Страница 2 из 50
Несколько раз я пригладила платье, пока не осталась довольна тем, как подол касался моих коленей, затем вновь поправила волосы, чтоб наверняка, повернувшись, посмотрела на месте ли заколки, удерживающие мои светло-каштановые волосы.
— Кара, ты готова? Нам нужно выходить, — крикнула мама снизу.
Я посмотрела на своё отражение, снова разгладила платье, оглядела колготки и, наконец, заставила себя выбежать из комнаты, пока мама не потеряла терпение.
Будь у меня время, я могла бы часами проверять свой наряд на возможные ошибки.
Когда я спустилась вниз, мама стояла в дверях, впуская в дом прохладный осенний воздух.
Она посмотрела на свои золотые часы, но, заметив меня, схватила свое любимое зимнее пальто, великолепную вещь, которая стоила жизни многим горностаям, и надела его поверх своего длинного платья.
Несмотря на то, что ноябрь в Лас-Вегасе выдался необычно холодным, шуба была совершенно излишней, но так как мама купила её много лет назад в России и любила её, она воспользовалась бы любой возможностью, чтобы её надеть, независимо от того, насколько неуместно это было.
Я подошла к ней, не обращая внимания на Талию, которая с надутым лицом прислонилась к перилам лестницы.
Мне было жаль её, но я не хотела, чтобы кто-нибудь или что-нибудь испортило мне этот вечер.
Отец и мать почти никогда не разрешали мне посещать вечеринки, и сегодняшний вечер был самым большим событием года в наших социальных кругах. Все, кто стремился стать кем-то в Лас-Вегасе, пытались получить приглашение на празднование Дня Благодарения у Фальконе.
Это был мой первый год посещения. Триш и Анастасии посчастливилось быть там и в прошлом году, и если бы отец не запретил мне ехать, я бы тоже поехала. Я чувствовала себя маленькой и покинутой всякий раз, когда Триш и Анастасия говорили о вечеринке в предыдущие недели и после, они делали это безостановочно, вероятно, потому, что это давало им возможность позлорадствовать.
— Передай Триш и Анастасии наилучшие пожелания, а Козимо поцелуй от меня, — сладко сказала Талия.
Я покраснела. Козимо. Он тоже будет там. Я встречалась с ним только дважды, и наши отношения были более чем неловкими.
— Талия, выбрось эти ужасные тряпки в мусорное ведро. Чтобы к нашему приезду их в доме не было.
Талия упрямо вздернула подбородок, но даже с другого конца комнаты я заметила в её глазах слёзы.
Меня снова затопило чувство вины, но я осталась приклеенной к входной двери. Мама заколебалась, будто тоже поняла, как больно Талии.
— Может, в следующем году тебе позволят поехать с нами.
Она произнесла это так, словно не она принимала решение не брать Талию. Хотя, если уж быть честной, на самом деле я не была уверена, что Фальконе будет очень счастлив, если люди начнут приводить своих младших детей, учитывая, что Фальконе не был известен своей терпеливостью или семейными чувствами. Даже его собственных детей отправили в школу-интернат в Швейцарии и Англии, чтобы они не действовали ему на нервы. По крайней мере, если верить слухам.
— Надень пальто, — сказала мама.
Я схватила пальто без меха и последовала за мамой из дома. Закрывая дверь, я не оглянулась на Талию.
Отец уже ждал нас на водительском сидении чёрного Мерседеса.
Позади нас была ещё одна машина с телохранителями. Интересно, каково живётся людям, за которыми не следят?
Мама распахнула пальто пошире. Я хотела сказать ей, что это Вегас, а не Россия. Но если она предпочитает париться в шубе, то это её проблема. Нет боли — нет выгоды, подумала я. Годы занятий балетом научили меня этому.
Мама опустилась на пассажирское сиденье, а я скользнула на заднее.
Я ещё раз быстро осмотрела свои колготки, но они были безупречны. Думаю, бренды должны оставлять предупреждение на упаковках колготок, например: «Только чтобы стоять, двигаться запрещено», учитывая, как легко было поставить зацепку, не делая ничего, кроме ходьбы. Вот почему я, на всякий случай, сунула в сумочку две новых пары колготок.
