу на Олимпийский стадион, даже заглянул в автобус, а когда он отъезжал, сказал коллегам, что остаюсь в пресс-центре. А сам – на такси, в аэропорт и в Мельбурн. В Мельбурне вышел из самолета, остановился и поклонился этому городу…

Меня пригласили в наше посольство прочитать лекцию о Ватикане, о Святом престоле, о папском визите. В завершение был ужин, и мне подарили книгу «Россия–Австралия: 200 лет». В ней я обнаружил циркулярное письмо лорда-министра внутренних дел Британской империи, адресованное всем колониям подмандатной территории. В нем говорилось, что после петроградских событий Октября 1917 года всех социал-демократов предписано выслать за пределы империи. Значит, деда никто не спрашивал, просто пришел фельдфебель и сказал: «Tomorrow morning, sir» – «Завтра утром, сэр». Ну а поскольку мама была совсем крошечная, они дотянули до последнего парохода и уехали.

А с Мельбурном, к слову сказать, связан забавный эпизод моей биографии. Как-то одна паспортистка, заполняя мамин паспорт, в графе «Место рождения» написала «Мельбуры». Так ей показалось. И я, поступая в Институт международных отношений, во избежание неприятностей, связанных с «родственниками за границей», тоже попытался написать в анкете место рождения матери – Мельбуры. Однако референт, проверявший документы, моментально раскусил эту хитрость и сказал: «А вы напишите, в какой это области». Но шел 1958 год, уже началась хрущевская оттепель, и только благодаря этому я поступил в МГИМО…

Дед умер во время блокады Ленинграда, похоронен на Пискаревском кладбище. В годы войны он был инженером оборонного завода в Ленинграде. Зная историю своей страны, я, честно говоря, всегда удивлялся, что человек с такой биографией умер – пускай от голода, пускай во время блокады, – но в своей постели, а не там, где, по идее, должен был умереть, где-то в лагере или ссылке. Потом я узнал, что его взяли-таки в 1937 году.

Но дед нашел способ из Большого дома попросить кого-то позвонить одному из его бывших референтов. Дед был бакинский человек, в Баку подготавливал абитуриентов для поступления в вузы. Я так понимаю, что он преподавал математику, так как когда-то учился в Мюнхенском политехническом институте. И вот ему дали возможность позвонить по телефону его бывшему бакинскому абитуриенту. А вскоре раздался звонок из Москвы, и на следующий день деда выпустили. Этот человек был – не знаю, скажет ли вам что-то это имя, – Андрей Януарьевич Вышинский, генеральный прокурор СССР. Человек, который вел все процессы над троцкистами, над бухаринцами. Вот таким образом дед напомнил ему о себе…

Чтобы закрыть вопрос про Большой дом, расскажу любопытный эпизод, связанный с моей бабушкой. Она была художницей, окончила художественную школу в Лозанне. В Ленинграде работала на фабрике игрушек, делала рисунки для них. Жила она в огромной коммунальной квартире. А ленинградская коммуналка – это совершенно особый мир. Я жил в московской коммуналке и знаю, что это тоже особый мир. Так вот, в декабре 1934 года, когда был убит Киров, поздним вечером за бабушкой приехал воронок, и ее забрали. Я не знаю, успели ли соседи поделить ее комнату – к тому моменту она одна жила, уже была в разводе с дедушкой. И вдруг на следующее утро на этом же воронке ее привезли обратно домой. Соседи бросились с расспросами: «Где ты была, что ты была?» И она рассказала, что ее привезли в эту самую контору, там было 20 человек – художники со всего Ленинграда и Ленинградской области, и всю ночь они рисовали портреты Кирова. Множительной техники же не было, а утром в Ленинград должен был приехать вождь народов, и на Невском проспекте должны были висеть портреты Кирова с траурной лентой. Вот художники и рисовали…

Из военного детства

Часто вспоминаю я самое яркое впечатление из своего детства, когда я впервые почувствовал желание обязательно увидеть другую жизнь и попасть в эту жизнь.