Страница 11 из 15
…Фарковских они оставили в иерусалимском хостеле, договорившись еще с вечера, что встретятся с ними в Эйн Бокеке – городке на Мертвом море, где у них была запланирована дневка. «Послезавтра мы там будем к вечеру, спишемся в вайбере, – сказал Алексей, и Татьяна кивнула, поджав губы. –Вы в палатке будете?» – уточнил Алексей. – «Нет, мы уже там забронировали отель, – ответила Татьяна, озабоченно поглядывая на спящего мужа. –Отдохнем, доедем на автобусе и вас подождем». – «Ну ок, – Алексей кивнул на горку продуктов на пустой кровати –Это ваше. Ну, в расчете на вас. Не будете есть – выбросите» И вышел в коридор. Было странно видеть обычно спокойного начальника раздосадованным. «Ну а кого сбой планов приводит в хорошее расположение?» – подумал он, и, сочувственно кивнув Татьяне, вышел следом. Остальные уже ждали у входа в хостел, присматривая за их велосипедами. Было свежо, ночью опять пролил дождик, и он порадовался тому, что приоделся потеплее. Из города выскочили быстро, не в пример, как в него входили…
…Вифлеем петлял спусками и подъемами, на последних он закусывал губу и выжимал на пониженной из своих ног все, что мог, чтобы не отставать. Мелькали магазины с вывесками на арабском, вдали виднелись колокольни с крестами, проехали мечеть. Город изогнулся чашей, и он увидел впереди большущую стену с крестом. «Базилика Рождества, можно погулять полчасика, – сказал Алексей, ставя велосипед к стене. –По очереди».
Прежде, чем они попали в храм, их встретил огромный Георгий Победоносец с неизменно пронизываемым змеем. Рядом был туалет, где он скинул уже неактуальный термик, сунул в рюкзак. Вышли во двор церкви. Первое, что он увидел, был рождественский вертеп в натуральную величину. Деревянные фигуры казались от натуральности восковыми, овцы будто дремали и были готовы вскинуть свои ушастые головы, а традиционный колорит ясель с Младенцем, Марией, прикрывающей Его пеленкой, Иосифом, стоящим за ее спиной, пастухом на коленях и волхвами в цветастых халатах, сбивала с толку стоящая рядом с Марией женская фигура в одежде вполне себе европейской – передник, шаль на плечах. Он хмыкнул, сфотографировал, пошел внутрь.
Церковь была огромной, с разными приделами, но изначально он попал в главный зал, где только что завершилась служба. Последний куплет «Тихой ночи», непривычно звучащий посреди весны, он прослушал, прикрыв глаза. Красиво поют… Он сосредоточился на тишине внутри себя, пытаясь, как и вчера, в храме Гроба Господня, вызвать в себе молитву, поток слов, что обычно, после минуты тишины, начинал идти в его голове, но тишина гулко отдавала пустотой и эхом этого огромного зала. Ни Иерусалим вчера, ни Вифлеем сегодня не отзывались в нем никак…
Алексей тронул его за рукав: «Там, если направо повернуть, можно посмотреть на пещеру, где родился Христос. Идем?» Он покорно кивнул, они спустились по ступеням вниз, в небольшой зал, где сильно пахло ладаном и была очередь. Алексей махнул рукой и пошел дальше, а он, встав рядом с каким-то кардиналом в малиновой шапочке, вновь прикрыл глаза, ловя волну и не находя ничего. Спустился к знаменитой четырнадцатиконечной звезде, отмечающей место, где стояли ясли, встал рядом с кардиналом, преклонив колено, тронул металл звезды. Теплый от множества рук металл не сказал ему ни слова.
Пора! Он вышел из храма, натянул велосипедный шлем. Алексей еще не пришел, Регина и Богомила смотрели в разные стороны как наэлектризованные. Он подошел к Богомиле, взял за руку: «Пойдешь?» И потянул обратно, в храм, сдёргивая шлем. Она пошла. Он провел ее по своем маршруту, подвел к ступеням со звездой. «Там, говорят была пещера Рождества, стояли ясли. Спустишься?» Очереди уже не было, но она замотала головой – нет, не пойдет. Почему? – удивился он про себя, но не спросил, взглянув ей в лицо. Что-то неуловимое промелькнуло там, как метеор в ночном небе, стирая все вопросы. Она развернулась и вышла в холл, он догнал ее возле Георгия Победоносца. «Сфотографирую?» Она встала к скульптуре, улыбнулась и вдруг опустила голову. «Пусть так, – сказала. – Возле змея». Он хотел пошутить, но осекся. Посмотрел не нее, как будто впервые. Стройная, в этих обтягивающих шортах и футболке, с большой грудью, которая ее не стесняла, в шлеме и перчатках, она походила на деву-воительницу, словно у Георгия появился вдруг конкурент. «Так отдай же, Георгий, знамя свое, серебряные стремена…» – вспомнил он слова полузабытой песни. Воительница, но такая странная, с этим опущенным взглядом, с закушенной губой…Богомила улыбнулась, вскинув голову, он нажал на спуск.
