Страница 6 из 15
В результате ответов на вопрос об актуальных источниках информации получился рейтинг из четырёх позиций. Разница между ответами студентов обоих факультетов незначительна (см. Рис. 2). Рейтинг студентов направления «Журналистика» следующий: Интернет (90,50%), печатная пресса (69%), радио и телевидение (57,50%), межличностная коммуникация (48,50%). Студенты направления «Политология» показали иной порядок, впрочем, не радикально отличающийся от рейтинга своих коллег: Интернет (96,50%), межличностная коммуникация (56%), печатная пресса (51%), радио и телевидение (48%).
Рис. 2
Респонденты также показали небольшую заинтересованность в участии в Интернет-дискуссиях (см. Рис. 3).
Рис. 3
Интересно, что наиболее высокий уровень агрессии участники опроса отметили в Интернете, а наименьшей – в печатной прессе (см. Рис. 4).
Рис. 4
Наибольшее количество респондентов считает (66,50% студентов-журналистов и 65,50% студентов-политологов), что «мнения становятся более радикальными, прежде всего, в аудитории с низким уровнем образования» (см. Рис. 5).
Вопрос, открывающий вторую часть, требовал от респондентов фоновых знаний, являясь единственным открытым вопросом без вариантов ответа, в отличии от остальных: «Как, по Вашему мнению, действующие российские политики относятся к Польше», «Определите тональность высказываемых в российских СМИ мнений о Польше», «Насколько выраженное в медиа отношение к Польше влияет на Вашу собственную оценку», «Как Вы считаете, насколько выраженное в медиа суждение о Польше влияет на позицию аудитории российских СМИ».
Рис. 5
Наибольшее количество респондентов оценивают тональность высказываний СМИ о Польше как «нейтральную» – 28,50%, либо «критическую» – 27,25% (см. Рис. 6).
Рис. 6
При этом 35,25% опрошенных считают, что действующие российские политики относятся к Польше «скорее негативно», и лишь 5,25% полагают, что отношение «негативно» (см. Рис. 7).
Рис. 7
Среди студентов 46,50% отмечает, что позиция, выражаемая в медиа, не влияет на их собственную оценку (см. Рис. 8), полагая при этом, что в основном «аудитория доверчива к высказанным мнениям в СМИ».
Рис. 8
5. Коммуникативная агрессия как ресурс политического влияния: больше плюсов, чем минусов?
Исследователи политического дискурса в современной России обращают внимание на впечатляющие достижения политических ток-шоу и новостной журналистики на государственных телеканалах, особенно после событий в Крыму и Донбассе в 2014 году50. Современные программы по политической тематике обладают достаточно высокими рейтингами и продуманным форматом, который в простой, доступной и эмоциональной форме преподносит аудитории трактовку политических событий. О. Ю. Малинова также указывает, что при всей кажущейся простоте новой идеологии «духовных скреп» этот дискурс обладает несколькими важными достоинствами, объединяя сторонников политического режима на основе глубоко укоренившихся стереотипов, в частности, патриотизма и антизападничества51. Мы бы добавили к общей характеристике нового национального дискурса его крайне агрессивный характер. В виду ситуативного и размытого характера такой политический дискурс очень удобен и позволяет гибко реагировать на изменения конъюнктуры. Важным результатом стал наименьший процент граждан России, готовых присоединиться к политическим протестам за весь период наблюдений. По данным Левада-Центра, в 2018 году «86% россиян заявили о нежелании участвовать в любых протестных акциях»52.
