Страница 45 из 47
Вошли первые большевицкие войска под предводительством атамана Григорьева, всего полторы тысячи солдат! Вот та сила, от которой бежали французы, греки и прочие войска. Одесса – большевицкий город. Суда еще на рейде [УСТ-БУН. Т. 1. С. 228].
После ухода войск Антанты и их союзников числом до двадцати пяти тысяч бойцов Одесса, город с 600-тысячным населением, была занята иррегулярными, т.е. по существу бандитскими формированиями атамана Григорьева, входившими тогда в состав 6-й Украинской советской дивизии. Как свидетельствует Дон-Аминадо:
Смена власти произошла чрезвычайно просто.
Одни смылись, другие ворвались.
Впереди, верхом на лошади, ехал Мишка-Япончик, начальник штаба.
Незабываемую картину эту усердно воспел Эдуард Багрицкий:
Прибавить к этому уже было нечего.
За жеребцом, в открытой свадебной карете, мягко покачиваясь на поблекших от времени атласных подушках, следовал атаман Григорьев.
За атаманом шли победоносные войска.
Оркестр играл сначала «Интернационал», но по мере возраставшего народного энтузиазма, быстро перешел на «Польку-птичку», и, не уставая, дул во весь дух в свои тромбоны и валторны.
Мишка-Япончик круто повернул коня и гаркнул, как гаркают все освободители.
Дисциплина была железная. Ни выстрела, ни вздоха.
Только слышно было, как дезертир-фельдфебель со зверским умилением повторял:
– Дай ножку. Ножку дай!
И ел глазами взвод за взводом, отбивая в такт:
– Ать, два. Ать, два. Ать… два… 171
Жизнь сразу вошла в колею.
Колея была шириной в братскую могилу. Глубиной тоже172. Товарищ Северный173, бледнолицый брюнет с горящими глазами, старался не за страх, а за совесть.
Расстреливали пачками, укладывали штабелями, засыпали землей, утрамбовывали.
Наутро всё начиналось снова.
Шарили, обыскивали, предъявляли ордер с печатями, за подписью атамана, как принято во всех цивилизованных странах, где есть Habeas Corpus174 и прочие завоевания революций.
Атаман был человек просвещенный, но безграмотный, и ордера подписывал кратко, тремя буквами: – Гри.
На большее его не хватало.
Да и время, надо сказать, было горячее, и все отлично понимали, что для уничтожения гидры трех букв тоже достаточно.
Всё остальное было повторением пройденного и шло по заведенному порядку.
В городском продовольственном комитете, который ввиду отсутствия времени, переименовали в Горпродком, что было гораздо короче и понятнее, выдавали карточки, по которым выдавали сушеную тарань, а для привилегированных классов населения, то есть для беззаветных сподвижников Мишки-Япончика, еще и длинные отрезы плюшевых драпировок из городской оперы.
– Хоть раз в жизни, но красиво! – как великолепно выражалась Гедда Габлер175.
Стрелки на часах Городской думы были передвинуты на несколько часов назад, и когда по упрямому солнцу был полдень, стрелки показывали восемь вечера.
С циферблатами не спорят, с атаманами тем более.
На рейде, против Николаевского бульвара, вырисовывался всё тот же безмолвный силуэт «Эрнеста Ренана», на который смотрели с надеждой и страхом, но всегда тайком.
Проходили дни, недели, месяцы, из Москвы сообщали, что Ильич выздоровел и рана зарубцевалась.
Всё это было чрезвычайно утешительно, но в главном штабе Григорьева выражение лиц становилось всё более и более нахмуренным.
История повторялась с математической точностью.
– Добровольческая армия в ста верстах от города, потом в сорока, потом в двадцати пяти.
Слышны были залпы орудий.
Созидатели новой эры отправились на фронт в плюшевых шароварах, и больше не вернулись176.
За боевым отрядом потянулись регулярные войска, и грабили награбленное.
Созерцатели «Ренана» наглели с каждым часом, и являлись на бульвар с биноклями.
Тарань поддерживала силы, бинокли укрепляли дух [Д. АМИНАДО].
А вот живописные воспоминания писателя-эмигранта Перикла Ставрова о жизни города после очередного его захвата большевиками:
Все пошло обычным путем… Аресты, обыски, расстрелы, вместо электричества – лампадное масло, вместо жалования – фитильки от лампадок… Был и голод. Одно утешение, не такой, например, как на севере. Покойный К. В. Мочульский тогда из Петрограда приехал и все удивлялся, что мы еще иногда едим селедку с картошкой. «У нас, – рассказывал, – только шелуха картофельная и селедочные головки». Мы тогда еще наивными были и было нам невдомек: если населению шелуха и головки, то кто же, собственно, самый картофель и селедку ел? Потом только, много позже, мы эту механику поняли [СТАВРОВ. С. 259].
