Страница 14 из 18
В адрес вигов звучали также обвинения в том, что они игнорировали возможность ведения активных военных действий в испанских колониях в Америке. Вигские публицисты утверждали, что такого рода планы были попросту нереальны. Фр. Хар сравнивал проект посылки английского флота в Вест-Индию с организацией экспедиции на Луну. Он утверждал, что именно опыт войны показал правительству вигов, что ее судьбы решаются на европейском континенте. Он также ссылался на неудачу квебекской экспедиции, организованной торийским правительством в 1711 г. <55>. Английский историк адмирал Х. Ричмонд, изучивший возможности войны в Вест-Индии, считал, что альтернативы политике вигского кабинета не существовало <56>.
С вопросом о стратегии военных действий связан вопрос об отношениях с союзниками. «Великий союз» против Франции фактически складывался уже в годы Девятилетней войны. Сам договор, объединивший Англию, Голландию и Империю, был подписан в Гааге в 1701 г. и допускал признание Филиппа Бурбона королем Испании только при условии очень больших территориальных уступок с его стороны в Нидерландах и Италии и предоставлении существенных торговых привилегий. В 1701–1703 гг. коалиция расширилась за счет Дании (которая, будучи втянутой в Северную войну, в военных действиях на Западе не участвовала), Пруссии, Португалии, ряда германских княжеств и герцогства Савойского. Обе партии признавали необходимость объединения сил. В то же время их отношение к Великому Союзу различалось. По замечанию Дж. Холмса, если виги видели в нем «конструктивный и важный инструмент переустройства Европы», то тори рассматривали его как «неприятную военную необходимость» <57>. В ходе войны эти различия еще более углубились, а с началом борьбы тори за подписание мира приняли форму прямых антисоюзнических выступлений, пик которых пришелся на 1711–1712 гг. Критика союзников имела, таким образом, преимущественно пропагандистский характер.
В то же время она была отражением реальной дипломатической борьбы, которая имела место внутри Великого Союза. Стремление Голландии получить и использовать фландрские города в качестве «барьера» против Франции наталкивалось на сопротивление Англии, Австрии, Пруссии. Усиление имперцев в Италии вызывало обеспокоенность у Англии и Голландии за будущее их средиземноморской торговли. Поэтому Англия поддержала савойскую дипломатию в требовании предоставления «барьера» против Франции <58>. Между Австрийской империей и Пруссией начиналась борьба за гегемонию в Германии. Оставались острыми экономические и торговые противоречия между Англией и Голландией. Современник считал, что голландцы вытесняют англичан из торговли с Востоком и Россией <59>. В начале ХVIII в. утверждалось экономическое превосходство Великобритании и ее лидерство в англо-голландском союзе. Это позволяло вигским публицистам отодвигать на задний план противоречия между этими двумя странами и указывать на необходимость укрепления союза между ними с целью спасения торговли обеих <60>. Голландия представала, таким образом, в качестве главного «естественного союзника».
Характерное для ХVIII в. понятие о «естественных союзниках» и «естественных противниках» было порождено господствовавшей тогда концепцией «баланса сил». Его источником также стали просветительская идеология, соображения геополитического плана, взаимные интересы или острая конкуренция в экономической области, религиозный фактор. Общепризнанным «естественным противником» считалась Франция. Схватка британского льва и галльского петуха была излюбленным сюжетом для политических карикатур. Некоторые современники сравнивали отношения между двумя странами с отношениями между Римом и Карфагеном. На антифранцузские настроения повлияли и общественные представления о политическом устройстве Франции. Для англичан в ХVIII в. именно Франция являлась образцом авторитарного государства, управлявшегося деспотическими методами. Бастилия и lettres de cachet были символами таких порядков. Дж. Блэк подметил, что руководителей провинциальных собраний в Австрийской империи, противостоявших абсолютизму Иосифа II, в Англии считали заговорщиками, а парламенты во Франции, занимавшие сходные позиции, рассматривались как институты, защищавшие принципы свободы <61>. Нелишне вспомнить и о том, что Россия, которую на протяжении долгого времени оценивали как «естественного союзника», была самодержавным государством. Так что можно признать, что идеологический фактор не играл главной роли в поиске союзников.
