Страница 1 из 2
Мария Степанова
Старый мир. Починка жизни
Тело возвращается
ZКомнату надо очистить / пространство надо прибратьYТак говорит поэзия, живущая в Канаде, в женском теле, по-английскиТак она говорит: once cleared the room writes itselfXЧто делать дальше,Комната вычищена до блеска,Прибрана до кости, до костного мозга, должна написать себя, никто никому не пишетWГде они, где мужчины, подобные Арею,Поднимавшие стропила, не вмещавшиеся во врата,Где их костный мозг, сладостные конечности, где их зубы и языки,На какие элементы они разложилисьVГлубоко под землей, в ее огородной клеткеКлетки продолжают делать новые клеткиИсходят яблочной пеной, когда земля собирает свой урожайПодземными реками шарят в поисках устьяТо, что было семенем, пробует себя семенамиUВечную мерзлоту обдает весна,Как струя горячей мочиПлавит лед,Подо льдом будоражит буквы, желтые и зеленые,И вот, когда слепошарые ветки водят по свету,Поэзия, говорившая по-датски, лежащая под землей, женская.TМертвая, как многие, почему-то живая,Карамелькой она плавится за холодной щекой глинозёма,И прав у нее не больше, чем у тех, кто лежит под другим кустом,Кто все, что помнит, – это свое отраженьеВ плоском лице медной военной фляги.Слух истек,Им нечего больше слышать.SТам, где было ухо, теперь земля,Обнимающая место не-слуха.Там, где было рот, теперь усилье корнейСтать истоком роста.Мертвая поэзия говорит, она говорит:«Я пишу, как ветер».Она/они/другие они/многие до и послеЛежат, ветра там нет, что там есть, почему им ветер.RРазрой мерзлую землю, потрогай мертвую песню.«Под низким небом», – говорит еще одна,Жившая в той же Канаде, лежащая в чьей-то земле, —С сентября 1922 года зерно ее телаПринесло, наверное, много плода: «Под низким небомЯ видела тысячу марширующих Иисусов».Что они делали, спрашиваем мы, стоящие на обочине.Они маршировали. Они пели.QЗимой 1918 года в ПетроградеПоэзия перестает слышать что-нибудь кромеПостоянного шума:Ритмического нарастающего гула,И если выглянуть в окошко(поля продлеваются, в них лежат и лежат и лежат,затылки запрокинуты,языки застыли)Мы увидим, метель, как тюлевая занавеска,Делает знак: в комнате стало достаточно чисто.PИ тогда,И когда приноравливаешься к отсутствию цвета,И к пиксельному мельканию вещества,И к ружейным выстрелам, доносящимся с перекрестков,Где до событий торговали газетами,И каждый пятый цветок отдавали бесплатно,Смазывая товарно-денежные отношенияМолоком человеческой нежности,Еще не имевшим цвета,Приглядевшись, мужчина с его поэзией видят ясно:Здесь присутствует Кто.OКак если бы ветер (я пишу, как ветер)Отрицал человеческое участиеКак если бы комната была выскоблена до кости:И что осталось после зачистки?Как если бы ухо мира,Его огромная воронка, описанная по-русски в 1837-м,По смерти Пушкина, написано непушкиным,Ловило и передавало одно и то же.Вот Блок и говорит, как Матушка Гусыня,Что в белом венчике из роз впереди Исус Христос.Так и было.Но кто поверит гусям.NЛежат, расстрелянные, в оврагах, полных звезд и черемухиЛежат в болотах, подобные стеблям, подобные рыбам в консервных банкахЛежат под берегами, под озерами, под автобанами,Под пастбищами для коров свободного выпаса,Под ногами овец, охотно дичающих,Умеющих быть без участия человекаЛежат под многоярусными парковками,Под взлетными полосами аэропортов,Где тонкий лед сцепляет пальцы травыГде синие огни расставлены разумноГде мощные вещи летают без наших рукГде мое тело, говорит средний слой земли,Ее средний класс: мертвый, не успевший родиться.MЯ сказал, говорит поэзия, и знает, что говорит:Я сказал – вы боги, и сыны Всевышнего все вы,Вы же падаете, как дураки,Как обычные князья и полководцы(политики и аристократы,а также представители крупной буржуазии),Как обычные смертные люди,Словно нету ничего прощеПаденья и развоплощенья.