Страница 13 из 44
– Ты как?
– Хреново. Ты мне все яйца отдавила, если уж тебе так интересно знать.
– Ничего страшного, кого-нибудь усыновишь. Или удочеришь. – Я пытаюсь отодвинуться, но места нет совсем. – Слушай, может, рванем отсюда?
– Ну, если только бесшумно и осторожно. Как только…
Душную тьму сотрясает гулкий звон колоколов. Брубек распахивает дверцу – в шкаф врывается воздух посвежее, – колченого выбирается наружу, помогает вылезти мне. Высоко наверху из люка свисают чьи-то пухлые лодыжки. Мы на цыпочках крадемся к двери, точно парочка мультяшных лохов из «Скуби-Ду».
Мы с Брубеком стремглав несемся по дороге, словно чудом сбежали из Кольдица. В синих сумерках светло и переливчато звонят колокола. От быстрого бега у меня колет в боку, и мы плюхаемся на скамейку у дорожного указателя с названием деревни.
– Ну вот, оно всегда так, – говорит Брубек. – Как только я собираюсь похвастаться своими навыками выживания в глуши, тут же набегают какие-то вурзели. Это дело надо перекурить. Ты будешь?
– Давай. Как ты думаешь, долго они еще будут трезвонить?
– Наверное. – Брубек дает мне сигарету, щелкает зажигалкой; я подношу кончик сигареты к пламени. – Вот как уйдут, я тебе снова дверь открою. Цилиндровый замочный механизм – фигня, его даже в темноте взломать легче легкого.
– А как же ты домой вернешься?
– Позвоню маме из телефонной будки рядом с пабом, скажу, что остаюсь на ночную рыбалку. Небольшая и вполне невинная ложь.
Мне очень нужна его помощь, но боязно, чем за нее придется расплачиваться.
– Не волнуйся, Сайкс. У меня самые благородные намерения.
Я вспоминаю Винни Костелло и вздрагиваю:
– Вот и хорошо.
– Кстати, не все парни только и думают, как бы девицу закадрить.
Я выпускаю струю дыма Брубеку в лицо; он морщится и отворачивается.
– Между прочим, у меня старший брат есть, – говорю я.
Мы сидим возле какого-то неухоженного сада, так что, докурив сигареты, решаем забраться туда за незрелыми яблоками. Перелезаем через кирпичную стену. Яблоки кислые, как лаймы, самое оно после жирного ужина. Над электростанцией, мимо которой мы проехали раньше, мерцают огни.
– Вон там… – Брубек швыряет яблочный огрызок в нужном направлении. – За призрачными огоньками на острове Шеппи есть фруктовая ферма. Хозяина зовут Гэбриел Харти. Я ездил туда прошлым летом собирать клубнику и, между прочим, зарабатывал по двадцать пять фунтов в день. Там есть спальни для сезонных работников; вот сдам экзамены и снова туда махну. Я коплю на «Интеррейл», хочу в августе отправиться путешествовать.
– А что такое «Интеррейл»?
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Железнодорожный проездной абонемент. Международный. Платишь сто тридцать фунтов – и целый месяц бесплатно путешествуешь по всей Европе. Вторым классом, конечно, но все-таки. От Португалии до Норвегии. Даже в страны Восточного блока можно попасть, в какую-нибудь там Югославию или к Берлинской стене. Или в Стамбул. Знаешь, там такой мост, у которого один конец в Европе, а второй – в Азии. И я по нему непременно пройдусь!
Где-то вдали тявкает одинокая собака, а может, лисица.
– А что ты будешь делать во всех этих странах? – спросила я.
– Смотреть. Гулять. Найду дешевый ночлег. Попробую местную еду. И местное пиво подешевле. Постараюсь, чтобы меня не обобрали. Буду разговаривать с людьми. Непременно выучу хотя бы несколько слов на местном языке. Я там просто буду, понимаешь? – Брубек вгрызается в яблоко. – Иногда хочется быть одновременно везде, так сильно, что прямо… – Он жестами изображает взрыв бомбы в груди. – А у тебя такого никогда не бывает?
Мимо, хлопая крыльями, пролетает летучая мышь, будто марионетка на ниточках в дурацком фильме про вампиров.
– Вообще-то, нет, если честно. Я дальше Ирландии никуда не ездила. Мы иногда навещаем мамину родню в Корке.
– И как там?