Коммуникативная агрессия в политическом дискурсе выражается не только в специфическом подборе тем для обсуждения, используемой лексике, участников дискуссии, роли ведущих, но и в особых случаях – применении физического насилия. В начале 2018 г. во время программы «Место встречи» ведущий Андрей Норкин набросился на украинского политолога Дмитрия Суворова из-за слов об убитых в Донбассе детях. Ранее состоялась потасовка между ведущим программы «Время покажет» Артемом Шейниным и американским журналистом Майклом Бомом. Драка между политическими обозревателями Николаем Сванидзе и Максимом Шевченко произошла из-за разных взглядов на роль Сталина в истории Великой Отечественной войны53. Некоторые данные свидетельствуют, что интерес к событиям на Украине или в Сирии постепенно затухает, рейтинги начинают падать и продюсерам программ приходится идти на повышение градуса агрессии54. В этом сомневается политолог Сергей Марков, который считает, что сам формат политических шоу создает почву для «нагнетания страстей», то есть драки являются не инсценировкой, а логическим развитием дискуссии, когда оппоненты в пылу дискуссии хотят показать, что готовы «ответить головой»: «Как человек, находившийся в непосредственной близости рядом с несколькими драками и даже разнимавший дерущихся, могу сказать, что все эти драки не были заранее организованы и подготовлены, они все были неожиданными и возникали как часть эмоционального противостояния… У тех, кто схватился в рукопашной, нет задачи нанести действительно какой-то значительный физический ущерб, но есть цель продемонстрировать, что он готов пойти на крайние меры, чтобы отстоять свою правду» 55.
Преимущества использования коммуникативной агрессии в политическом дискурсе заключаются в возможности мобилизации политических сторонников и запугивании политических оппонентов. Агрессия в символическом пространстве особенно эффективна на фоне военно-политических акций на международной арене. В этом смысле наиболее продуктивно коммуникативная агрессия использовалась после событий 2014 г. в Крыму и Восточной Украине, дав новый импульс рейтингам одобрения деятельности Президента России и всех остальных институтов власти56. По мнению Ильи Калинина, причины этой «успешной мобилизации были связаны не только с мощью пропагандистской машины, административным ресурсом и инфраструктурными каналами, которыми располагала власть. На эту провластную мобилизацию работали также и изначальные дискурсивные стратегии и структурирующие их диспозитивы культурных различий, задействованные оппозицией»57. Коммуникативная агрессия присутствует в дискурсе оппозиции и направлена в адрес «простых людей», которые поддерживают политику Президента и лозунги «политической стабильности» и борьбы с «Гейропой». Такая самопрезентация была с удовольствием подхвачена провластной агитационной машиной и подана широкой общественностью как движение «зажравшихся» жителей мегаполисов. Кульминацией этого символического конфликта стало агрессивное заявление начальника сборочного цеха «Уралвагонзавода» Игоря Холманских во время ежегодного телемоста с Владимиром Путиным о том, что он с мужиками готов оказать помощь в устранении протестующих с улиц столичных городов58.
50
Долгова Ю. И. Феномен популярности общественно-политических ток-шоу на российском ТВ осенью 2014 г. – весной 2015 г. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2015. № 6. С. 162–177.
51
Малинова О. Ю. «Духовные скрепы» как государственная идеология. Возможности и ограничения // Россия в глобальной политике. 2014. Т. 12. № 5. С. 113–122.
52
Почти 90 % россиян заявили о нежелании участвовать в любых протестах // Левада-Центр. 16.04.2018 URL: https://www.levada.ru/2018/04/16/pochti–90-rossiyan-zayavili-o-nezhelanii-uchastvovat-v-lyubyh-protestah/
53
Гринберг С. Почему на российском ТВ показывают все больше драк. Секреты ток-шоу // Ура.Ру. 25.02.2018. URL: https://ura.news/articles/1036274032
54
Обезжиренный эфир. Госканалы теряют рейтинг на новостях из Украины (мобильная версия) // The Insider. 21.07.2015. URL: https://theins.ru/bez-kategorii/11248
55
Марков С. Тайны политического ток-шоу эпохи гибридной войны: взгляд изнутри // Московский комсомолец. 26.05.2017. URL: http://www.mk.ru/social/ 2017/05/26/tayny-politicheskogo-tokshou-epokhi-gibridnoy-voyny-vzglyad-iznutri. html
56
Коммуникативные технологии в процессах политической мобилизации / под ред. В. А. Ачкасовой, Г. С. Мельник. М.: ФЛИНТА, НАУКА, 2016.
57
Калинин И. О том, как некультурное государство обыграло культурную оппозицию на ее же поле, или Почему «две России» меньше, чем «единая Россия» // Неприкосновенный запас. 2017. № 6. С. 275.
58
Там же.