Вы все время умираете,Словно это нормальное дело.Не пора ли взять себя в руки?Не сделать ли усилие,Говорит поэзия из-под земли, дыша в камышинку.LДавай соберем это тело заново(ножки в Медведково, попка в Чертаново).Вечный огонь горит, пожирая павших,Неучтенных, ненайденных и пропавших.Не отдавай ему эти клетки, клеточки,Нервные окончания, капиллярные сеточки,Ребристое нёбо, пух паха и прах пуха,Нежные перегородки ума и слуха:Как мы с тобой соберем их на страшный суд?Кости твои не знали, что их спасут.Мешочки с семенем, всё, что тело съело,Железо, за век ставшее частью тела,Части тела другого тела, лежащего здесь с прошлого века,Вместе они составляют нового,Еще не существовавшего человека.KПоэзия, многоглазое нелепоеЕстество о многих ртах,Находящееся одновременно во многих телах,Побывала до этого во многих других телах,Ныне лежащих на сохранении,Как то, что должно родиться.(Но в любой момент археологическая экспедиция,любопытный пастух,дюжина студентов в шортахмогут вынуть тебя из земликак недоношенного младенцаи будут засовывать пальцы тебе в обеззубленный рот)Судя по количеству фосфора в этих костях,Поэзия, говорившая по-английски, съела немало рыбы.JГоворили, и даже одна выпускница богословского институтаПодтверждала, цитируя чей-то докторский тезис:Мы будем воскресать тридцатитрехлетними,Даже те, кто умер в семьдесят или в девять.Тело воскресенья будет уметь, Как положено телу:Есть и пить что захочет,Пешешествовать на многие стадии,Носить на себе одежду, раны, слезы,Оно будет ходить по воде и растворяться в воздухе,Оставаться неузнанным и делаться узнанным,Походить на садовника,На странника,На себя и на кого-то другого,Жарить рыбу на костре и друзей угощать,Возноситься на небеса и садиться одесную Отца,Как положено сыну.IЛежа на том столеЯ слушаю звук пылесоса на этажеЯ чувствую ветер над окраиной тела.И все, что во мне было, стоит как армияНа самой границе с воздухом,Словно мы еще можем начать и проиграть войну.Быстро и очень медленно,Как умная собака сперва наклоняет голову,Потом понимает, потом побежит к тебе,Душа проверяет свою коробочку:То свернется внутри, где труха и усталый бархат,То гладит сверху кожаные крышки.Се, под тучей синей и бурой, роскошно хмурой,Тебя составляют заново.Там, как рыбу торговка,Перебирают кости твои и мышцу твоюДорогие руки врачаИ ты лежишь не крича.HВ той английской книгеЖенщине, измученной родами,Готовой выскользнуть в смерть как в калитку,Другая женщина рекомендует быть мужественной,Все, что надо, говорит она, это сделать усилие.Она говорит о ней в третьем лице,Как о героине романа,Которой та могла бы явиться,Если бы сделала усилие,Не убежала, рук не разжала,Не доказала слабость своей природы;Мы все должны делать усилие, объясняет она снисходительно.На нас лежит ответственность: сделать усилие.Негероиня делает немужественное усилие:Истекает(подземной водой в решето)Прилагается к мертвымЗамощает собственным теломМесто между мертвыми белыми мужчинамиGРазрой мерзлую землю,Потрогай мертвую песню.Раздвинь ее меловые губы,Потрогай пальцемТвердые клубни зубов.В одном из темных, из подземных коридоровВнимательная девочка находитЧему там находиться не положено:Оно огромное, его не обойти,Оно заполнило все место для дыхания,И для того, чтобы пройти по коридору(бегом, зажмурившись)Теперь приходится протискиваться боком:Там чье-то тело, тело все пространство съело,Оно замерзло, умерло, ничье.Крылья тесно поджаты,Клюв и ножки прижаты,Клеклый пух, закрытые веки,Поцелуй в слюдяные перья:Верую, ласточка, помоги моему неверью.И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало:«Стук! Стук!» – сначала тихо, а потом громче и громче.Это забилось сердце ласточки.Ласточка была не мертвая – она только окоченела от холода,а теперь согрелась и ожила.FНет,Не то, чем грешат,А то, чем зеленеют и раскудрявливаются.Нет, не то, что костенеет,А то, что водит по воле воздухаГолыми ветками по его голубой воде.Когда я буду усталое щетинистое насекомое —И тогда умирать будет жалко:Хорошо гулять в молоке.Молодые солдатикиВ широченных штанинахЖивут как стволы на весенней улице.Что ты такой воскресший?Да так, брат, – отвечает, —Так как-то всё.Тела поэзии, вы валяетесь тут и там,Как отстрелянные пластиковые гильзы,Не умеющие разлагаться.Умрешь, с собой не возьмешь.Воскреснешь, по шву не треснешь.Вылетит, не поймаешь.EКак говорится,Слово – не Воробей.Не пять ли малых птиц(синичек воробьишек прочих ласточек) —Не пять ли малых птицКупили за два гро́ша?Вы обошлись дороже.Вы лучше многих птиц.А весна такая мусорная, жиденькая,Словно медсестричка в тапочках на бо́суИз операционной выскочилаВ больничный дворик покурить.Он мне сказал:Лазарь, давай уходи оттуда,И где застряло жало —Я его выну,И если там какой еще засел осколок,Его мы тоже разъясним.И это, красное, все это red and wet,Вся эта thing, какую не назвать словами,Уже четыре дни как в трупной яме, —Оно усиливается и встало и идет.DОн сказал мне: Лазарь, иди сюда.Он ввел меня в дом пира.Его знамя надо мною любовь.И левая рука под моей головою,И правая рука меня обнимает,И еще одна какая-то рукаЛежит, как всегда, у меня на макушке.Ты держишь мою голову с уважением,Словно корзину с праздничным содержанием,Выстеленную пальмовыми ветвями,Доверху набитую шоколадными яйцами,Фигами и финиками, сладкими перепелками,Полную колбасными пальчиками.Ты держишь мою голову, как корзинку,Украшенную бантиками,Переложенную веточками,Как симпатичную пасхальную корзинку,В которой лежит моя голова.Береги ее бережно, неси тихо:Сквозь кость, как вода, пробегает лик.Можно ее положить в мешок.Можно ее посадить в горшок.Вырастить базилик.CРимлянка с бурей пшеничных волос,Грубо собранных в груду,Сидевшая у круглого фонтана,Кому-то в телефон отвечая.Мужчина в кожаной курткеНа темном кожаном теле,Делавший зарисовки в тетрадиГрифелем карминного цвета.Мальчик в Саратове. Старуха у кассы.Продавец светящихся пластмассовых летающих машин.Я хочу быть каждым из этих людей.Я хочу спать с каждым из этих людей.Входить в их дома как воздух,Входить в их тела, как восточный ветер,Трогать языком их круглые зернаМочки ушейГолубые белкиБелую шерсть от запястья до локтяСонную тень от пупка до пахаРебра, ключицы, лопаткиСиняя ткань рабочего комбинезонаЧерное платье в мелкий белый горошекВсе это неминуемо воскреснет.Все это неминуемо минует.BРука, похороненная на Марне.Рука, похороненная под Нарвой.Рука, лежащая в галицийских болотах.Пепел руки, не лежащей нигде.