— Пристегнись, — сказал отец.
Мать наклонилась и погладила его лысую голову салфеткой, протерев собравшиеся там капли пота.
Не помню, чтобы у отца когда-нибудь росли волосы.
— Кара, — сказал отец с ноткой раздражения в голосе.
Я быстро пристегнулась, и он направил машину с нашей подъездной дорожки.
— У нас с Козимо был короткий разговор сегодня днём, — сказал он, как ни в чем не бывало.
— О? — сказала я.
В животе образовался узел беспокойства. Что, если Козимо передумал? А если нет? Я не была уверена, что именно послужило причиной тому, что мой желудок так сильно сжался.
Я заставила себя принять нейтральное выражение лица, заметив, что мама наблюдает за мной через плечо.
— Что он сказал? — спросила я.
— Он предложил жениться на тебе следующим летом.
Я сглотнула.
— Так скоро?
Отец слегка нахмурился, но мать заговорила первой.
— Тебе девятнадцать, Кара. Следующим летом исполнится двадцать. Хороший возраст, чтобы стать женой и матерью.
У меня закружилась голова.
Я могла каким-то образом представить себя чьей-то женой, но я чувствовала себя слишком молодой, чтобы стать матерью. Когда у меня будет шанс стать самой собой? Понять, кто я на самом деле и кем хочу быть?
— Козимо порядочный человек, и таких, как он нелегко найти, — сказал отец. — Он ответственный, и на протяжении почти пяти лет является финансовым консультантом Фальконе. Он очень умён.
— Знаю, — тихо сказала я.
Козимо был неплохим кандидатом, по любым стандартам. Он даже выглядел неплохо. Просто не было того трепета, на который я надеялась встретив парня, за которого должна была выйти замуж.
Возможно, сегодня вечером.
Разве такие случаи, как вечеринка, не были идеальным местом для поиска кого-то? Мне просто нужно быть открытой для такой возможности.
Через пятнадцать минут мы въехали в особняк Фальконе и двигались ещё две минуты, пока подъездная дорожка не привела нас к величественному дворцу и огромному фонтану перед ним.
Из римских статуй текла синяя, красная и белая вода. Очевидно, эту статую для Фальконе создал итальянский каменщик. Стоило, наверное, больше, чем машина отца. Одна из многих причин, почему мне не нравился Фальконе. Судя по рассказам отца, он был садистским хвастуном.
Я была рада, что моя семья находились с ним в хороших отношениях. Никто не желал, чтобы Фальконе был их врагом.
Куда ни глянь, везде стояли дорогие машины. Судя по количеству гостей, мне стало интересно, как все они поместятся в доме, не наступая друг другу на ноги. Несколько посыльных бросились к машине, как только мы остановилась, и открыли перед нами двери.
Красный ковер вёл вверх по лестнице и через парадную дверь.
Я покачала головой, но быстро остановилась под взглядом матери. Она и отец заставили меня встать между ними, когда мы направились к входной двери. Там нас ждал другой служащий с профессиональной фирменной улыбкой на лице.
Ни Фальконе, ни его жены нигде не было видно. Почему я не удивлена?
Вестибюль был больше, чем я когда-либо видела. Мириады хрустальных фигур всех размеров стояли вдоль стен, а несколько огромных портретов Фальконе и его жены украшали высокие стены.
— Будь вежливой, — прошептала мама, когда нас повели к двойным дверям, ведущим в бальный зал с хрустальными люстрами и высокими столами, окаймляющими танц-пол.
Вдоль одной стены тянулся длинный стол с канапе, грудами лангустинов и омаров, мисками с колотым льдом, на которых лежали самые большие устрицы, каких я когда-либо видела, жестяные банки с осетровой икрой и всеми роскошными блюдами, какие я только могла себе представить.
Служащий извинился, как только мы вошли в бальный зал, и помчался к следующим гостям.
Оказавшись внутри, я скользнула взглядом по гостям, ища моих подруг.