Война и мир. Том I–II

– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.

– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа» (Эпилог, ч. 1, гл. VIII).

Конечно, «Война и мир» – это отнюдь не просто запоздалая апология «старого барства». Но понять роман Толстого без учета противостояния автора влиятельной «либеральной» традиции в отечественной словесности невозможно. Иначе происходит неизменное упрощение смысла этого произведения и позиции его создателя.

Противопоставляя себя – демонстративно, почти эпатирующим образом – радикальному демократическому движению, Толстой, тем не менее, оказывался не столь уж далек от нигилизма. Отрицание официальной истории созвучно установке написанной и изданной в одно время с «Войной и миром» «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Отрицание условности, знаковости (восприятие оперы остранняющим взглядом «естественной» героини Наташи Ростовой, именование знамен тряпками на палках и многое прочее[16]). Наконец, даже понимание призвания и воспевание женщины только как жены и матери (Наташа в эпилоге) вовсе не чуждо радикальной мысли. Представления Толстого здесь созвучны идеям популярного в нигилистических кругах Ж. Прудона, совсем не борца за эмансипацию женщин, высказанным в посмертно изданной книге «Порнократия, или Женщины в настоящее время»[17].

«Благодаря <…> своеобразному своему положению в современности Толстой примкнул одной стороной своего романа к “обличительному” направлению и был истолкован как “нигилист”, как представитель левой “нетовщины”, а другой – оказался среди “крепостников”, среди представителей “старого барства”»[18].

«Рецензии на “Войну и мир” похожи сейчас на хулиганство. Никто (кроме Страхова) ничего не понял», – писала о восприятии романа в критике Л.Я. Гинзбург[19]. Исследовательница почти не преувеличивала. Книга имела громадный успех, но рецензенты не могли, а, как правило, и не желали (по причинам идеологическим) его объяснить. Отмечая успех романа, литератор и поэт радикального направления Д.Д. Минаев добавлял: «Пусть другие радуются, коли есть охота, но в сущности радоваться тут решительно нечему»[20]. Д. И. Писарев, высоко оценивая талант писателя, судит неумолимым судом его героев: для критика автор «Войны и мира» только певец «старого барства», а ценность романа в том, что правда жизни победила авторскую идею: «старое барство» бесплодно и достойно лишь гримасы отвращения. М.К. Цебрикова перевела разговор на вопрос о женской эмансипации, с сожалением отметив, что Наташа не дотягивает до девиц-эмансипе. Н.В. Шелгунов изобличал ретроградные историософские взгляды Толстого: «“Война и мир”, в сущности, – славянофильский роман, в котором напутаны правда с ложью, наука с невежеством, благо со злом, прогресс с отсталостью. Это какая-то смесь немногого хорошего со многим дурным, возводящая графа Пьера в руководящий идеал, долженствующий обновить и просветить Россию. Только будет ли лучше, если судьбами России будут управлять такие умные люди?»[21]

В. В. Берви-Флеровский, писавший под псевдонимом С. Навалихин, утверждал: «Читая военные сцены романа, постоянно кажется, что ограниченный, но речистый унтер-офицер рассказывает о своих впечатлениях в глухой и наивной деревне». Князя Андрея критик аттестует как «цивилизованного бушмена» (у Болконского «тряпичный ум»), а Николая Ростова – как «одного из “изящных бушменов”»[22].

В радикальной сатирической «Искре» печатались рисунки-карикатуры на героев романа с подписями гекзаметром – стихом античных героических поэм. Например, такая: «Гости уж все собрались – и на блюде горячем / Виконт де Мортмарт был предложен. / Не бойтесь, детки, кушать его ведь не будут. / Это сравненье – в эстетической сказке своей эстетике дань отдаю я»[23].

Голоса из правого лагеря были также, по большей части, враждебными: «в романе собраны только все скандальные анекдоты военного времени той эпохи»[24]; «[э]то уже не скептицизм, а чисто нравственно-литературный материализм. Безбожие опустошает небо и будущую жизнь. Историческое вольнодумство и неверие опустошают землю и жизнь и настоящего отрицанием событий минувшего и отрешением народных личностей <…> В упомянутой книге трудно решить и даже догадываться, где кончается история и где начинается роман, и обратно. Это переплетение, или, скорее, перепутывание истории и романа, без сомнения, вредит первой и окончательно, перед судом здравой и беспристрастной критики, не возвышает истинного достоинства последнего, т. е. романа[25]».

И Норов, и Вяземский уличали автора «Войны и мира» в сознательном искажении истории, в клевете на нее.

Критики, отрешившиеся от идеологического приговора и выделившие основные художественные особенности романа (П. В. Анненков, Н.И. Соловьев), оценили их скорее как недостатки, чем как достоинства: ведь «Война и мир» разительно не соответствовала канону исторического романа[26].

Цикл статей Н.Н. Страхова действительно отчетливо выделяется на этом фоне[27].

Лишь со временем были по-настоящему осознаны грандиозность и величие этой в высшей степени оригинальной толстовской книги.

А. М. Ранчин

Том первый

Часть первая

I

– Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous previens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j'y crois) – je ne voue co

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех:

“Si vous n'avez rien de mieux à faire, Monsieur le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade no vous effray pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. A