Страница 2 из 10
Надеюсь, что ни Франческо Джанни, ни Александр Сергеевич Пушкин на меня не были бы в обиде за вынужденное препарирование их текста: смысл, кажется, остался. Впрочем, у итальянцев на этот счет существует поговорка: traduttore-traditore (переводчик-предатель)!
Когда вечером в Страстную пятницу на площади у Колизея над 300-тысячной толпой паломников со свечами и факелами раздались из репродукторов пушкинские строки, я мысленно поблагодарил Ватикан и лично епископа Марини «за вклад в пропаганду творчества» нашего великого поэта.
Крестный ход предварил и завершил молитвой сам Иоанн Павел II, восседавший на троне на высоком склоне Палатинского холма. Пройти по “Via Dolorosa” вокруг древнего амфитеатра, на свою Голгофу, он на сей раз физически не смог.
Многим гостям и участникам пасхальной церемонии раздали изящно изданную брошюру1 “Via Crucis” («Крестный ход») с нашими текстами и с изумительными иллюстрациями (репродукции старинных цветных медальонов на евангельские темы из собрания ватиканских музеев). Книжка открывается таким предисловием: «Четырнадцать журналистов – мужчины и женщины, аккредитованные при Святом престоле, представляющие разные страны, известные издания международной прессы и телевидение, не только внимательно следящие за ежедневной хроникой событий, но и чувствующие их духовное содержание, составили эту книгу, связав историю Иисуса из Назарета с жизнью современного мира».
С большой радостью я послал брошюру с цитатой из Пушкина в Петербург, в библиографический кабинет Пушкинского Дома. Ватиканских публикаций на тот момент, по- моему, в богатейшей коллекции на набережной Макарова, дом 4 еще не было.
Издание, впрочем, оказалось безгонорарным (ватиканские администраторы любят намекать, что «бедны, как церковные крысы», оставим это утверждение на их совести). Тогда же мне была предложена честь участвовать в папском пресс-пуле. Опять большое спасибо Пушкину.
Давний вояж к святыням Эфиопии
Оговорюсь, мой личный опыт участия в высочайших паломничествах в заморские края начался задолго до того, как я попал в папский пул службы печати Святого престола. Хочу вспомнить одну из самых удивительных поездок, в которой мне довелось принять участие еще до работы в Риме, – это путешествие с Патриархом Московским и всея Руси Пименом в 1974 году. Я был тогда пресс-атташе, первым секретарем посольства СССР в Аддис-Абебе и сопровождал его в паломничестве по монастырям и церквям Эфиопии.
Эфиопская церковь считалась православной, до определенного времени она была подразделением Коптской и свою независимость обрела под давлением императора Эфиопии Хайле Селассие I (годы правления: 1930– 1974). Негус-негести (царь царей) сделал Эфиопскую православную цеврковь автокефальной и фактически стал ее главой, хотя формально там был свой патриарх, который и пригласил патриарха Пимена (в миру – Сергей Михайлович Извеков, 1910–1990) совершить двухнедельный визит. Для советского посольства было очень непривычно принимать такого гостя, притом что церковь была в нашей стране отделена от государства и находилась под сильным его контролем. Тем не менее патриарх Пимен прилетел в Аддис-Абебу с большой делегацией на правительственном самолете; если я правильно помню, советская власть предоставила ему Ту-154. Но путешествовать на нем по Эфиопии он не мог – для посадки такого самолета там не были приспособлены аэродромы.
Император для делегации Русской православной церкви выделил свой небольшой биплан, которым сам пользовался в местных поездках. Из Аддис-Абебы Пимен отправился в большую поездку по стране, сначала в город Гондэр, потом в Лалибэлу и, наконец, в Асмару. Эфиопские власти с подозрением отнеслись к тому, что посольство в качестве сопровождающего предложило первого секретаря, премьер-министр даже задал послу ироничный вопрос: мол, у вас же церковь отделена от государства? На что посол сказал: патриарх Пимен уважаемый гражданин нашей страны, мы сочтем за честь ему содействовать.
