Страница 20 из 28
Ретрибутивную концепцию можно связать с некоторыми вопросами самозащиты. Согласно ретрибутивной теории заслуженное наказание составляет rH, где H – величина ущерба (нанесенного или задуманного), а r – степень ответственности человека за причинение H. Будем предполагать, что ожидаемая величина ущерба, навлекаемого на жертву, равна H (это не так только в случаях, когда намерения человека не совпадают с его объективным положением). Тогда в соответствии с принципом пропорциональности можно установить верхний предел ущерба, который допустимо нанести в порядке самозащиты тому, кто наносит ущерб H. Это делает верхнее значение вреда, который допустимо причинять в порядке самозащиты, некоторой возрастающей функцией от H (чем больше H, тем больше f(H)), и такой, что f(H)>H. (Или, по крайней мере, f(H) ≥ H.) Заметим, что такой принцип пропорциональности не зависит от степени ответственности r; он применяется вне зависимости от того, ответственен человек за ущерб, который он причинит, или нет. В этом отношении он отличается от другого принципа пропорциональности, согласно которому верхний предел самозащиты есть функция, зависящая от rH. Такой подход вполне согласуется с нашим мнением, что, при прочих равных, человек вправе применить больше силы при защите от того, чье r больше нуля. В рамках нашей модели это можно сформулировать следующим образом. Защищая себя, человек имеет право «списать со счета» нападающего величину заслуженного наказания (равную rH). Таким образом, верхний предел того, что допустимо в целях самозащиты против наносящего ущерб H, равен f(H)+rH. Если в ходе самозащиты сверх f(H) затрачена величина A, наказание, которое может наступить впоследствии, уменьшается на эту величину и составляет rH – A. Наконец, необходимо будет задать правила необходимой самообороны, согласно которым человек не должен делать в порядке самозащиты больше, чем необходимо для отражения нападения. Если то, что необходимо, превышает f(H)+rH, его долг – отступить[64].
Дележ выгод от обмена
Вернемся к первому из наших двух вопросов: почему бы не разрешить любое нарушение границ при условии выплаты полной компенсации? При полной компенсации жертва окажется на столь же высокой кривой безразличия, как в случае, если бы нарушения границ не произошло. Поэтому система, разрешающая любые нарушения границ при условии выплаты полной компенсации, эквивалентна системе, которая требует, чтобы все предварительные соглашения о праве на пересечение границы попадали в ту точку контрактной кривой[65], которая наиболее благоприятна для покупателя права. Если за право что-то сделать в отношении меня вы согласны были бы заплатить n долларов, а я был бы согласен получить не менее m долларов (сумма, меньшая чем m долларов, перемещает меня на более низкую кривую безразличия), тогда у нас есть возможность заключить взаимовыгодную сделку, если n ≥ m. Где должна быть установлена цена в интервале от m до n? На этот вопрос нет ответа, поскольку нет сколько-нибудь приемлемой теории честной, или справедливой, цены (о чем свидетельствуют разные попытки сконструировать модели арбитража игры двух лиц с переменной суммой). Никто еще не сумел доказать, что все обмены непременно должны завершиться в точке контрактной кривой, наиболее благоприятной для одной из сторон, так, чтобы выгода от сделки доставалась только этой стороне. Допущение нарушений границ при условии, что будет выплачена полная компенсация, но не более того, означает несправедливое и произвольное «решение» проблемы распределения выгод от добровольного обмена[66].
Теперь посмотрим, каким образом такая система распределяет блага. Любой может завладеть неким благом и стать таким образом его «собственником», выплатив владельцу компенсацию. Если несколько человек желают получить некое благо, его получит тот, кто первым его захватит, и будет «владеть» им до тех пор, пока его не отнимет следующий, выплатив первому захватчику полную компенсацию. (Почему такого рода посредник должен что-то получать?[67]) Какой размер компенсации удовлетворил бы первоначального владельца, если бы несколько человек желали получить одно и то же благо? Собственник, который знал бы об этом спросе, мог бы оценить свое благо по рыночной цене и, таким образом, оказаться на более низкой кривой безразличия, получив за него меньше. (Разве рыночная цена там, где существует рынок, не является наименьшей, на которую согласился бы продавец? Существовал бы в описанном случае рынок?) Сложные комбинации условных контрфактуальных высказываний[68], возможно, могли бы отделить предпочтения владельца от его знаний о желаниях других и о цене, которую они готовы заплатить. Но еще никто пока что не предложил таких комбинаций[69]. Система не сможет избежать обвинений в несправедливости, если компенсация за нарушение границы будет установлена равной цене, которая была бы достигнута на предварительных переговорах о получении разрешения. (Назовем эту компенсацию «рыночной». В нормальной ситуации она окажется больше, чем полная компенсация.) Лучший способ определения этой цены, разумеется, состоит в том, чтобы на самом деле провести переговоры и посмотреть на их результат. Любая другая процедура будет крайне неточной и невероятно громоздкой.