– Там все по-другому. В Корке, конечно, нет всяких КПП и бомбы не взрывают, как в Северной Ирландии, но и там чувствуется напряженность, а о политике лучше вообще не заговаривать. Тэтчер все ненавидят, ну из-за Бобби Сэндса и его товарищей по голодовке. Там живет моя двоюродная бабушка, мамина тетя, ее зовут Эйлиш – так вот она просто блеск! Разводит кур, а в угольном погребе хранит ружье. В молодости она ездила в Катманду – на велосипеде, представляешь? Нет, правда. Вот ей точно это твое чувство знакомо – ну, что нужно везде-везде побывать. У нее масса всяких фотографий и газетных вырезок, я сама видела. Сейчас она живет на мысу недалеко от Бантри, на полуострове Шипсхед. Там такая глушь, ну просто край света. Вообще ничего нет – ни магазинов, ни… В общем, ничего. Но, если честно, мне там нравится. Только я это не каждому скажу.
В небе висит серп месяца, такой острый, что палец обрезать можно.
Мы молчим, но без неловкости. Потом Брубек спрашивает:
– Слушай, Сайкс, а ты знаешь про вторую пуповину?
Мне не видно его лица.
– Про что?
– Ну, младенец в утробе соединен с матерью…
– Да знаю я, что такое пуповина. А какая еще вторая?
– Ну, второй пуповиной психологи называют невидимую эмоциональную связь, которая существует между ребенком и родителями. Все детство. А в один прекрасный день ты крепко ссоришься – с матерью, если ты девочка, или с отцом, если ты мальчик, – и эта вторая пуповина разрывается. И вот тогда только и можно уйти в огромный широкий мир, стать по-настоящему взрослым, жить по своим правилам. В общем, это что-то вроде ритуала окончательного перехода к взрослению.
– Да я все время с ма ругаюсь! Ежедневно. Она обращается со мной как с десятилетней.
Брубек снова закуривает, с наслаждением затягивается, передает мне пачку.
– Я говорю о куда более крупной и неприятной ссоре. После которой сразу становится ясно, что ты больше не ребенок.
– А с чего это ты вдруг решил поделиться со мной перлами премудрости?
Он осторожно подбирает слова для ответа:
– Если сбегаешь из дома, потому что твой папаша – мелкий преступник, который бьет твою мать и спускает тебя с лестницы, когда ты пытаешься его остановить, то побег вполне оправдан. Беги. Я готов отдать тебе все свои деньги, скопленные на «Интеррейл». Но если сегодня ты сидишь здесь потому, что твоя пуповина оборвалась, то да, это больно, но неизбежно. Не вини маму. Ты просто стала взрослой, так что незачем ее за это наказывать.
– Но она дала мне пощечину!
– Спорим, ей сейчас тоже хреново.
– Ты ее просто не знаешь!
– А ты уверена, что знаешь, Сайкс?
– Да ты вообще о чем?!
Брубек не отвечает. Ну и я молчу.
В церкви тихо, как в могиле. Брубек спит на груде пыльных подушек. Мы прячемся на галерее вдоль задней стены; если вдруг сатанисты явятся сюда на черную мессу, нас не заметят. Ноги ноют, кровавый волдырь на ушибленном пальце пульсирует болью, а в голове крутится утренняя сцена: Винни со Стеллой в постели. Неужели секс со мной был так плох? Или я не так одевалась, не так говорила, увлекалась не той музыкой?
На моем «Таймексе» светятся цифры 22:58. Самые сумасшедшие минуты в «Капитане Марло» – конец недели, последние заказы субботнего вечера. Ма, отец и Гленда, которая работает у нас только по выходным, крутятся волчком; посетители вопят, размахивают пятерками и десятками, дымный смрад, шум голосов, выкрики, смех, перебранка, неуклюжие заигрывания… И никому нет дела до того, где сегодня ночует Холли. Музыкальный автомат на полной громкости изрыгает «Daydream Believer»[5], или «Rockin’ All over the World»[6], или «American Pie»[7]. Шерон дрыхнет с включенным фонариком, спрятанным под одеялом. Джеко спит под иностранную речь, льющуюся из радио. А в моей комнате неприбранная постель, школьная сумка на спинке стула и корзина с выстиранным бельем у самой двери, там, куда ма обычно ее ставит, когда мы с ней в очередной раз разругаемся. Впрочем, в последнее время это происходит почти каждый день. А оранжевое электрическое зарево Эссекса разливается над рекой, сочится сквозь неплотно задернутые занавески, освещает стибренные в «Мэджик бас рекордз» постеры альбомов «Zenyatta Mondatta» и «The Queen is Dead». Нет, не буду я скучать по своей комнате.
5
«Мечтатель» (англ.).
6
«Идем по всему миру» (англ.).
7
«Американский пирог» (англ.).