…От базилики Рождества спустились в сам Вифлеем по крутым и извилистым улочкам. Вышли на финишную прямую из города, катили вдоль дороги и любовались свалкой, справа и слева. Ощутимо воняло помойкой. «Здравствуй, родина! – подумал он иронически. – Вот, значит, как породнилась Палестина с Россией?» Дорога шла слегка с подъемом, он поднажал, догоняя Богомилу, колени заныли. Их обступили гаражи, какие-то станции техобслуживания и магазинчики. Отовсюду выглядывали молодые здоровые мужики, задумчиво провожая взглядом Богомилину фигурку. Та беспечно крутила педалями не замечая ничего. «Ох-хо-хо…» – озабоченно подумал он. Для полноты ностальгической картины не хватало только этого характерного: «Дэвущка, а дэвущка! Как тэбе зовут? Хочещь, ми тэбя шашликом угостим, а?»
Гаражи миновали, он выдохнул. Ну, в заложники не взяли, в гарем никого не забрали…
Из дома, мимо которого он проезжал, вышла молодая женщина, вся укутанная с головы до ног, сдвинула платок с лица, улыбнулась, махнула ему рукой несмело. Он успел заметить конопушки и славянские черты лица. Родина не оставляла…
Потом, уже совсем на выезде, когда за последней улицей уже придвинулась к ним пустыня, на дорогу выскочил какой-то арабский пацан, лет шести, вскинул руку, стал стрелять в них из пальца, норовя подставиться под колесо. Его объезжали хохоча, а он даже крикнул что-то про то, что подвергся атаке от малолетнего террориста.
Прощай, Вифлеем! Ты не заговорил в базилике Рождества, так хоть провожаешь мальчишкой, стреляющим в тебя из пальца. Может, пустыня скажет тебе что-то?
Затяжной подъем вознаградил серпантином-спуском, где он опять всех обогнал, тяжелой пулей с трудом вписываясь в повороты. На хрустящей камнями площадке на краю обрыва серпантинной дуги стояло три огромных автобуса. Он тормознул, подъехал к краю. Внизу, куда ни глянь, простиралась желто-серая пустыня с редкими крапинками зеленых кустов. Холмы, ущелья – и черная лента дороги, снова забиравшая вверх. Ох-хо-хо… Он вернулся к асфальту (как он тут не тает на этой жаре, что за технологии?), толкнулся ногой, набирая скорость, вошел в вираж, снова обгоняя Богомилу, Регину, Алексея, на инерции вкатился аж на треть подъема, потом соскочил, повел велосипед за руль… На перевале увидел, чуть внизу, край каменного строения. Проехав дальше, присвистнул. Каменная стена оказалась частью здоровенного монастырского комплекса, вписанного в край каньона.
«Приехали на обед! – махнул рукой Алексей. – Спускаемся ко главному входу, вон туда!» У ворот, где они спешились, было уютное местечко, затененное редкими деревцами – несколько столиков, вытесанных из камня, каменные же блоки вместо лавочек. Алексей занялся обедом, попутно извлекая из себя сведения об этом месте.
Монастырь, а точнее – лавра святого Саввы, вел свой отсчет чуть ли не с начала монашеского движения – с пятого века. Савва стал монахом еще в детские годы, а по достижении восемнадцати ушел из своей Каппадокии (туда мы, кстати, тоже велопоход делаем, это по турецкому побережью – ввернул рекламу Алексей), так вот, ушел Савва сюда, в Святую землю, и был в послушании у Евфимия Великого. А потом ему явился ангел и повелел создать тут, в Иософатской долине Иудейской пустыни, свое монашеское братство. С тех пор тут и живут монахи. В эпоху расцвета лавры, под конец его жизни и после его кончины, тут жило около пяти тысяч монахов, а вся эта Иудейская пустыня была заселена семьюдесятью монастырями, где жило около пятнадцати тысяч человек.