Страница 9 из 15
Переходя к теме коммуникативных агрессий в политическом дискурсе, необходимо помнить, что «дискурсивное формирование общества вызвано отнюдь не свободной игрой в головах людей. Это следствие их социальной практики, которая глубоко укоренена и сориентирована на реальные, материальные социальные структуры»63. Если рассматривать дискурсивные практики как речевые, насыщенные идеологически (именно через дискурс выражаются ментальности и политические идеологии64), то коммуникативная агрессия в политическом дискурсе обусловлена идеологически. И причиной тому сама сложившаяся в современной российской медиасфере система двух противоборствующих дискурсов – сакрального и профанного65. Не вдаваясь в подробности, выделим лишь основные черты сакрального и профанного дискурсов: сакральный дискурс стремится к однозначности установленных в нем знаков, допускает приоритет веры над знанием, постоянно подтверждает себя как для социума в целом, так и для индивида в частности, тяготеет к консервативным ценностям; профанный дискурс горизонтален в структуре и проявлениях (допускает интерпретации и дискуссии), признает легитимным лишь легальное, тяготеет к либеральным ценностям.
Понимание ценностно-политического дискурса современной России как единства и борьбы внутри него сакрального и профанного восходит к теории постструктурализма, в которой дискурс рассматривается в качестве совокупности артикуляционных практик. Чем крупнее масштабы, тем более явственна гетерогенность этих практик; связи между ними в рамках одного дискурса не ослабевают, но появляются другие дискурсы со своими артикуляционными практиками. Чем ближе дискурсы друг к другу предметно, тем больше вероятность их борьбы между собой за монополию в интерпретации действительности. Необходимость установки монополии начинается там, где дискурсы сближаются друг с другом предметно и начинают бороться за установление согласия в его грамшианском понимании – как средства гегемонизации66. Напряженность и потенциально следующая за ней агрессия возникают там, где один и тот же элемент может быть означен по-разному в разных дискурсах. Тем самым вызывается диссонанс между несхожими образами.
Эти положения некоторым образом раскрываются в результатах опроса студентов Института «Высшая школы журналистики и массовых коммуникаций» и факультета политологии СПбГУ, проведенного в декабре 2017 г. Цель анкетирования, как уже сказано в предыдущей главе, – выявить представления учащихся о наличии / степени агрессивности российских СМИ, включая сетевые ресурсы медиа, на примере освещения взаимоотношений России и Польши, определить меру осведомленности молодых людей об истории и культуре Польши. Репрезентативность анкетирования подтверждается, в частности тем, что будущие политологи и журналисты через определенное время могут быть вовлечены в специфические профессиональные сферы. Участие в них подразумевает активное приобщение к политическому дискурсу в составе коммуникативных элит, имеющих доступ к социально значимой информации и каналам ее распространения. Конечно, сегодня вряд ли со всей определенностью допустимо причислять участников опроса к коммуникативным элитам, однако через некоторое время некоторая их часть будет не просто генерировать политические коммуникации, но и определять направления их развития и распространения. Поэтому, делая выводы на основании интерпретации мнений сегодняшних студентов, мы в то же самое время прогнозируем мнения будущих элит, которым предстоит оказывать влияние как на развитие отношений России с другими странами (в том числе и с Польшей), так и на внутренние политические коммуникации: распространение идеологий, ценностное содержание политической информации и, конечно, на агрессивность сообщений. Опрос был вызван потребностью обозначить само присутствие коммуникативных агрессий в российском политическом дискурсе (в частности, с противопоставлением «сакрального» и «профанного»), выделить каналы языка агрессий, медийные эффекты, способствующие распространению агрессий в политических коммуникациях. Так, 57,75% студентов считают, что коммуникативная агрессия проявляется прежде всего в Интернет-СМИ, а 35,5% назвали телевидение и радио в качестве наиболее благоприятной площадки для распространения агрессивной риторики. Получается, что на возможность возникновения коммуникативных агрессий влияет канал передачи информации? Результаты опроса показывают, что подобное исключить нельзя.
