Страница 12 из 18
Аргументы этих историков следует принять во внимание. Действительно, в каждом конкретном случае различные факторы причудливо переплетались, образуя сложную мозаику разнообразных соображений, как касавшихся блага страны, так и личной выгоды и карьеры. Это не означает, будто бы экономический мотив можно игнорировать. В некоторых случаях он играл решающую роль. Торийский парламент одобрил курс правительства Оксфорда-Болингброка на примирение с Францией, но отверг в июне 1713 г. торговый договор на том основании, что его 8 и 9-я статьи противоречат британским экономическим интересам. Дискуссия по поводу договора свидетельствовала, что интересы британской торговли занимали приоритетное место в аргументации депутатов. С другой стороны, вопрос о том, что более соответствовало экономическим интересам Великобритании: твердый протекционизм вигов или более либеральный подход тори к таможенной политике, сам по себе может быть предметом для дискуссии. Как бы то ни было, историографические дискуссии о роли экономического фактора должны быть приняты во внимание, когда речь идет о политической борьбе в годы войны за испанское наследство, как и во время других войн, в которых участвовала Великобритания в ХVIII столетии.
В ХVIII в. обе политические партии руководствовались в области внешней политики идеями «внешнего политического равновесия» или «баланса сил». При этом накануне и во время войны за испанское наследство имелось в виду традиционное соперничество австрийских Габсбургов и французских Бурбонов как определяющий фактор международных отношений в Европе. И виги, и тори сходились на том, что годы между Вестфальским миром 1648 г. и воцарением Вильгельма на английском престоле были временем небывалого роста силы и претензий Франции на мировое господство <35>. Болингброк полагал, что в результате войны 1689–1697 гг. равновесие было восстановлено, но вскоре снова нарушено вследствие договоров о разделе: «Договоры о разделе вынудили короля Испании написать завещание в пользу Бурбонов и толкнули испанцев, стремившихся предотвратить расчленение своей монархии, в руки Людовика» <36>. Виги считали, что европейское равновесие было разрушено не самими договорами, а тем, что французы их нарушили. Не случайно, узнав о представлении парламента по поводу договоров 1698 и 1700 гг., Вильгельм III, опиравшийся на вигов, сказал, что сожалеть следует не об участии Англии в договорах, а об их вероломном нарушении <37>. Так или иначе при всех расхождениях в трактовке принципа «баланса сил» лидеры обеих партий в 1702 г. склонились к общему мнению, что война неизбежна.
Сам принцип «баланса сил» не был нов в ХVIII в. Он прозвучал у герцога Сюлли при Генрихе IV Французском, в трудах Г. Гроция, Дж. Беллерса, Г. В. Лейбница. Болингброк в «Письмах об изучении и пользе истории», признавая необходимость вступления в войну за испанское наследство, замечал, что нужно было сохранить «равенство на чашах весов, взвешивающих силу». Он писал: «Если бы дело сводилось только к удовлетворению Австрийского дома, чьим правам Англия и Голландия не высказывали большого уважения тогда, когда они были лучше обоснованы, чем после появления завещания, то капля пролитой крови или сумма в пять шиллингов на ссору были бы слишком большой расточительностью. Но это была именно та чаша, на которую в общих интересах было бросить как можно больше тяжести из чаши Бурбонов» <38>. В Утрехтском мирном договоре было впервые отмечено, что его целью является поддержание «баланса сил» в Европе. Концепция «баланса сил» предполагала, что национальные интересы европейских государств различны и поддержание мира возможно только в условиях существования системы союзов, уравновешивающих друг друга. Публицист ХVIII в. Р. Уоллас в годы Семилетней войны, обозревая историю международных отношений в первой половине века, писал о войнах Англии против Людовика XIV: «Обе войны стоили нам дорого, но они были столь же необходимы для нашей безопасности, как и революция (1688 г. – А. С.) Небрежная и слабая политика Карла II привела к тому, что Франция стала опасна для всей Европы. Великобритании вместе с другими странами пришлось принять меры, чтобы обуздать ее чрезмерное могущество. Это ввело нас в расходы, но это не могло вызывать недовольства до тех пор, пока сила Франции не была сокрушена, и это королевство не было поставлено на один уровень с соседними странами» <39>.
В то же время «баланс сил» был понятием достаточно неопределенным. В этой связи историк М. Андерсон подчеркивал, что данное понятие часто использовалось недовольными политиками, особенно теми, кто находился в оппозиции, для атак на правительство и в интересах собственных партийных группировок. «Неопределенность этого понятия делала его лишенным смысла, но, в то же время, несмотря на свою неопределенность, оно легко становилось источником для международной напряженности. Теории «баланса сил» отражали наиболее конструктивный аспект Просвещения – веру в науку и способности человека контролировать ход развития событий и будущее,» – заключал он <40>.
С началом военных действий выявились разногласия между тори и вигами по вопросам военной стратегии. Уже в 1702 г. определились три основных плана. Первый был выдвинут руководителями страны лордами Годольфином, фактически главным министром, и Мальборо, сыгравшим самую важную роль в войне. Эту стратегию обычно называют «вигской” (хотя самих Годольфина и Мальборо трудно безоговорочно отнести к вигам), так как ее поддержала вигская партия. Виги считали, что главный удар по Франции следовало нанести в Южных Нидерландах, а затем перенести военные действия на французскую территорию и идти на Париж. Сам Мальборо был вынужден неоднократно отстаивать эту стратегию в парламенте от нападок тори. Острые дебаты имели место в декабре 1707 г. Лорд Рочестер, припомнив слова маршала Шомберга, что воевать с Францией во Фландрии «все равно что пытаться схватить быка за рога», заявил тогда, что война здесь должна иметь позиционный характер. Мальборо протестовал против этого «непродуманного совета» и предлагал усилить гарнизоны фландрских городов, находившихся под контролем союзников. В противном случае Франция будет брать верх, и в Голландии усилятся те, кто выступает за выход этой страны из войны <41>. Вигские публицисты исходили из того, что победа во Фландрии приведет к капитуляции Людовика XIV <42>. Этот тезис вызывал сомнения у торийских авторов. Хорошо информированный Болингброк позднее доказывал, что у союзников было мало шансов разгромить врага на его территории. Даже если бы удалось добиться успеха на северо-востоке Франции, это не обязательно значило, что правительство Людовика капитулирует, а не продолжит борьбу, удалившись в Лион или «еще куда-нибудь» <43>. Действительно, события свидетельствуют: несмотря на ряд важных побед в Нидерландах в 1702-10 гг., союзники так и не смогли развернуть крупных операций на французской территории.
Два других стратегических плана отстаивали руководители тори. Лорд Рочестер и его сторонники придерживались концепции «деревянных стен» Они считали, что Англия может внести вклад в разгром Франции и в то же время упрочить свое экономическое положение благодаря использованию морского превосходства, поэтому вести войну следует на морях и в колониях. В Европе английские войска могут играть только вспомогательную роль, причем их численность не должна превышать 10 тысяч человек, контингента, установленного англо-голландским договором 1678 г. Рочестер критиковал вигскую стратегию уже в мае 1702 г., а в феврале 1703 г. вышел из состава правительства.
Третий стратегический план предлагался лордом Ноттингэмом, который в отличие от Рочестера признавал, что захват французами Южных Нидерландов мог привести к потерям в британской торговле и создать угрозу для Голландии и германских союзников. Тем не менее, он считал, что тактика в этом регионе должна носить оборонительный характер. Как и Рочестер, Нотгингэм предлагал активизировать войну в вест-индских морях, однако главный удар по врагу следовало нанести на Пиренейском и Апеннинском полуостровах. Он подразумевал ведение крупномасштабных операций в Средиземноморье, активное сотрудничество с австрийцами в Италии и опору на новых союзников – Португалию на Пиренеях и Савойю на Апеннинах. Можно согласиться с мнением Дж. Джонса, полагавшего, что на первом этапе войны, в 1702–1704 гг., английское правительство сочетало обе стратегии («вигскую» и Ноттингэма), развертывая сухопутные силы во Фландрии и направив флот в Средиземное море. После захвата Гибралтара в 1704 г. правительство отказалось от активизации войны в Средиземноморье, то есть перешло к «вигской» стратегии <44>.