Похищение Европы

– Мама слишком старомодна, – усмехнулась сладкоежка Шамиран.

А Роза вздохнула и проговорила в своей обычной насмешливой манере: – Ох, боюсь, мама, твоя шея не выдержит тяжести всех этих бус!

Они двигались цепочкой по главной площади Цитадели, в обход древнего амфитеатра, мимо наглухо закрытых главных ворот к восточной стороне стены. Там был оборудован лаз в новый подземный ход. Старый, вырытый в незапамятные времена тонелль, ведущий в западную часть Алеппо, несколько недель назад взорвали бородатые.

Ступая под низкие своды подземного хода, ведомый за руку неугомонной и проказливой Яфит, Ияри слышал последние слова Варды, обращенные к Розе:

– Оберегай мать. Не смейся над ней. Ты волею Аллаха рождена воином. Так защити же её от своего острого языка!

Вслед за Розой они вышли из тоннеля на свет, прямо к стене из песка, камней, холодильников и стульев. Ияри огляделся. Холм и Цитадель теперь возвышались над ними.

– Стиль «барокко», – тихо сказала мать. – Наверное, это стулья из отеля? – Так и есть, – отозвалась Роза.

У баррикады их встретил старый товарищ Розы, Ахикар Бакхаш – здоровый дядька с трехцветной повязкой на рукаве. Мать, приветствуя его, использовала выражение «добрый юноша». А юноша до самых глаз зарос чернющей бородой, был страшен, как шайтан, но обращался к матери с ласковым почтением:

– Не огорчайтесь, госпожа! Вы все, и господин Варда в первую очередь – настоящие герои. Если бы крепость не удержали, Алеппо пришлось бы оставить. Из Цитадели можно простреливать все основные улицы, она на господствующей высоте. Но крепость выстояла, и теперь бородатым уже вряд ли ее удастся захватить.

Младшая из дочерей Варды – Яфит – закрыла лицо ладошками. Она посматривала на Ахикара и смеялась. А Ияри устал. Он нашел себе уютное местечко среди мешков, заполненных песком. Обе младшие дочери Варды расположились неподалеку. Пока они чирикали, как две весёлые птички, Ияри рассматривал свой последний, теперь уже покинутый дом – Цитадель. В одном из темных квадратов-бойниц он заметил бликующее стекло прицела или бинокля. Цитадель рассматривала их. Может быть, это отец следит за ними через трубу оптического прицела? Ияри вздохнул, но плакать не стал – не хотелось расстраивать мать.

– Поднимайтесь! – скомандовала Роза и обе её сестры тут же вскочили на ноги.

Они перебрались на противоположную сторону баррикады, и Роза сразу нырнула в неприметную улочку, такую узкую, что молодой ишак не разойдется тут с изможденным дервишем. Несколько десятков шагов – и они оказались в бесконечных торговых рядах старого рынка. Ияри смотрел по сторонам и не узнавал этого места. Лавки либо выгорели дотла, либо были разграблены подчистую. Мать вскрикнула от ужаса, завидев валяющиеся кучей манекены. Яфит, наоборот, весело расхохоталась.

– Это больше походит на морг, чем на базар! – весело проговорила она.

Роза обернулась, сделав сердитое лицо, и приложила палец к губам. Лавка действительно напоминала трупохранилище после масштабной катастрофы. Некоторые манекены были одеты. От такого зрелища мутило. В воздухе витал сладковатый, неприятный душок. Стены рынка покрывал слой сажи толщиной с палец. В одном из коридоров мать бросилась к зарешеченному окошку. Сестры и Ахикар терпеливо ждали, пока мать не налюбуется на гробницу. Зеленые, расшитые золотом ковры покрывали мраморный саркофаг.

– Здесь все пылало неделю, – тихо проговорил Ахикар. – Галерея простреливалась, бородатые рвались к Цитадели. Видишь там кучу песка, Яфит? Мешки, в которые он был насыпан, расплавились от жара и песок высыпался. А на могиле ни пятнышка сажи, ничего не сгорело, хотя тут искры летели, как трассирующие пули.

– Мама! Нам пора идти! – сказала Роза, и Ияри потянул мать за руку.

Они снова оказались в лабиринтах руин. Ияри видел непросыхающие слезы на щеках матери. А Ахикар прилежно показывал им, где нужно пробираться по стеночкам, а где перебегать пригнувшись.

– Здесь осторожненько! Госпожа, пригните голову. Тут до позиции боевиков тридцать метров…

Из-под их ног разбегались стаи породистых и совершенно одичавших котов. Волнами накатывали запахи. Война пахла кострами из пластиковых плинтусов, пустых бутылок и частей дешевой мебели. Но главные тона в этом составном аромате – бездымный порох и человеческие экскременты.

Наконец, они вышли на открытое место. Ряды руин раздвинулись на стороны. Мать застыла на месте.

– Некогда здесь была красивейшая площадь, – сказала она. – Ты помнишь, Яфит? А ты, Шамиран? Семь фонтанов…

– Сюда, сюда! – торопил Ахикар. – Надо укрыться за противоснайперскими щитами.

Старшая из дочерей Варды всматривалась в остовы стен на противоположной стороне площади. Очевидно, опасность грозила именно оттуда.

Они нырнули за противоснайперские щиты и двинулись в обход открытого пространства бывшей площади Семи фонтанов.

Наконец, район руин остался позади. В этих кварталах Старого города стены домов пестрели государственной символикой. Руины встречались и здесь, но преобладали всё-таки целые дома.

– Что значат эти рисунки, Ахикар? – спросила Яфит.

– Причин несколько. Во-первых, так демонстрируется верность Сирии. Во-вторых, сразу видно, пересек ты линию фронта или нет. Вы слишком долго просидели в Цитадели. Теперь будете учиться жить в новом мире. Здесь главное – осторожность.

– Да, – тихо сказала Мать. – Мы просидели в Цитадели целый год.

В здании без крыши застыл искалеченный осколками Пегас. Из-под рухнувшей штукатурки вылезли античные арки, высокие и воздушные, облицованные желтоватым полированным мрамором. Точно такая же арка осеняла вход во двор их разрушенного дома. Древние арки устояли, а относительно современная крыша и перекрытия – нет. Мать снова застыла, рассматривая их. Слёзы на её щеках никак не просыхали. Возле Пегаса валяется вывернутый наизнанку газовый баллон с приваренным к нему хвостовиком.

– Это любимый боеприпас бородатых. Обладающий страшной разрушительной силой и почти отрицательной точностью. Такие баллоны запускают с изношенных танковых стволов или самодельных станков – просто в сторону противника.

– Для людей, устроивших войну в музее, точность не имеет никакого значения, – отозвалась Мать. – Более того, экспонаты, по их мировоззрению, должны быть уничтожены – это все запретное язычество.

Ияри читал вывески над лавками: «Нижнее белье», «Обувная мастерская», «Чай и сладости». Даже сумрачная Шамиран оживилась.

– Мама! Я хочу есть! – воскликнула она.

– Это позже, – сказал Ахикар. – Нам надо встретиться с вашим проводником. Дождемся его у башни, на площади Баб Аль-Фарадж.

Когда они вышли к высокой башне с часами, Мать оживилась. Ияри был несколько удивлен. Он почему-то совсем не запомнил эту башню.

– Смотрите, дети! Башню с часами построил австрийский архитектор в конце девятнадцатого века, – сказала Мать и, указывая на дома, окружавшие площадь, добавила: Прелестный колониальный стиль!

Ияри и Шамиран угрюмо уставились на попорченные осколками стены, на балконы, запелёнутые в куски пластика с маркировкой ООН.

– Куски пластика – это защита от снайперов, – пояснила Роза. – Свет из квартир не проникает на улицу, а посторонние не могут глазеть на благочестивых женщин, которые тут проживают.

От площади лучами во все стороны расходились улицы. Они просматривались до горизонта, но Ахикар не позволил им глазеть по сторонам – погнал к основанию башни, под защиту её толстых стен. Там их ждал маленький неприметный человечек в бронежилете поверх камуфляжной куртки и в круглой каске с пластиковым забралом. Рядом с ним, на ступенях у входа в башню лежало ещё несколько бронежилетов.

– Один, два, три, – считал Ияри. – Всего – четыре!

Он поднял глаза на мать, ожидая похвалы за сообразительность.

– Вы прекрасно экипированы, – сказал человечек. – Не хватает только бронежилетов и …

Он с сомнением переводил взгляд с матери на Шамиран.