Обратим внимание, что почти никто из опрошенных не назвал газеты и журналы как среду, в которой агрессии наиболее заметны (только 0,25% опрошенных посчитали, что коммуникативные агрессии характерны для печатной прессы). Почему же тогда студенты не видят в газетах и журналах катализатор деструктивных коммуникативных практик? Ответ обнаруживается в самой структуре современного медиадискурса, который допускает коммуникативную «шумиху» – иными словами, предоставляет простор и инструментарий для высказывания. Газеты и журналы практически не дают читателям гарантированной обратной связи: можно написать письмо в редакцию, но его публикация остается на усмотрение редакции; более того, читатель не знает, прочитано оно или нет. В первую очередь печатная периодика дает высказываться журналистам, а не их аудитории. Так что дискуссии в ограниченном пространстве и реальном времени в газете невозможны. Поэтому условия распространения коммуникативных агрессий, какими их видят российские студенты, можно представить следующим образом:
– канал передачи информации имеет значение, зачастую решающее. При распространении мнений через одни каналы (Интернет-СМИ, радио и телевидение) возникновение коммуникативных агрессий более возможно, чем при распространении мнений через другие каналы (печатная пресса);
– коммуникативная агрессия чаще исходит от аудитории, чем от журналиста. В печатной прессе журналист – коммуникативный монополист, а обратная связь сведена к минимуму по сравнению с радио, телевидением или Интернет-СМИ, где проявления агрессий заметнее. В Интернет-СМИ предоставляется возможность оставить комментарий (как минимум), и даже если такой возможности нет на сайте издания, пользователь может сослаться на взволновавший его текст в социальных сетях;
– среда, благоприятная для коммуникативных агрессий, должна допускать дискуссии в реальном времени (ток-шоу на телевидении, комментарии в Интернет-СМИ) и в ограниченном пространстве. На телевидении / радио участники дискуссии ограничены пространством студии, и даже голос из телефона зрителя / слушателя «встраивается» в это пространство. Спорящие в социальных сетях ограничены пространством конкретного поста / текста на сайте, в комментариях под которым ведется спор.
Стоит оговориться, что полученные в анкетах минимальные значения проявлений агрессивности в печатных изданиях могут быть также следствием недостаточной осведомленности студентов о содержании газет и журналов. Политическая повестка дня все больше формируется с помощью Интернета – по крайней мере, для молодежи; об этом следует говорить с определенной долей уверенности. И, безусловно, на результаты опроса не могли не повлиять принятые среди студентов практики потребления информации. Так что полученные результаты трактуются двояко: это индикатор как условий расширения коммуникативных агрессий, так и практик потребления информации респондентами.
66% студентов считают, что обсуждения значимых для молодежи вопросов в СМИ и сетевом пространстве ведут к формированию радикальных настроений, и побуждает к тому сама политическая действительность. Полученный результат опроса показывает относительную уверенность студенчества в том, что обсуждения в СМИ и возникающие при этом коммуникативные агрессии вклиниваются в восприятие реальности, искажают ее. Две трети опрошенных, во-первых, допускают использование дискуссий как инструмента манипуляции мнениями аудитории, а во-вторых, демонстрируют уверенность в том, что аудитория (особенно ее малообразованная часть), сталкивающаяся с обсуждениями актуальной политической проблематики в СМИ и сетевом пространстве, воспринимает искусственно искаженную картину политической реальности и делает выводы, основываясь на деформированных преставлениях. Любопытно, что студенты-журналисты и студенты-политологи проявили редкое для них согласие: и среди журналистов, и среди политологов по отдельности 66% респондентов выбрали ответ: «Мнения становятся более радикальными».
63
Fairclough N. Analysing Discourse: Textual Analysis for Social Research. – London, 2003. P. 37.
64
Вежбицкая А. Семантика, культура и познание: общечеловеческие понятия в культуроспецифичных контекстах // Thesis. Вып. 3. – М., 1993. С. 196.
65
Более подробно см. главу настоящей монографии «Идеологизация языка агрессии в российских СМИ: политологический ракурс».
66
Грамши А. Избр. произв. в 3-х тт. Том третий / пер. с ит. – М., 1959. С. 64.