Страница 10 из 16
Почему же сейчас такая поблажка? Если б праздник какой или воскресенье - но нет!
- Доброе утро, братчики! - поздоровались прибывшие, стягивая с голов покрытые инеем шапки.
- Арсен! Голуба! Какими судьбами! - воскликнул Метелица и раскрыл медвежьи объятия. Старый казачина всегда был рад видеть молодого казака, к которому чувствовал отцовскую любовь.
С лежанки, швырнув на пол вытертый, латаный-перелатаный кожушок, соскочил дед Шевчик и засеменил к Звенигоре.
Метелица и Шевчик одновременно подошли к Арсену, поцеловали в холодные, заросшие густой темно-русой щетиной щеки.
Бросив на стол карты, от окна мчался, перескакивая через скамьи, проворный, щеголеватый Секач. Как всегда, он был одет в новый, хорошо пригнанный жупан, на ногах красовались красные сапоги на железных подковках, а зеленые бархатные шаровары, казалось, только что вышли из-под руки портного... Только одно не вязалось с его нарядным видом - на нем не было сорочки. Очевидно, проиграл. Однако это не испортило ему настроения. Собственно, сколько Арсен помнит, настроение у Секача никогда от этого не ухудшалось. Проигравшись до нитки, он исчезал на недельку-вторую, а потом опять появлялся прекрасно одетый, на добром коне. Поговаривали, что у него в Киеве есть богатая молодая вдова, безумно влюбленная в запорожца, которая и снабжает своего любимца и деньгами, и одеждой. Другие возражали и говорили, что Секач - настоящей фамилии его никто не знал - сын какого-то богатого пана или купца, а может, даже самого киевского архиепископа... Но это были, разумеется, только предположения... А в жизни это был острый на язык, хорошо знакомый с риторикой, поэтикой, греческим и латинским языками щеголеватый сорвиголова, безоглядно храбрый в бою, безмерно щедрый в дружбе красавец запорожец. Таким знали его все, а о другом не спрашивали...
Он подбежал к Арсену, обеими руками ударил его по плечам.
- Арсен, брат! Ты снова с нами!.. Но как же ты оставил молодую жинку? Иль, может, выгнала? Га-га-га!
Зашевелился весь курень. Новый человек - это всегда какие-то новости. А тут прибыло сразу пятеро... Казаки, кроме тех, кто еще не очнулся ото сна, столпились вокруг вошедших. Каждому хотелось услышать, что творится в мире, что нового на Украине, как называли запорожцы все украинские земли, кроме самого Запорожья.
- Ну, чего ж ты молчишь, Арсен? - дернул казака за рукав Шевчик, который так и пританцовывал от нетерпения. - Рассказывай!
- Что рассказывать? - вздохнул Арсен. - Ничего радостного нет...
- Что стряслось, сынку? - спросил встревоженно Метелица, сразу заметивший, что в глазах Арсена притаилась глубокая тоска.
- Юрась Хмельницкий с ордою напал на Левобережье. Опустошил всю южную Лубенщину... Людей угнал на правый берег, села спалил... Моих тоже забрал... И нареченную, и мать, и сестру...
- У, проклятущий! - отозвался кто-то из казаков.
- Вот я и приехал к вам, братцы, за помощью... Как видите, нас только пятеро - идти с такими силами на Хмельниченко да на Яненченко неразумно. А если бы нашлась среди вас какая-нибудь полсотня или сотня охотников-добровольцев, тогда бы мы могли смело пойти на Корсунь, куда увели моих родных и всех лубенцев...
- А почему бы и не пойти нам? - воскликнул Секач. - Весь курень пойдет!
- А как же! - прошамкал беззубым ртом дед Шевчик. - Я первый пойду! Он выпятил сухую грудь вперед, поднял голову, от чего стал похож на задиристого петуха. - За справедливое дело и голову не жаль сложить! Когда-то все одно придется помирать! И не гоже казаку на печи дожидаться щербатой, чтоб ей пусто было!
Еще несколько запорожцев, близких друзей Арсена, согласились идти в поход. Но многие молчали. Метелица, понурившись, чесал заскорузлыми пальцами затылок и смущенно посматривал на Арсена.
- Не знаю, что и сказать, сынку, - наконец промолвил он. - Конечно, я тоже хотел бы пойти с тобой... Но тут такая закавыка...
- Какая, батько?
