Тарзанариум Архимеда

Алексей Кацай

Тарзанариум Архимеда

Памяти двух писателей: одного — из моего детства, другого — из детства моего сына.

«От своего читателя я ожидаю мужества. Мужества поверить в свою способность самостоятельно мыслить. Читая книгу, он должен заглядывать в сноски и делать собственные выводы».

23 сентября 1872 года,

Балтимор (штат Мэриленд, США)

Пол Барбикен был взбешен. Ни Мишель Арданьян, ни Джимми Хастон еще никогда не видели в таком состоянии, обычно чересчур сдержанного, председателя «Мэрилендского артиллерийского общества».

— Как? — в десятый раз спрашивал Пол, угрожающе взъерошив свои седоватые усы. — Как вы могли позволить, чтобы какой-то французский бумагомарака рассекретил нашу работу?!

При слове «французский» в таком контексте Мишель чуть поморщился и хотел что-то сказать, но сдержался. Джимми смущенно закашлялся.

— Мишель, скажи честно, это твоя работа? Какого, извини, черта после полета тебя потащило в этот чертов Париж?

Слово «Париж» Барбикен выплюнул, как третье упоминанье о «черте» в своей короткой и гневной тираде. Арданьян крутанул пальцами сложенных рук и уже открыл было рот, но Хастон перебил его.

— Масса Пол, это я посоветовал Мишелю связаться с кем-нибудь из пишущей братии. Ведь вы в то время искали деньги под продолжение проекта, и мне показалось, что хорошая реклама нам никогда не помешает.

Барбикен изумленно взмахнул руками и толстый журнал, лежащий перед ним, с глухим стуком упала на пол. Нагибаться за ним Пол не стал.

— Реклама?! — задохнулся он. — Реклама? Хорошенькая реклама!!! — Барбикен ткнул пальцем в упавший журнал и процитировал (память у него всегда была отменной): — «Рассказ этот разрушит множество иллюзий и опровергнет немало догадок, но зато даст правдивую картину всех трудностей и неожиданностей, связанных с подобного рода опытом…» Джимми, дружище, негритянское твое… — Пол запнулся, фыркнул, как конь на водопое, и продолжил. — От кого — от кого, но от тебя я такого не ожидал. Ладно — Мишель, с его вечными завихрениями…

— Я попросил бы!.. — попытался вмешаться Арданьян, но Барбикен раздраженно отмахнулся от него.

— Какая такая «правдивая картина», Джимми? Да нас бы размазало на три плевка, если бы мы использовали технологию, описанную этим… как его… Верном. Джимми, ты что, не помнишь, сколько мы шишек набили, пока не отработали технику постепенного ускорения? Мишель, вспомни, сколько не спали, пока не вылизали всю конструкцию до мелочей? А тут — пушка! Колумбиада!.. Это надо же такое придумать!

— Пол, ты противоречишь самому себе, — миролюбиво перебил его наконец Мишель. — Ты что, хотел, чтобы я выложил мсье Жюлю полную и конкретную информацию? Мол, мы тут, в Балтиморе, в Артиллерийском обществе занимаемся проблемами межпланетных перелетов. Разрешите, дорогой мистер Верн ознакомить вас с рабочими документами и бортовым журналом… Вот тогда нас бы точно в порошок стерли, а потом, как ты выразился, на плевки размазали. Жюль Верн хотел иметь сказку, сказку и получил. Ну, поговорил я с ним пару раз за бутылочкой бургундского в перерывах между строительством баррикад, беготни по парижским улицам и митингов Коммуны. Ну, представил нас такими себе захолустными американскими фантазерами. Однако же шуму сколько! И, кстати, после этого шума не нас, а его за дурака держат.

— Не нас? — снова начал закипать Барбикен. — Не вас, это точно. Поскольку вам он хоть фамилии изменил. Ардан… Мастон… Джимми так вообще цвет физиономии лица поменял. Из негра в белого превратил, да еще и из моего официального слуги — в секретаря Общества. Джимми, конечно, тащит на себе эту работу, но… Кстати, Джимми, — вдруг откинулся председатель Артиллерийского общества на спинку кресла, — а где твой гуттаперчевый череп, который ты потираешь железным крюком, приспособленным тебе вместо ампутированной руки?..

