Страница 12 из 19
Дж. Келман привносит в литературу новый голос – г олос простых, не очень образованных жителей Глазго, которые до этого оставались за пределами внимания литературы. Рассказы Дж. Келмана и некоторые его романы написаны в форме сказа, то есть выстроены как монологические повествования с использованием характерных особенностей разговорно‐повествовательной речи жителей Глазго. Писатель расширяет сферу изображения литературы географически и социально – этим объясняется своеобразие лингвистических выразительных средств в его произведениях: смешение лексики (сленг, диалектизмы, почти табуированные инвективы практически в каждой строчке), разговорный синтаксис, своеобразная фонетическая орфография, почти полное отсутствие знаков препинания внутри фразы, монотонные повторы. Графически текст Дж. Келмана не разделяется на части и абзацы, отражая поток сознания героев, даже если повествование ведется от третьего лица. Центральный рассказ сборника The Burn, давший название всей книге, представляет собой именно такую сложную комбинацию повествовательных форм. Сплошной текст на шести страницах – это срез сознания героя, высвечивающий его прошлое, настоящее, планы на будущее, но, что важнее, его внутреннее состояние, горе и ужас постигшей его беды, мужество и любовь к близким. Местоимение «он» по отношению к герою – э то не только попытка объективизировать картину жизни, вывести трагедию индивидуального существования в другой масштаб, но и оценка лингвистической (не эмоциональной!) неразвитости героя, невычлененности его «я» из коллективного бессознательного. Приведем краткую цитату из рассказа, чтобы показать, как автору удается переключать перспективу повествования:
The rain now definitely getting heavier. He walked as fast as he could along the peak of the bank without slipping on the fucking mud, arse over the elbow into the burn – probably he wouldnt have been able to save himself from drowning for Christ sake. Once upon a time aye, but no now [Kelman, 1991, p. 240].
Очевидно, что повествование, которое формально представляет собой рассказ от третьего лица, включает не только целые фразы (третье предложение в цитате), но и вкрапления внутри фраз, отражающие сознание безымянного героя (во втором предложении: the fucking mud, for Christ sake). Монологи Дж. Келмана – голоса людей, которыми литература традиционно не интересуется. За их неумением говорить стоят драмы повседневного существования и трагедии без внешних эффектов.
Сам писатель утверждает:
В разных культурах существуют разные предрассудки. Никто не существует вне того языка или языков, на которых он говорит. Как бы ни старались писатели, они, как и все остальные люди, остаются частью языка. Это не значит, что у них нет возможности освободиться от… предрассудков той культуры, в рамках которой они существуют по праву рождения, это значит, что им придется побороться, чтобы освободиться от предрассудков… Для писателя полем битвы является язык [Kelman, 1992a, p. 18].
Используя в своих произведениях язык улиц, автор вводит в литературу новых героев и новую философию, новый взгляд на мир и новое, конкретное пространство. Он отстаивает право писателя «творить изнутри собственного социально‐культурного опыта» и заявляет: «Я хотел писать, как это делал бы близкий мне человек, я хотел писать и при этом оставаться в своей среде». Придя в литературу на рубеже 1970–1980‐х гг., он обнаружил, что «в том обществе, которым является английская литература, около 80–85 % населения просто не существуют как обычные люди», и поставил для себя задачу разрешить эту проблему [Kelman, 1992б, p. 79–80, 82].
Иноязычному, в частности, русскому читателю сложно почувствовать своеобразие прозы Дж. Келмана: приходится констатировать, что шотландский акцент, а также городской говор Глазго, отчетливо узнаваемый и переданный в оригинале, невозможно сохранить при переводе. В современной теории и практике перевода выработан ряд приемов, призванных передавать разного рода отклонения от нормы в тексте языка оригинала при создании текста на языке перевода. Следовательно, тексты Дж. Келмана, как, впрочем, сказ любого рода, при переводе будут неизменно утрачивать одну из своих существенных особенностей – национальную окраску, выраженную в оригинале фонетическими, лексическими, синтаксическими средствами.
Многие исследователи творчества Дж. Келмана, в частности, Д. Бёнке и Макмиллан, отмечают, что в своем творчестве писатель выступает продолжателем двух влиятельных литературных традиций, одной из которых является так называемый шотландский рабочий роман (Glasgow novel) 1930‐х гг., его яркие примеры – «Серый гранит» Л. Г. Гиббона (третий роман его трилогии «Шотландский дневник»), «Кораблестроители» Дж. Блейка, «Бедный Том» Э. Мьюира и др. В этих произведениях складываются основные черты жанра: реализм в его классическом виде, изображение производственного процесса, описание семейной жизни персонажей как своеобразного соперничества или как оков, опутывающих мужчину. Тип героя шотландского рабочего романа – « крепкий парень» (hard man), над которым, однако, постоянно висит угроза безработицы. Его любовь к потасовкам и сквернословию рассматривается как внешнее проявление мужского начала и как социальный знак принадлежности к определенному классу. «Сексуальная вина и социалистические иллюзии – основные темы рабочего романа; авторы пытаются показать нам… ужасающую несправедливость, которой так много вокруг нас» [Bohnke, p. 45].
Б. Уитчи в статье под названием «Городская литература Глазго и постмодернизм» пишет: «Именно в романе о Глазго в 1930‐е годы и позже экономическая депрессия, которая особенно сильно поразила промышленные районы Шотландии, отразилась наиболее отчетливо» [Witsci, p. 65]. Следует также отметить, что традиция шотландского рабочего романа, действие которого происходит в Глазго, была продолжена и в послевоенные десятилетия. Нет сомнений, что в прозе Дж. Келмана присутствует ряд характерных особенностей этого жанра, хотя многие его герои по своему социальному статусу – почти деклассированные элементы (так, герой самого известного произведения писателя «До чего же все оно запоздало» Сэмми – мелкий жулик). Несмотря на это, герои Дж. Келмана генетически связаны с рабочим Глазго, исповедуют этику, мораль и нормы поведения «крепких парней», в его прозе женские персонажи находятся на периферии повествования. Автор детально описывает каждодневную жизнь самых обыкновенных людей с ее монотонными отупляющими делами и заботами: их работу, быт, отношения с друзьями и официальными структурами – жестокость полиции и черствость социальных служб («До чего же все оно запоздало»), коррупцию внутри тред‐юнионов («Кондуктор Хайнс»), жилищные проблемы и многое другое. Описание драм и трагедий его героев – э то вызов, который писатель бросает сложившейся в британской литературе системе ценностей среднего класса: «В целом он литературный террорист, поскольку утверждает, что важнейшим аспектом терроризма в некотором роде является ниспровержение в искусстве» [Bohnke, p. 46]. Одним из аспектов данного ниспровержения и важной частью его терроризма является осознанное усилие осмыслить и «приподнять» обычную жизнь, создать искусство на материале отупляющих будней простых людей.
Глазго – м есто, пространство, топос, мифологема, символ всей прозы Дж. Келмана. В книге «Три писателя из Глазго» он провозглашает: