Страница 4 из 28
Более уместным, особенно при принятии решения о том, каких целей нужно стараться достичь, было бы сосредоточиться на безгосударственной ситуации, в которой люди в целом соблюдают моральные ограничения и ведут себя так, как должно. В этом предположении нет чрезмерного оптимизма – не предполагается, что все люди действуют именно так, как следует. Однако такое естественное состояние – лучший вариант анархии, на который можно рассчитывать. Поэтому исследование ее природы и недостатков имеет ключевое значение для выбора между государством и анархией. Если бы удалось показать, что государство превосходит даже эту, самую благоприятную, ситуацию анархии, лучшую из тех, на какие можно реалистично надеяться, или что оно возникнет в результате процесса, не включающего морально неприемлемых шагов, или что, возникнув, оно явит собой улучшение, то это будет основанием для существования государства; это будет оправданием государства[3].
Такое исследование поставит вопрос о том, являются ли морально допустимыми все те действия, которые люди должны совершить, чтобы основать государство и обеспечить его функционирование. Некоторые анархисты заявили, что мало того, что нам было бы лучше без государства, но что любое государство нарушает моральные права людей, в силу чего оно аморально по самой своей сути. Наша отправная точка, таким образом, хотя и не является политической, но по замыслу вовсе не чужда морали. Моральная философия образует основание и определяет границы для политической философии. Что позволено или не позволено одним людям по отношению к другим, ограничивает то, что им позволено делать через аппарат государства или для создания такого аппарата. Моральные запреты, которые позволительно навязывать силой, являются источником легитимности всякого фундаментального права государства на применение насилия. (Фундаментальное право на применение насилия – это право, не опирающееся на какое-либо согласие того лица, к которому применяется это насилие.) Отсюда возникает первичная сфера государственной активности, возможно, единственно легитимная сфера. Более того, в той мере, в какой моральная философия неоднозначна и ведет к расхождениям в моральных оценках, она создает проблемы, которые предположительно могут быть должным образом решены в сфере политики.
Объясняющая политическая теория
Помимо своей важности для политической философии, исследование естественного состояния служит целям объяснения. Возможны следующие способы понимания сферы политики: (1) полное объяснение в неполитических терминах; (2) рассмотрение ее как возникающей из неполитических отношений, но не сводимой к ним, как форму организации неполитических факторов, поддающуюся пониманию только в терминах новых политических принципов; (3) рассмотрение ее как автономной сферы. Поскольку только первый подход обещает полное понимание всей сферы политики[4], он оказывается наиболее привлекательной теоретической альтернативой, от которой можно отказаться, лишь убедившись в ее нереализуемости. Назовем этот самый желательный и самый окончательный вид объяснения фундаментальным объяснением сферы [политики].
Чтобы фундаментально объяснить политическое через неполитическое, можно начать либо с неполитической ситуации и показать, как и почему из нее впоследствии возникает политическая, либо с политической ситуации, описанной неполитически, и вывести ее политические черты из неполитического описания. Во втором случае процедура вывода либо идентифицирует политические черты с чертами, имеющими неполитическое описание, либо использует научные законы, чтобы связать разные черты между собой. За исключением, пожалуй, последнего способа, свет, проливаемый объяснением, будет в значительной степени зависеть от яркости отправной точки самой по себе (будь это ситуация или описание) и от расстояния, действительного или видимого, от отправной точки до ее политических результатов. Чем более фундаментальна исходная точка (чем больше она выявляет основные, важные и необходимые черты человеческой ситуации) и чем дальше она отстоит (или кажется, что отстоит) от результата (чем менее политической или связанной с государством она выглядит), тем лучше. Понимание не возрастет, если прийти к государству из произвольной или малозначительной исходной точки, явно смежной с ним изначально. А вот открытие того, что политические черты и отношения оказались сводимы к очевидно отличающимся от них неполитическим или идентичны им, было бы замечательным результатом. Если эти черты окажутся фундаментальными, сфера политики получит глубокое и прочное обоснование. Мы настолько далеки от подобного выдающегося теоретического достижения, что хотя бы из благоразумия нам следует избрать другой вариант, а именно показать, как политическая ситуация могла бы возникнуть из неполитической; т. е. имеет смысл начать изложение фундаментального объяснения с того, что в политической философии известно как теория естественного состояния.