Страх и запрет
Помимо соображений о справедливости цены обмена есть и другие аргументы против разрешения любых действий при условии выплаты компенсации, и они-то, со многих точек зрения, и являются самыми интересными. Если какие-то виды ущерба невозможно компенсировать, то соответствующие действия не будут подпадать под разрешение нанести ущерб при условии выплаты компенсации. (Вернее, они были бы разрешены при условии выплаты компенсации, но поскольку компенсация невозможна, то в действительности они не были бы разрешены.) Если оставить в стороне этот трудный вопрос, все равно некоторые действия, допускающие выплату компенсации, могут быть запрещены. Среди тех действий, которые можно компенсировать, есть такие, которые внушают страх. Мы боимся, что с нами сделают это, даже если мы уверены, что получим полную компенсацию. X, узнав, что Y поскользнулся перед чьим-то домом, сломал руку и, подав в суд, получил 2000 долларов в качестве компенсации, мог бы подумать: «Повезло же этому Y; совсем неплохо сломать себе руку за 2000 долларов; эта сумма полностью компенсирует увечье». Но если потом кто-нибудь обратился бы к X с предложением: «В следующем месяце я, возможно, сломаю вам руку и, если сломаю, заплачу вам 2000 долларов, а если я решу не ломать вам руку, я ничего вам не заплачу», – стал бы X считать себя счастливчиком? Не стал ли бы он после этого, напротив, оглядываться по сторонам, дергаться при каждом резком звуке и мучительно гадать, как и когда на него обрушится боль? Система, позволяющая физическое насилие при условии выплаты компенсации, вселила бы в людей тревогу, страх перед внезапным нападением и возможным увечьем. Достаточная ли это причина для запрета физического насилия? Разве не может виновник компенсировать жертве не только нападение и все его последствия, но и тот страх, который испытывала жертва в ожидании, что на нее кто-нибудь нападет? Но в условиях системы, позволяющей физическое насилие при условии выплаты компенсации, страх жертвы вызывает не тот конкретный человек, который на нее напал. Почему же именно тот, кто напал, должен выплачивать компенсацию? А кто выплатит компенсацию за их страх всем остальным напуганным людям, на которых никто не совершил нападения?
64
Интересный анализ этих вопросов содержится в статье Джорджа Флетчера: George P. Fletcher, “Proportionality and the Psychotic Aggressor,” Israel Law Review, vol. 8, no. 3, July 1973, pp. 367–390. Несмотря на утверждение Флетчера, что невозможно примирить допустимость использования крайних методов самозащиты против психически неуравновешенного агрессора (у которого r = 0) и требование подчинения некоторому правилу пропорциональности, я убежден, что представленный в данной книге подход позволяет этого достичь и удовлетворяет разнообразным условиям, которые могут быть сформулированы.
65
См.: Peter Newman, The Theory of Exchange (Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1965), chap. 3.
66
Возникает соблазн очертить область, в которой приемлема полная компенсация, введя различение между использованием чего-то в качестве ресурса производительного процесса и повреждением чего-то в качестве побочного эффекта в каком-либо процессе. В последнем случае приемлемой могла бы считаться уплата одной лишь полной компенсации, а в первом была бы желательна уплата рыночной цены, потому что в этом случае возникает вопрос о разделе выгод от экономического обмена. Однако этот подход не работает, потому что свалка для побочных эффектов – это тоже рыночный ресурс, имеющий цену.
67
О более привычной роли посредников см.: Armen Alchian and W. R. Allen, University Economics, 2nd ed. (Belmont, Calif.: Wadsworth, 1967), pp. 29–37, 40.
68
Условное контрфактуальное высказывание описывает что могло бы быть, если бы посылка была истинна (при этом посылка может не соответствовать тому, что на самом деле имеет или имело место). – Прим. науч. ред.
69
Сходная проблема возникает с обычным экономическим объяснением обмена. Раньше считалось, что должно быть какое-то равенство между вещами, которыми стороны желали обменяться. Считалось, что в противном случае одна из сторон была бы в проигрыше. В ответ экономисты указывают, что для взаимовыгодности обмена достаточно противоположности предпочтений. Если один человек предпочитает имеющемуся у него благу принадлежащее другому благо, а другой соответственно предпочитает то, что есть у него, тому, что есть у первого, то обмен может принести выгоду им обоим. Никто не потеряет при обмене, даже если обмениваемые блага не равны ни в каком отношении. Можно было бы возразить, что противоположность предпочтений не является необходимой (даже оставляя в стороне вопросы о возможности обменов между сторонами, безразличными к обоим товарам, или о возможности взаимовыгодного обмена между двумя лицами с одинаковыми предпочтениями и первоначально имеющими на руках идентичные наборы из двух товаров в ситуации, когда каждый участник предпочитает любой из товаров в чистом виде любому из наборов и не предпочитает один из наборов другому). Например, в трехстороннем обмене бейсболистами одна команда может отдать своего игрока за другого, которого они ценят ниже, чем своего, чтобы обменять его на третьего игрока из третьей команды, которого они ценят выше, чем первого. На это можно ответить, что, поскольку первая команда знает, что второго игрока можно обменять на третьего, она предпочитает иметь второго (которого с помощью обмена легко превратить в третьего), а не первого. Таким образом, если развивать этот аргумент, то в первом обмене команда получила не менее предпочитаемый объект, и этот обмен не переместил ее на более низкую кривую предпочтений. Общий принцип можно было бы сформулировать так: всякий, кто знает, что одно благо легко может быть превращено в другое (посредством обмена или как-то иначе), оценивает первое по меньшей мере так же высоко, как второе. (Исключение из рассмотрения издержек на трансформацию первого блага во второе не меняет сути аргумента.) Но этот принцип, по-видимому, необходимый для объяснения простых трехсторонних обменов, противоречит прежнему объяснению обмена в терминах противоположных предпочтений, потому что из этого принципа следует, что человек не предпочитает обладание благом, принадлежащим другому, обладанию тем, которое есть у него. Ведь благо, принадлежащее ему самому, может быть преобразовано в другое (через подлежащий объяснению обмен), а потому он ценит его не менее высоко, чем другое.
Различные приходящие в голову и не рассыпающиеся при первом же рассмотрении варианты выхода из этой запутанной ситуации (не забывайте, что каждая из двух сторон может предложить свой товар еще кому-нибудь) предполагают введение сложных и запутанных сочетаний условных контрфактуальных высказываний.