В чем истоки англо-французских противоречий в ХVIII в.? Действительно ли они были непреодолимыми? Выступая в парламенте в 1739 г., Р. Уолпол говорил: «Джентльмен, произносивший речь до меня, утверждал, что естественные интересы Англии и Франции абсолютно не совместимы, из чего вытекает, что любой первый министр Франции, искренне заботящийся о своей стране, будет неизбежно подрывать и разрушать интересы Великобритании. Сэр, по моему скромному мнению, можно считать, что нынешний французский министр правит, стремясь сделать свой народ счастливым, насколько позволяет конституция этой страны, и при этом ничем не ущемляет коммерции Великобритании и не вызывает нашей ревности» <62>. Как видим, Уолпол допускал возможность добрососедских отношений с Францией. Чем же был англо-французский союз 1716–1731 гг.: случайным эпизодом в дипломатической истории ХVIII в. или проявлением разумной и дальновидной политики? Было ли разрушение этого союза неизбежным или оно явилось следствием ошибок политических руководителей? Сохранялись ли возможности для политического сближения Англии и Франции в середине и второй половине ХVIII в.? На эти вопросы довольно трудно дать однозначный ответ, хотя в историографии продолжает преобладать концепция, в соответствии с которой Англия и Франция оцениваются как страны, являвшиеся в ХVIII в. антагонистами.
Довольно враждебно развивались и англо-испанские отношения. Англо-испанские противоречия имели долгую историю. Можно признать, что фактор колониального соперничества играл в этом случае особенно важную роль. Условия Утрехтского мира способствовали углублению противоречий между двумя странами. Ассиенто порождало дискуссии о торговых правах англичан в Испанской Америке. Проблема Гибралтара продолжала остро обсуждаться на протяжении всего ХVIII в. Не были урегулированы споры о границах между британскими и испанскими владениями в Северной Америке. Тем не менее, в разгар конфликта, угрожавшего войной, в мае 1738 г., Г. Пэлхэм замечал в парламенте: «Разве король Испании или министры Его Британского Величества ответственны за действия губернаторов в Америке, за дурное воплощение данных им инструкций?» <63>.
Главным из «естественных союзников» на протяжении первой половины ХVIII в. считалась Голландия. После воцарения Вильгельма III в Англии казалось, что англо-голландское соперничество осталось в прошлом. Несмотря на трения, возникшие между двумя странами при обсуждении Утрехтского мира, все ведущие политики признавали в первой половине ХVIII в., что англо-голландский союз – одна из основ внешней политики Великобритании. Сомнения в этом появились во время войны за Австрийское наследство, в которую Голландия так и не вступила. Тогда герцог Бедфорд употребил для характеристики англо-голландских отношений выражение, относившееся к Франции и Испании: «Живой, привязанный к мертвому» <64>. Семилетняя война еще более разделила Англию и Голландию, а во время Американской войны Голландия прямо выступила против Великобритании. Другим «естественным союзником» считалась в первой половине ХVIII в. Австрия, отношения с которой также расстроились во второй его половине. Интересы Англии и Австрии расходились настолько, что этот союз подчас называют «неестественным естественным союзом» <65>.
На роль «естественного союзника» претендовала в политическом и общественном мнении Англии и Россия. Такое представление формировалось совсем непросто. Вплоть до 1730-х гг. в отношениях между двумя странами преобладала конфронтация, что даже привело к разрыву в 1720 г., но не прервало торговли. М. Робертс утверждал, что «естественным» союз между Англией и Россией мог быть только с точки зрения взаимной экономической зависимости, и даже находясь в разных коалициях в годы Семилетней войны, обе страны сохранили дипломатические отношения <66>. Экономические интересы привели к подписанию торговых соглашений между ними в 1734 и 1766 гг., но долгие переговоры о восстановлении политического союза, заключенного в 1741 г., так и остались безрезультатными. В годы Американской войны Россия проводила по отношению к Великобритании недружественную политику. Одним из уроков дипломатической борьбы в ХVIII в. был фактический отказ от концепции «естественного союзничества». В XIX в. Пальмерстон дал классическое определение содержания внешней политики Великобритании: «У нас нет ни друзей, ни врагов, а есть только собственные интересы». В ХVIII в. концепция «естественного союзничества» продолжала оставаться одним из элементов внешнеполитического мышления, и это необходимо учесть при анализе позиций государственных деятелей и партийных группировок.