Когда стало известно о приезде высокого гостя, я поехал в местную патриархию, в Отдел внешних церковных сношений, где меня принял глава отдела – епископ Зуавский Самуэль. Отдел находился в одном из помещений казарменного типа, оставленных еще итальянскими военными. Я приехал на «Волге», меня встретил босоногий служка и отвел в кабинет епископа – высокого красивого человека в сутане.
Мы потом не раз с ним общались, но первая встреча была для меня неожиданной. Говорили по-английски: я пояснил, что приехал уточнить возможность совместных акций во время визита Пимена, моменты протокола. Осматривая аскетичное помещение, увидел на стене диплом Папского Григорианского университета в Ватикане: «А вы, наверное, владыка, говорите по-итальянски?». Он ответил, что говорит, и мы перешли на итальянский.
Я предупредил его, что у нас пока нет полного списка патриаршей делегации, но мы знаем, что в нее входит 11 человек. Епископ ответил: это не проблема, список есть у нас, достал его из ящика стола и начал читать… по-русски! Пораженный, я спросил, откуда он так хорошо знает русский.
Самуэль объяснил, что учился в Ленинградской духовной академии, хотя и не очень доволен своим русским. Так прошла эта встреча. К сожалению, потом он погиб: вскоре началась революция, в 1974 году к власти пришел Менгисту Хайле Мариам. Мне говорили, будто епископ Самуэль покончил с собой, но я не допускаю такой возможности: он был глубоко верующим человеком, священник такого ранга и образования пойти на самоубийство не мог.
Мне самому этот визит очень помог: готовясь к нему, я стал регулярно читать «Журнал Московской патриархии». Для советского человека это было подобно открытию нового мира: потрясающий язык, очень образный, с цитатами из Евангелия, и просто познавательно. Потом я старался этот журнал читать регулярно, мы даже на него подписались.
Пимен оказался очень интересным человеком, по-своему необыкновенным: он из сельской семьи, начинал церковную жизнь певчим в хоре, участвовал в Великой Отечественной войне и был демобилизован в звании майора, хотя еще до войны принял постриг и служил в церкви.
Пимен стал весьма яркой фигурой, на его эпоху пришлось трудное для Русской православной церкви время, когда закрывались храмы и над церковной деятельностью был очень строгий контроль; на время его же служения выпала великая дата – 1000-летие Крещения Руси (1988 г), – празднование которой он возглавил. Это событие стало поворотным моментом в отношениях церкви и государства.
В 2010 году отмечалось столетие со дня его рождения, и многие историки подчеркивали его мудрую, твердую позицию: он, как мог, старался сохранить многое из того, что еще не было уничтожено. В то же время Пимен внешне был очень лоялен к властям, он, например, не ответил на известное «великопостное» послание Александра Солженицына, где тот призывал патриархат противостоять антицерковной политике советской власти, то есть не желал публично ссориться с государством. Но он успел застать перестройку, возвращение многих приходов и церквей. Правительство ограничивало его передвижения, в том числе по Советскому Союзу, но несколько заграничных поездок Пимен все-таки совершил. Первым из русских предстоятелей побывал на горе Афон, а в 1982 году выступил в Нью-Йорке на сессии Генеральной ассамблеи ООН.
В составе делегации были и другие выдающиеся деятели Русской православной церкви, особенно меня поразил владыка Ювеналий, в то время митрополит Тульский и Белевский. Он был в начале своей церковной карьеры; незадолго до этого, в 1972 году, был назначен председателем Отдела внешних церковных сношений и в этом качестве сопровождал патриарха.
1
“Via Crucis” («Крестный ход»), Vaticano, Ufficio delle celebrazioni liturgiche del Sommo Pontefice, 2002. P. 3–4, 13–15.