Страница 18 из 26
Вероятно, самым разумным было бы найти некую «золотую середину» между этими крайними точками зрения на ценность приводимых Иорданом сведений. Тем более что сам готский историк писал: «Мы больше верим прочитанному, чем старушечьим россказням» (т. е. не «выдумывал» и не «пересказывал выдумки невежд», а опирался на труды предшественников-историков).
Как бы то ни было, Иордан счел необходимым объяснить, почему гунны обрушились, прежде всего, на готов, подчинив их своему игу. Гунны сделали это из мести за то, что именно царь готов оскорбил и изгнал колдуний-алиорун. Как уже упоминалось выше, по мнению Иордана «сделали это, из ненависти к скифам (в данном случае – аланам – В.А.), те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение». Иными словами, лань (олень) был(а) послан(а) злыми демонами, бесами – предками гуннов, на погибель скифам (аланам, первым жертвам, а в недалеком будущем – первым союзникам гуннов).
Так гуннские охотники невольно стали разведчиками новых, вражеских земель. Узнав от них неожиданную новость, весь гуннский народ отправился через болота, чтобы завладеть обширными скифскими землями, древней житницей греков на северном берегу Евксинского понта. Т. о., по Приску и Иордану выходит, что причиной Великого переселения народов было отвращение готского царя к женщинам-ведуньям, и что гунны – собственно, говоря, не люди, а демонические выродки, порочные плоды гнусного, противоестественного сопряжения кудесниц с бесами.
Если кто-нибудь спросит нас, чего ради мы, сегодня, в XXI в., цитируем столь «ненаучные» источники, то мы ответим: просто потому, что Приск, Иордан и целый ряд других античных авторов – единственные источники наших знаний о приходе гуннов в Римский мир.
Самые уважаемые ученые современности не только цитируют Приска, Иордана и прочих, но и тщательно взвешивают каждое написанное ими слово, со всех сторон «обсасывают» каждую их фразу. Переводят ее то так, то этак (насколько велика разница между переводами и толкованиями, уважаемый читатель нашей книги уже мог убедиться!). Сравнивают разные варианты, приведенные в разных списках. Тщательно обсуждают смысловой оттенок и значение отдельных слов в той или иной связи. Естественно, античные авторы охотно пересказывают исторические анекдоты. Если бы они этого не делали, мировая литература была на много эффектных сюжетов беднее. Но не достойно серьезного историка принимать античных авторов всерьез лишь тогда, когда приводимые ими сведения поддерживают его собственную гипотезу или теорию. Игнорируя эти сведения, как «фантазии сказочников», только потому, что эти «сказочники» утверждают нечто, не укладывающиеся в его собственную гипотезу или теорию. Все эти древние источники представляют собой, с исторической точки зрения, пеструю смесь реальных событий и выдумок. Они не могут – в принципе! – не содержать ошибочных сведений и неточностей. Ибо иное было бы просто невозможно, самой силою вещей. А те же устные сообщения купцов, чиновников, военных, переписчиков официальных документов и отчетов той поры и путешественников лежат в основе и являются главным источником гипотез и теорий даже самых серьезных, с современной точки зрения, и никем не обвиняемых в недостоверности, историков древности. Мы просто не можем не использовать и не учитывать их. Хотя бы потому, что не имеем иных источников. Если бы нам удалось найти хотя бы одно новое, неизвестное доселе, историческое сочинение по интересующей нас эпохе – скажем, не дошедший, к сожалению, до нас труд афинянина Дексиппа «Скифика», наши представления и знания о времени непосредственно перед гуннским вторжением, возможно, значительно изменились и обогатились бы. Но…пока что мы их, к сожалению, не нашли. Как не нашли пока и сочинение «Об океане», в котором массилиец Пифей описал свое плавание вокруг Британии (нынешней Англии). Как не нашли и много других бесценных произведений античных ученых – историков, географов, врачей, о которых сохранились только краткие упоминания…
Мы стоим, т. о., на весьма зыбкой, шаткой, сомнительной почве не слишком надежных источников. Что вообще-то не слишком опасно, если не забывать об этом. Но что может стать опасным, если принимать все сообщаемое этими источниками за чистую монету, если оно соответствует нашим предпочтениям. И если вычитывать в сведениях, приводимых древними авторами, то, что нам хотелось бы в них вычитать. Хотя этого в них, возможно, в действительности вовсе нет.
