Страница 15 из 73
- Но ведь они же знают, - вставил Вениамин, - что владыка растерзан и мертв?
- Нет еще, - возразил Иосиф. - На то и праздник. Они знают это, потому что это однажды было открыто, и еще не знают этого, потому что еще не настал час открыть это снова. У каждого часа праздника свое знание, и каждая женщина - ищущая богиня, покуда она не нашла.
- Но потом они находят владыку?
- Ты это говоришь. Он лежит в кустах, и один бок у него растерзан. Столпившись вокруг него, они все воздевают руки и пронзительно кричат.
- Ты слышал и видел это?
- Ты знаешь, что я уже дважды слышал это и видел, но я взял с тебя слово, что ты ничего не расскажешь отцу. Ты не проговорился?
- Ни единым словом! - заверил его Бенони. - Зачем мне огорчать отца? Я достаточно огорчил его своей жизнью.
- Я опять схожу, когда подойдет время, - сказал Иосиф. - Сейчас мы находимся на одинаковом расстоянии от прошлого раза и от следующего. Когда давят маслины, остается как раз половина круговорота. Это чудесный праздник. Владыка лежит в кустах, вытянувшись, со смертельной, зияющей раной.
- Каков же он на вид?
- Я тебе описывал его. Он хорош собой и сделан из масличного дерева, воска и стекла, ибо зрачки его сделаны из стекла, и у него есть ресницы.
- Он юн?
- Я же говорил тебе, что он юн и прекрасен. Прожилки желтого дерева похожи на тонкие сплетения жил его тела, кудри у него черные, на нем пестротканая набедренная повязка, украшенная финифтью и жемчугами, с червленой бахромой по краю.
- А что у него в волосах?
- Ничего, - коротко ответил Иосиф. - Его губы, ногти и родимые пятна сделаны из воска, и страшная рана от клыка Ниниба тоже выложена красным воском. Она кровоточит.
- Ты сказал, что женщины очень убиваются, когда его находят?
- Очень. До сих пор был только плач о пропаже, а теперь начинается великий плач о находке, куда более пронзительный. Владыку Таммуза оплакивают флейты, ибо здесь же сидят дудочники и что есть силы дуют в короткие флейты, рыданье которых пробирает тебя насквозь. Женщины распускают волосы и делают нескромные телодвиженья, причитая над мертвецом: "О супруг мой, дитя мое!" Ибо каждая из них подобна богине, и каждая плачет: "Никто не любил тебя больше, чем я!"
- Я не могу удержаться от слез, Иосиф. Для такого маленького, как я, смерть владыки - слишком уж страшное горе, и слезы так и подступают у меня к горлу. Зачем же понадобилось, чтобы этот юный красавец был растерзан в роще, в мире, среди зеленых дерев, если теперь о нем так скорбят?
- Ты этого не понимаешь, - отвечал Иосиф. - Он страдалец и жертва. Он спускается в пропасть, чтобы выйти из нее и прославиться. Аврам знал это, когда заносил нож над истинным сыном. Но когда он нанес удар, на месте сына оказался овен. Поэтому, принося в полную жертву овна или агнца, мы вешаем на него ярлык с изображением человека - в знак замены. Но тайна замены глубже, она заключена в звездном соотношенье человека, бога и животного и есть тайна взаимозаменяемости. Как человек приносит в жертву сына в животном, так сын приносит себя в жертву через посредство животного. Ниниб не проклят, ибо сказано: нужно заколоть бога, и намеренье животного есть намеренье сына, который, как на празднике, знает свой час, и знает тот час, когда он разрушит жилище смерти и выйдет из пещеры.
- Скорее бы дело дошло до этого, - сказал малыш, - и начался праздник радости! И что же, они кладут владыку вон в ту могилу и в ту пещеру?
Продолжая вить венок, Иосиф слегка раскачивал туловище и напевал в нос:
Во дни Таммуза играйте на цевнице яшмовой,
Бренчите на сердоликовых кольцах!..
- Они с плачем несут его к этому камню, - сказал он потом, - и дудочники играют все громче и громче, так что звуки их флейт надрывают сердце. Я видел, как женщины хлопотали над образом, лежавшим у них на коленях. Они омыли его водой и умастили нардовым маслом, отчего лицо владыки и его испещренное жилками тело сильно лоснились. Затем они обмотали его полотняными и шерстяными повязками, закутали в червленые ткани и положили на носилки у этого камня, не переставая плакать и причитать в лад дудочникам:
Скорблю о Таммузе!
Скорблю о тебе, возлюбленный сын мой, весна моя, свет мой!
Адон! Адонаи!
Мы садимся на землю в слезах,
Ибо ты мертв, о мой бог, супруг мой, мой сын!
Ты - тамариск, которого не вспоила на грядке вода,
Который не поднял своей вершины над полем,
Росток, которого не посадили в водоотводе,
Побег, которого корень вырван,
Трава, которой не вспоила вода в саду!
Скорблю о тебе, мой Даму, дитя мое, свет мой!
Никто не любил тебя больше, чем я!
- Ты, видно, знаешь весь плач дословно?
- Знаю, - сказал Иосиф.
- И тебя тоже он очень трогает, как мне кажется, - прибавил Вениамин. Когда ты пел, у тебя один или два раза был такой вид, словно и ты вот-вот зарыдаешь, хотя женщины города справляют праздник по-своему, и сын - вовсе не Адонаи, бог Иакова и Авраама.
- Он сын и возлюбленный, - сказал Иосиф, - и он - жертва. Что за вздор, я вовсе не думал рыдать. Ведь я же не маленький и не такой плаксивый, как ты.
- О нет, ты юн и прекрасен, - покорно сказал Вениамин. - Сейчас будет готов венок, который ты плетешь для себя. Я вижу, ты сделал его спереди выше и шире, чем сзади, наподобие диадемы, - чтобы доказать свою ловкость. Я рад тому, что ты наденешь его, больше, чем рябиновому венку, который ты собираешься мне сплести. И стало быть, этот прекрасный бог лежит на носилках четыре дня?
- Ты это говоришь, и ты не забыл этого, - отвечал Иосиф. - Твой разум растет, и скоро он станет круглым и полным, так что с тобой можно будет говорить решительно обо всем. Да, он лежит там вплоть до четвертого дня, и каждый день в рощу приходят горожане с дудочниками, бьют себя в грудь при виде его и плачут:
О Дузи, властелин мой, как долго ты здесь лежишь!
О бездыханный владыка овчарни, как долго ты здесь лежишь!
Я не стану есть хлеб, я не стану пить воду,
Ибо юность погибла, погиб Таммуз!
Так они плачут и в храме и в домах, но на четвертый день они приходят и кладут его в ковчег.
- В ящик?
- Нужно говорить "ковчег". Вообще-то "ящик" тоже достаточно точное слово, но в этом случае оно неуместно. Искони говорят "ковчег". Владыке он приходится как раз впору, его делают по мерке из свилеватого, красно-черного дерева, и он пригнан к образу как нельзя лучше. Положив Его в ковчег, они приколачивают крышку, просмаливают доски и со слезами хоронят владыку вон в той пещере, затем заваливают вход в нее камнем и возвращаются домой.