- Дозволит ли кошевой?
- Я думаю, Серко позволит.
- В том-то и дело, что Серко сейчас у себя на хуторе... В Грушевке... Отдыхает старик... А наказным кошевым атаманом оставил Ивана Стягайло, нашего куренного... Ты сам знаешь, какой он... Скупой - зимой снега не выпросишь, а своевольный да упрямый, как осел! Я ему в глаза не раз говорил это... Захочет - дозволит, а муха какая укусит не за то место - не дозволит!
- А мы его и спрашивать не будем! - рассердился Секач.
- Не кипятись, хлопче! Это дело не такое простое, как ты думаешь! оборвал его Метелица. - Ведь самому понятно - без разрешения не пойдешь, если не хочешь отведать батогов... А хотя бы и пошел, то не далеко бы отошел! Без кошевого не возьмешь в дорогу ни пороху, ни олова, ни сухарей, ни солонины...
Опытный и рассудительный Метелица, как всегда, был прав.
- Что же ты посоветуешь, батько? - спросил Арсен.
- А что я посоветую? Идти к Стягайло... Я тоже пошел бы, да боюсь, что мой лик не очень нравится наказному атаману. Так что мое присутствие может и напортить тебе...
2
Иван Стягайло приобрел на Запорожье славу отчаянного, бесстрашного воина-казачины и скупого, ненасытного хозяина-жмота. В бою, распалившись, он не раз смело смотрел смерти в глаза, бросался туда, где было более опасно, и на теле имел столько шрамов, сколько, должно, не имел латок на своей одежонке последний нищий. Его рука не знала усталости, и тяжелая сабля нагоняла страх на врагов. Не одному братчику приходила она на помощь, спасая в трудную минуту от неминуемой смерти... За это запорожцы любили и уважали Стягайло.
Зато дома, в Сечи и на хуторе, он был совершенно другим человеком. Никто не имел больше, чем у него, земли, лесов, коней, скотины, пасек. Ни у кого из казаков-богатеев не было столько батраков и батрачек, как у Стягайло. И никто из них не был так скуп, как он. Все, что прилипало к его рукам, прилипало навеки... Во время дележа военной добычи, пользуясь своим атаманством, тянул к себе самые дорогие вещи, самые лакомые куски, а когда на куренной раде делили земельные угодья, магарычами, подкупами, а то и криком, потому как имел луженую глотку, добивался для себя наилучших делянок... Не брезговал и ростовщичеством - давал своим братчикам-запорожцам деньги в рост и потом драл с них три шкуры. За это казаки ненавидели его и прозвали: Стягайло. Поначалу он злился, когда его так окликали, но ничего поделать не мог - кличка пристала как смола и вошла в запорожский реестр. А со временем привык к ней, смирился, хорошо зная, что у запорожцев часто встречаются фамилии, клички и похлеще, даже обиднее, оскорбительнее - разные Дериземли, Безштаньки, Голопупенки, Кривошеи, Рябые, - свою же настоящую фамилию давно забыл и никогда о ней не вспоминал.
Он был видный казак, его не раз выбирали куренным атаманом. Но ему казалось этого мало, и он втайне примеривался к булаве кошевого. Ради такой заманчивой цели иногда даже раскошеливался - задабривал куренных атаманов и старых влиятельных казаков, а в день своего рождения ставил бочку горилки на сечевом майдане для голытьбы, надеясь, что на раде своим криком она может поддержать его.
Таким был этот человек, от которого в значительной мере зависело сейчас будущее Арсена. Он очень хорошо знал Стягайло и сам, и по рассказам Метелицы, потому побаивался, идя с друзьями к войсковой канцелярии.
На его стук в дверь послышалось громкое "войдите". Четыре казака вошли в светлицу и, отвесив поклон, остановились у порога.
Стягайло сидел за столом и читал книгу. Арсен издали узнал "Синопсис" Иннокентия Гизеля, архимандрита Киево-Печерской лавры и профессора Киево-Могилянского коллегиума. Эта книжка появилась лет пять или шесть тому назад и сразу приобрела широкую известность на Украине и по всей России, потому что была первым учебником отечественной истории. Арсен сам увлекался ею.
Отложив книжку в сторону и сняв с широкого седлоподобного носа маленькие очки в железной оправе, Стягайло внимательно осмотрел казаков, расправил длинные густые усы и прогудел, как в бочку: