Страница 24 из 47
Имя Алданова встречается в письмах Горького только в период с 1924 по 1927 гг. – см. [ГОРЬКИЙ (III). Т. 14 – 16]:
М.Ф. Андреевой.
Получил твое – очень хорошее – письмо о Ленине. Я написал воспоминания о нем, говорят – не плохо. На днях пошлю <…> для печатания на машинке, что прошу сделать скорее… ибо их надобно печатать в Америке, Франции и России. Писал и – обливался слезами. Так я не горевал даже о Толстом. И сейчас вот – пишу, а рука дрожит. Всех потрясла эта преждевременная смерть, всех.
<…>
И отовсюду пишут письма, полные горя глубочайшего, искреннего. Только эта гнилая эмиграция изливает на Человека трупный свой яд, впрочем – яд, неспособный заразить здоровую кровь. Не люблю я, презираю этих политиканствующих эмигрантов, но – все-таки жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли. Особенно противны дегенераты Алданов и Айхенвальд.
Жалко, что оба – евреи [ГОРЬКИЙ (III). Т. 14. С. 97]88.
С.Ф. Ольденбургу.
Дорогой Сергей Федорович! <…> Как Вы живете? За Вашу речь по поводу смерти В. Ильича Вас здесь зачислили в «услужающие» Советской власти. Пресса эмигрантов окончательно впадает в идиотизм. Вы знаете, что я в достаточной мере терпимый человек, но все, что писалось и пишется здесь сейчас о Ленине и о России – совершенно невыносимо! Это нечто позорное и позорящее интеллигенцию в глазах Европы, – той, конечно, которую представляет Р. Роллан и подобные ему честные люди. Особенно отвратительно держится «Руль» и одна из наиболее гнусных статей о Ленине – статья Ю. Айхенвальда. Грязно написал и Алданов-Ландау. И – все бездарно, бездарно до тоски! Не буду утруждать Вас описанием этого разложения и гниения, не стоит!
Ф.А. Брауну.
Дорогой Федор Александрович,
Из серии научно-популярной в Россию не пройдут, – а, если и пройдут случайно, то вызовут раздражение – книжки: Кон. Руководящие мыслители. Рихтер. Введение в философию. Алданов. Загадка Толстого и Аничков о «Современной поэзии». Вообще, эта серия – издание без плана и том читателе, коему книжки предлагаются89 [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 79].
К.А. Федину.
С изумлением, почти с ужасом слежу, как отвратительно разлагаются люди, еще вчера «культурные». Б. Зайцев бездарно пишет жития святых, Шмелев – нечто невыносимо истерическое. Куприн не пишет, – пьет. Бунин переписывает «Крейцерову сонату» под титулом «Митина любовь». Алданов – тоже списывает Л. Толстого90. О Мереж<ковском> и Гиппиус – не говорю. Вы представить не можете, как тяжко видеть все это [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 197].
В письме к М.И. Будберг от 21 декабря 1925 (Неаполь) Горький просит:
Дорогой друг —
<…>
Привезите мне <…> «Чертов мост» Алданова. А, главное, как можно больше денег [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 330].
В контексте горьковского восприятия Алданова-писателя и его исторической прозы очень интересны письма К.А. Федину от 10 февраля 1926 года (Неаполь), И.М. Касаткину от 13 февраля 1926 года (Неаполь) и А.П. Чапыгину от 20 мая 1927 года (Сорренто).
Дорогой Федин, посылаю Вам «Дело Артамоновых». Прочитав, сообщите, не стесняясь, что Вы думаете об этой книге <…>. О личном моем мнении я, пока, умолчу, дабы не под сказывать Вам тех уродств, которых Вы, м.б., и не заметите. Здесь мои знакомые, умеющие ценить подлинную литературу, восхищаются «Кюхлей» Ю. Тынянова91. Я тоже рад, что такая книга написана. Не говорю о том, что она вне сравнения с неумными книжками Мережковского и с чрезмерно умным, но насквозь чужим «творчеством» Алданова, об этом нет нужды говорить. Но вот что я бы сказал: после «Войны и мира» в этом роде и так никто еще не писал. Разумеется, я <…> Тынянова с Толстым не уравниваю <…>. Однако у меня такое впечатление, что Тынянов далеко пойдет, если не споткнется, опьянев от успеха «Кюхли» [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 374].
Здесь, вообще, нет литературы. Кончается Бунин, самый крупный и прекрасный художник. Куприн все еще пьет. Шмелев – привычно плачет. Блаженный Борис Зайцев пишет жития святых. Есть «исторический романист» Алданов, более умный и не менее начитанный, чем Мережковский, но – у него нет таланта, и пишет он не плохо лишь потому, что хорошо прочитал «Войну и мир» [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 378].
Дорогой Алексей Павлович, – об успехе «Разин»92 мне писал Тихонов <А.Н.>, писали из Петербурга, из Нижнего, Смоленска. Вы, разумеется, понимаете, как я рад! А на днях у меня был П.С. Коган, взял первый том, прочитал и согласился со мною, что это поистине исторический роман, он сказал даже «убедительно исторический». Очень удивлен был широтою Ваших знаний и уменьем пользоваться ими: всего – много, но – ничего лишнего. Для меня Ваша книга не только исторический – по содержанию – роман, но еще и нечто необходимое для истории русской литературы, и «указатель», как надобно писать на сюжеты истории. Здесь, среди эмиграции, в славе Алданов-Ландау, автор тоже «исторических» романов; человек весьма «начитанный», он пишет под «Войну и мир» и так поглощен Толстым, что этого не может скрыть даже его пристрастие к Анатолю Франсу93. Писатель – мудрый, но сухой, как евангельская смоковница [ГОРЬКИЙ (III). Т. 16. С. 336].