Хастон растерянно развел руками, бросил короткий взгляд на Арданьяна и произнес:

— Мистер Верн вообще из нас каких-то монстров сделал. Разрешите, сэр? — Он нагнулся за упавшим журналом и быстро зашелестел его страницами. — Вот. «В клубе можно было видеть целую коллекцию костылей, деревянных ног, искусственных рук, ручных протезов с крючком, каучуковых челюстей, серебряных черепов и платиновых носов. Упомянутый выше статистик Питкерн вычислил также, что в „Пушечном клубе“ приходилось меньше чем по одной руке на четырех человек и лишь по две ноги — на шестерых», — процитировал Хастон.

Арданьян еле сдерживал смех. Барбикен строго посмотрел на него и, неожиданно жалобно, бросил:

— Видите, вы хоть протезами да фамилиями замаскировались. А я?.. Да мне в Балтиморе проходу не дают. В Нью-Йорке Ротшильд хохочет. Из Петербурга Штиглиц письма ироничные шлет….

— Так говори, что это не ты, Пол, а Импи — какой-нибудь твой дальний родственник из сумасшедшего дома, — примирительно, но с иронией, произнес Арданьян.

— Надо же, Импи, — не обратил на него внимания Барбикен. — Более идиотского имени придумать вообще невозможно. И, кстати, кто такой капитан Николь? Что это еще за член экипажа, вместо Хастона? Откуда у нас соперники да заядлые спорщики появились?

Арданьян шевельнулся в кресле.

— Я ему немного про Маккольна наплел…

Барбикен пожевал губами.

— А где он, кстати? Надеюсь, информации у него немного?

— Куда-то на Юг уехал. А информации… Что может знать бывший, полуграмотный и вечно пьяный, официальный секретарь Артиллерийского общества? — слово «официальный» Мишель произнес с некоторым нажимом.

— Будем надеяться, — вздохнул Пол и, выпрямившись, сурово посмотрел на своих собеседников. — Друзья, мы знакомы не первый год. Не один пуд соли вместе съели в Калифорнии, вместе воевали, вместе работали до изнеможения и всегда прекрасно понимали друг друга. Сейчас мы готовы перейти ко второму этапу проекта и поэтому я просто требую полной секретности. И не только для собственной шкурной безопасности.

Он замолчал, уставившись на лампу, сделанную из гильзы снаряда. С трудом оторвал от нее взгляд и продолжил:

— Джимми прав. Этот французишка — извини, Мишель! — представил нас эдакими монстрами. И дело не во внешнем виде. Вспомните, в романе написано, что, — он поднял глаза к темному потолку, по которому красновато, словно отблески далеких пожаров, прыгали пятна света, — разделив число жертв артиллерийского огня на число членов клуба, было установлено: на каждого приходится две тысячи триста семьдесят пять с чем-то убитых.

— Если вдуматься в эти цифры, — продолжил из затемненного угла кабинета Арданьян, — то станет ясно, что единственною заботою этого ученого общества было истребление рода человеческого (хотя и в филантропических целях) путем усовершенствования боевых орудий, которые были приравнены к орудиям цивилизации. Это был своего рода союз ангелов смерти, которые в жизни, однако, отличались весьма добродушным нравом.

На память Мишель Арданьян тоже никогда не жаловался.

Джимми кашлянул и Мишель замолчал.

— Однако, — добродушный Хастон попробовал защитить неизвестного ему французского писателя, — этот Верн высоко отозвался о способностях американцев, как нации инженеров.

— Нации, снова нации… — пробормотал Барбикен. — Снова гражданские войны, дележка территории, кровь и слезы…

Арданьян задумчиво смотрел на него.

— Не смотри так на меня, Мишель, не смотри! — раздраженно бросил Пол. — Я родился в год начала войны Черного Сокола, на которой погиб мой отец, но странным образом никогда не понимал доктрины Монро. Америка для американцев… — вдруг произнес он с горечью и замолчал.

— Свобода, равенство, братство, — почему-то шепотом выдохнул Арданьян.

Барбикен покачал головой:

— Это не то, Мишель. Может тебе трудно будет понять, поскольку ты стал американцем, состоятельным американцем, только после калифорнийской золотой лихорадки, но… Возьми Джимми. Он — сын человека, который видел казнь Ната Тернера. Вождя восставших негров. А они ведь тоже американцы.