23 августа 1919 года под натиском армии генерала Деникина большевики в очередной раз оставили Одессу.
Ранним осенним утром в город вошли первые эшелоны белой армии.
Обращение к населению было подписано генералом Шварцем.
Недорезанные и нерасстрелянные стали вылезать из нор и щелей.
Появились арбузы и дыни, свежая скумбрия, Осваг.
Ксюнин возобновил «Призыв».
Открылись шлюзы, плотины, меняльные конторы.
В огромном зале Биржи пела Иза Кремер.
В другом зале пел Вертинский.
Поезда ходили не так уж чтоб очень далеко, но в порту уже грузили зерно, и пришли пароходы из Варны, из Константинополя, из Марселя.
Мальчишки на улицах кричали во весь голос:
– Портрет Веры Холодной в гробу177, вместо рубля двадцать копеек…
Было совершенно ясно, что <…> жизнь начинается не завтра, а, безусловно, сегодня, немедленно, и сейчас.
На основании чего образовали «группу литераторов и ученых» и, со стариком Овсяннико-Куликовским во главе, отправились к французскому консулу Готье.
Консул обожал Россию, прожил в ней четверть века, читал Тургенева, и очень гордился тем, что был лично знаком с Мельхиором де-Вогюэ.
Ходили к нему несколько раз, совещались, расспрашивали, тормошили, короче говоря, замучили милого человека окончательно.
В конце концов, на заграничных паспортах, которые с большой неохотой выдал полковник Ковтунович, начальник контрразведки, появилась волшебная печать, исполненная еще неосознанного, и только смутным предчувствием угаданного, смысла.
Печать была чёткая и бесспорная и, как говорится, une clarté latine178. Но смысл ее был роковой и непоправимый.
Не уступить. Не сдаться. Не стерпеть.
Свободным жить. Свободным умереть.
Ценой изгнания всё оплатить сполна.
И в поздний час понять, уразуметь:
Цена изгнания есть страшная цена [Д. АМИНАДО].
Общественно-политическую ситуацию, сопутствовавшую событиям этого периода, кратко, но емко охарактеризовал позднее А. И. Деникин, с 26 декабря 1918 по 17 апреля 1920 года – главнокомандующий Вооруженными силами Юга России:
…город волею судьбы стал третьим этапом российского именитого беженства. Цвет интеллигенции и политических партий, конспирировавший ранее в Москве и потом бурно крутившийся в водовороте киевских событий, волной революции выбросило на одесский берег… Город коммерческой и спекулянтской горячки стал новым центром политического ажиотажа, борьбы союзов, «бюро», советов, организаций, «правительств», делегаций… Одесса насыщена была до предела привнесенной ими политикой, в которой купно с искренними и патриотическими стремлениями переплелись темные побуждения политических маклеров, авантюристов и людей с болезненной жаждой власти и влияния – какими угодно путями, какою угодно ценой [ДЕНИКИН].
171
Этот эпизод носит чисто литературный характер, т.к. легендарный одесский бандит Мишка-Япончик к армии атамана Григорьева никакого отношения не имел.
172
Здесь речь идет о т.н. «Красном терроре», который как государственная система мер борьбы с контрреволюцией, был объявлен большевиками на Украине в начале июля 1919 года. В Одессе массовый террор проводился всё время пребывания большевиков у власти, но особенно террор усиливался в периоды, когда из-за угрозы существованию большевистской власти в Одессе, власть от местных советов передавалась ревкомам – а именно: с 4 июля по 23 августа в 1919 году, 8 февраля – 9 апреля и с 13 июня 1920 года по 17 февраля 1921 года.
173
Северный (Юзефович) Борис – руководитель Одесского ЧК, один из главных организаторов «Красного террора» в городе.
174
Здесь в смысле конституционная гарантия против произвольного ареста.
175
Гедда Габлер – главная героиня одноименной пьесы Генрика Ибсена, с большим успехом шедшей на русской театральной сцене начала ХХ в.
176
Мишка Япончик сформировал из одесских уголовников, боевиков-анархистов и мобилизованных студентов военный отряд, позднее преобразованный в 54-й советский революционный полк имени Ленина, подчинённый бригаде Котовского, который в июле 1919 г. был направлен против войск Петлюры. Перед отправкой в Одессе был устроен пышный банкет, на котором командиру полка Мишке Япончику были торжественно вручены серебряная сабля и красное знамя. Начать отправку удалось только на четвёртый день после банкета, причём в обоз полка были погружены бочонки с пивом, вино, хрусталь и икра. На фронте полк был разгромлен, а сам Япончик убит во время столкновения его «бойцов», желавших вернуться в Одессу, с отрядом Красной армии.
177
Знаменитая актриса умерла в Одессе от гриппа-«испанки» 16 февраля 1919 г.
178
une clarté latine – фр., с латинской ясностью.