Касаясь письма Горького Федину, где говорится о «чужом “творчестве” Алданова», Александр Бахрак ровно через 50 лет написал такой вот комментарий, оказавшийся по сути своей пророчеством:
Вероятно, не случайно в одном из писем Федину Горький, говоря об Алданове, характеризует его, как писателя «чрезмерно умного, но с чужим насквозь творчеством», ставя это последнее слово в кавычки. Эти кавычки едва ли делают честь Горькому, и, собственно, что в его устах означает слово «чужой»? С точки зрения будущей истории литературы есть ли в горьковской оценке что-либо по-настоящему уничижительное? Не будем заглядывать в будущее и гадать. Ведь может легко статься, что именно эта «чужеродность» алдановского поставленного в кавычки «творчества», которую ощутил не всегда искренний в письмах Горький, окажется залогом того, что книги Алданова еще будуть жить и найдут читателей, когда многое из того, что создавалось по «горьковским» канонам, давно истлеет [БАХРАХ (II). С. 158].
Со своей стороны, Алданов уже в начале 1920-х гг., когда Горький, оказавшись на Западе, заявлял публично о своих расхождениях с большевиками (хотя и получал от них деньги на жизнь!), писал о нем жестко и нелицеприятно:
При советском строе единственной конституционной гарантией является доброта руководителей Чрезвычайки. Не сомневаясь ни в искренности большевистских симпатий Максима Горького, ни в его личной порядочности, я вынужден заключить, что он двадцать пять лет боролся с самодержавием, совершенно не понимая, во имя чего ведется эта борьба [АЛДАНОВ (ХIV). С. 4].
С конца 1920-х гг. Алданов и Горький разошлись окончательно и навсегда. И если Горький посчитал за лучшее об Алданове «забыть», то Алданов запомнил его на всю жизнь. Отзываясь, как писатель-эмигрант и политический противник, о Горьком резко критически, он, тем не менее, одновременно всегда старался показать его и с лучшей стороны. Об этом, в частности свидетельствуют «Воспоминания о Максиме Горьком», где Алданов, говоря о безоговорочной капитуляции старого писателя-демократа перед тоталитарным сталинским режимом, старается хоть как-то да подсластить горькую пилюлю:
88
Речь идет о статьях Ю.И. Айхенвальда «Безвременная смерть» в берлинской газете «Руль» и М.А. Алданова «Неправдоподобный сценарий» в парижской газете «Дни», опубликованных одновременно – 27 января 1924 года. Статья Айхенвальда начиналась словами: «Как бы ни относиться к Ленину и его памяти, все должны признать одно: сколькие бы не умерли, если бы он умер раньше!» Алданов так же высказывался нелицеприятно: «Вся жизнь Ленина – неправдоподобный сценарий <…>. Это был человек в политическом отношении совершенно бесчестный и бессовестный <…>. Судьба жестоко его покарала не только в области идеологии. Трагическое безумие Ленина даст тему не одному драматургу грядущих столетий. Он умер вовремя. Я надеюсь, что палачи и убийцы остановились бы у дверей сумасшедшего дома» [ГОРЬКИЙ (III). Т. 14. С. 669].
89
Здесь обсуждаются статьи для журнала «Беседа», выходившего в Берлине с 1923 по 1925 год и ставившего своей целью информировать Россию «о состоянии литературы и науки в Европе и Америке». Всего вышло семь номеров. Однако несмотря на все усилия Горького (который в знак протеста даже отказался печататься в советских изданиях), «Беседу» так и не пропустили в советскую Россию.
90
Вероятно, речь идет о третьем историческом романе Алданова «Чертов мост», посвященном истории Швейцарского похода Суворова 1799 г., когда русские войска, продемонстрировав высокое тактическое искусство и героизм, захватили стратегически важный «Чёртов мост» через реку Рёйс в Швейцарских Альпах. В журнальном варианте книга печаталась в «Современных записках» (Париж). 1924. Кн. XIX, XXI; 1925. Кн. XXIII, XXV; Отд. издание: Берлин: Слово, 1925. Роман является третьей частью тетралогии «Мыслитель», охватывающей события европейской и русской истории 1793–1821 гг. К моменту написания письма уже вышли в свет два романа из этой серии: «Святая Елена, маленький остров» (1921) и «Девятое термидора» (1921–1922) [ГОРЬКИЙ (III). Т. 15. С. 629–630].
91
Получившая широкое признание у читателей книга Тынянова о лицейском друге Пушкина, поэте-декабристе Вильгельме Карловиче Кюхельбекере (Тынянов Ю. Кюхля: Повесть о декабристе. Л.: Кубуч, 1925), была, как отмечалось выше, высоко оценена так же и Алдановым.
92
Имеется в виду исторический роман Чапыгина «Разин Степан» (1924–1927).
93
См. главу «Алданов и Анатоль Франс» («Aldanov et Anatole France») в [TASSIS (I). Р. 335–390].