Теория естественного состояния, которая начинает с фундаментального общего описания морально допустимых и недопустимых действий и с указания глубоко обоснованных причин того, почему в любом обществе некоторые люди будут нарушать эти моральные ограничения, а затем переходит к описанию того, как из этого естественного состояния возникает государство, послужит целям объяснения, даже если в действительности никакое государство таким образом не возникло. Идею возможного объяснения, которое интуитивно (и приблизительно) есть то, что было бы верным объяснением при условии, что все в нем упоминаемое было бы истинным и работающим, рассмотрел Гемпель[5]. Будем говорить, что возможное объяснение является дефектным по закону (law-defective), если оно содержит ложное утверждение, имеющее форму закона, и является дефектным по факту (fact-defective), если в нем наличествует ложная фактическая посылка. Возможное объяснение, которое объясняет явление как результат процесса Р, будет дефектным (даже не будучи дефектным по закону и по факту), если явление было порождено неким процессом Q, а не Р, хотя и Р мог к нему привести. Если бы его не произвел процесс Q, тогда это сделал бы Р[6]. Назовем возможное объяснение, которое в действительности не объясняет явление именно по той причине, дефектным по процессу (process-defective).
Фундаментальное возможное объяснение (которое, будь оно действительным объяснением, охватывало бы всю рассматриваемую сферу) проясняет и помогает понять многое, даже не являясь верным объяснением. Возможность увидеть то, как в принципе можно было бы фундаментально объяснить всю сферу, серьезно увеличивает наше понимание этой сферы[7]. Трудно сказать что-то большее без анализа типовых случаев (более того, без анализа отдельных случаев), но здесь мы не можем этим заниматься. Дефектные по факту фундаментальные возможные объяснения, если их ложные исходные условия «могли быть верными», способны внести значительное прояснение, иногда большей ясности и в весьма значительной степени способствуют даже вопиюще ложные исходные условия. Дефектные по закону фундаментальные возможные объяснения могут прояснить природу конкретной сферы почти столь же хорошо, как правильные объяснения, особенно если в совокупности «законы» образуют интересную и целостную теорию. А дефектные по процессу фундаментальные возможные объяснения (не являющиеся дефектными ни по факту, ни по закону) почти идеально решают задачу объяснения. Если все это и может быть сказано о нефундаментальных объяснениях, то с куда меньшей определенностью.
Объяснения сферы политики, исходящие из теории естественного состояния, являются фундаментальными возможными объяснениями этой сферы и соединяют ясность с силой объяснения, даже если не являются истинными. Мы многое начинаем понимать, глядя на то, как могло возникнуть государство, даже если оно таким образом и не возникало. Даже если оно появилось иным путем, мы все равно многое узнаем, если установим, почему другим, а не этим. Мы увеличим наше понимание, попытавшись объяснить, почему некая часть реального мира, отклоняющаяся от модели естественного состояния, такова, какова она есть.
3
Эта идея отличается от теории, которая представляет процесс возникновение государства из естественного состояния как естественный и неизбежный процесс упадка, что можно сравнить с тем, как медицина понимает процессы старения или умирания. Такая теория не даст «оправдание» государству, хотя может примирить нас с его существованием.
4
См.: Norwood Russell Hanson, Patterns of Discovery (New York: Cambridge University Press, 1958), pp. 119–120 и приводимую автором цитату из Гейзенберга (р. 212). Хотя свойство Х (цвет, температура и т. п.) объекта может быть объяснено как результат того, что он состоит из частей, обладающих определенным Х-качеством (цвет в определенном спектре, средняя температура частей и т. п.), само по себе Х (как отдельная сфера) не может быть объяснено или понято таким образом.
5
Carl G. Hempel, Aspects of Scientific Explanation (New York: The Free Press, 1965), pp. 247–249, 273–278, 293–295, 338.
6
Или, возможно, к этому привел бы другой процесс R, если бы этого не сделал Q, хотя если бы R этого не сделал, то явление породил бы Р, или… Словом, предложение в примечании должно выглядеть так: Р породил бы это явление, если бы этого не сделали [Q, R….]. Тут мы пренебрегаем возможным осложнением: ведь то, что могло бы помешать Q породить это явление, могло бы помешать и Р.
7
Это утверждение нуждается в уточнении. Наше понимание не станет яснее, если в качестве возможного объяснения нам будет предъявлено заведомо ложное: например, что данная сфера сформировалась таким-то образом, потому что призраки, ведьмы или гоблины исполнили определенный танец. Естественно полагать, что объяснение той или иной сферы должно представить механизм, порождающий эту сферу. (Или произвести что-либо еще, равно плодотворное для понимания.) Но это еще не значит, что нам удалось сформулировать базовые условия, которым должен удовлетворять соответствующий механизм, чтобы служить объяснением данной сферы. Точная формулировка условий утверждения, содержащегося в основном тексте, потребует дальнейшего прогресса в теории объяснения. Есть и другие трудности, требующие такого развития; см.: Jaegwon Kim, “Causation, Nomic Subsumption, and the Concept of Event,” The Journal of Philosophy, 70, № 8 (April 26, 1973), pp. 217–236.