Следовательно, не столько ненадежность имеющихся в нашем распоряжении источников, сколько стремление рассматривать их как неопровержимые, неоспоримые свидетельства, является причиной раздирающих сегодня «гуннологию» глубоких разночтений и противоречий. Противоречий, превращающих вопрос о происхождении гуннов в поле боя между исследователями разных школ и направлений.
«В любом случае, монгольское происхождение гуннов установлено» (Гомейер).
«…гунны, чьи тюркский язык и тюркская этническая принадлежность не подлежит никакому сомнению» (Альтгейм).
«Гунны, союз кочевых племен тюрко-монгольского происхождения с Востока, известный в Китае еще в последние столетия дохристианской эры» (Филип)
«До тех пор, пока специалисты не придут к единому мнению, студенту, занимающемуся эпохой поздней Римской империи, лучше всего о сюнну (одно из древнекитайских названий гуннов – В.А.) ничего не говорить» (Томпсон).
«Аттила со своим огромным войском, состоявшим из монголов и из подчиненных им германцев, вторгся в центральную Галлию…» (Гордон).
«Самым опасным внешним врагом империи Хань всегда были восточноазиатские гунны (сюнну). Все еще представляется неясным и весьма спорным вопрос, были ли они вообще, а если и были, то в какой степени, идентичны появившимся в Европе четвертого века христианской эры гуннам Аттилы. Все еще не ясно также, к какой языковой семье следует относить сюнну. Новейшие исследования, проведенные на основе сохранившихся в китайских письменных источниках гуннских слов, вопреки прежним представлениям, указывают на родство языка сюнну не с тюркскими языками, а скорее с языками сибирских народов (кетским, самоедским). Тот факт, что сюнну были кочевыми коневодами и скотоводами, не может нам помочь в вопросе их языковой идентификации. Кочевой степной способ ведения хозяйства не был привязан к какой-то определенной этнической группе… И, наконец, всем засвидетельствованным в истории Евразии степным державам был свойственен этнически-смешанный характер. Возникавшие в степи федерации включали много разных народов, подобно тому, как в свите Аттилы и в составе его гуннского войска, находились готы, бывшие, вне всякого сомнения, германцами». (Франке/Трауцеттель).
«…можно думать, что сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно…» (Гумилев).
«Гуннский язык, по оценкам многих исследователей, относился к тюркской семье» (Википедия).
«Г. Рамстедт предполагал, что язык хунну (другое древнекитайское название гуннов – В.А.) отражает состояние, в котором тюркские языки еще не отделились от монгольских…» (Википедия).
«Слово «сюнну» («хунну») часто использовалось как обобщающее название северных кочевых народов после (эпохи китайских династий – В.А.) Цзинь (265–420), Вэй (220–266), Южных и Северных династий (420–589)» (Википедия).
«Монголоязычность хуннов – самая старая точка зрения на происхождение хуннов. В XVIII веке П.С. Паллас выдвинул эту теорию и в XIX веке Рушпунцаг, В. Бергман, И. Шмидт, Г.Н. Потанин, К.Ф. Нейман, Х. Хоуорс, А. Терри, Н.Я. Бичурин и др. развивали монгольскую теорию. Монгольское происхождение (гуннов-хуннов – В.А.) отстаивали А. Лувсандэндэв, Б. Ренчин, Б. Мункачи. Монгольской версии происхождения хуннов придерживается ряд современных российских историков – А.П. Окладников, Н.Н. Диков, Г.Н. Румянцев, М.В. Воробьев, Б.Б. Дашибалов и др. Сторонники этой теории поддерживают мнение, что слово «хунну» означает «хун» («человек») на монгольском языке. В 2011 году Монголия отпраздновала 2220-летний юбилей Монгольской государственности. Культуру плиточных могил относят к предкам хуннов и протомонголам. В «Книге Сун» есть сведения, что «другое имя жужанов (жужаней, жуанжуанов, отождествляемых некоторыми авторами с аварами – В.А.) есть «татар»… также называют «татар» один из аймаков (областей – В.А.) хунну». После упадка хуннского государства 100 000 семейств (более 500 000 чел.) хунну стали сяньбийцами, приняв «народное» название «сяньби», и это, возможно, указывает (на – В.А.) близкое родство этих народов. Это было большинство населения северных хуннов. Бичурин пишет: «Дом Сяньби, владевший в то время восточною Монголией, был хотя единоплеменной, но не одного происхождения с Домом Хунну». В письме Чингис-хана, которое он направил даосскому монаху Чань-чунь, содержатся слова…«во времена нашего (т. е. признаваемого тогдашними монголо-татарами своим – В.А.) шаньюя (гуннского верховного правителя – В.А.) Модэ». (Википедия).