Страница 17 из 79
Грош цена его слезам, как выяснилось. А тот, кто его учил… он бы следил за процессом. Конечно. Пристально. Внимательно.
Для него весь этот процесс был бы сродни игре.
- Когда тебя переведут? – Вересковский завис над столиком.
- Куда?
- В Особый…
Знает?
Нет, скорее так говорит, чтобы говорить. Или сплетню слышал. Сплетни порой бывают до отвращения близки к правде.
- С чего ты решил, что меня куда-то переведут? – Катарина старалась держаться ровно. С ними нельзя иначе. Дай волю страху – разорвут без жалости. Гневу – мигом обзаведешься репутацией стервы. Впрочем, будь она в самом деле стервой, как о том шепчутся, жить было бы легче.
- Ну как же, - Вересковский сдвинул папочки в сторонку и на стол взгромоздился. Была у него неприятная привычка шарить по чужим столам. И при хозяине не брезговал перебирать вещички, и без хозяина не стеснялся нос свой совать, куда не надобно. – Разве твой любовничек не похлопочет? Ты ж у нас отличилась, звезда вон… что тебе в разбойном делать?
Папочку раскрыл.
Взял лист верхний двумя пальцами. К носу поднес, словно бы нюхая.
- Прекрати, - Катарина лист забрала. – Так просто вы от меня не избавитесь.
…определенно, он бы следил за процессом. Но как? Не по радио, нет… сначала еще быть может, если опасался, что Кричковский заговорит, но потом… потом радио было бы мало, тем паче, что освещали процесс скупо весьма. И газет не хватило бы. А вот попасть на заседание… сложно, да. Пусть и объявили процесс открытым, но доступ дали далеко не всем.
…надо запросить список тех, кто посещал процесс.
И заодно фотографии. Зал ведь тоже снимали.
Качество будет не самое лучшее, но это лучше, чем ничего.
Хорошо.
Прав был дядя Петер, нет ничего хуже пустоты. Как ни странно, но поняв, что и как надлежит делать, Катарина успокоилась. Взяли ученика? Отлично. Возьмет и учителя…
…если ей будет позволено.
В кабинет начальника ее пригласил Баранчиков, в отличие от Вересковского, Баранчиков был почти нормален. Тихий. Незлобливый. Слегка бестолковый. Он вечно терял бумаги и сам в них терялся. Случалось, что не единожды сиживал средь выводка одинаковых с виду папок, задумчиво пялясь на какой-нибудь листок, вспоминая, из какой же папки он взялся…
Серьезных дел Баранчикову не поручали.
Над ним подшучивали, порой зло, но в то же время, невзирая на шутки, он был своим. И когда появилась Катарина, стал совсем уж своим, за что он ей втайне был благодарен.
- Там это, - говорил Баранчиков медленно, и голос его был нетверд, будто он, даже говоря, продолжал сомневаться, то ли он говорит и тому ли человеку. – Вызывают… тебя…
- Когда? – устало поинтересовалась Катарина.
А сердце все одно обмерло.
Пусть права она была.
Пусть тысячу раз права, но… они не упустят подобного шанса избавиться. Да и общественности, впервые с гласностью столкнувшейся, нужен кто-то, кого можно объявить виноватым. И пусть посадить не посадят, судить ее не за что, но отстранят.
Переведут…
- Так это… - Баранчиков переминался с ноги на ногу. И вправду было в его облике что-то баранье, эта вот покорность на лице. И само оно, чуть вытянутое, с отвислой нижнею губой, с тяжелыми надбровными дугами, с белыми волосами, которые Баранчиков расчесывал на пробор, щедро смазывая воском, и волосы эти ложились по вискам этакими крупными завитками.
- Сейчас, - выдохнул он.
И взгляд отвел.
Кабинет Харольда Ухгвардссона располагался на третьем этаже, в торце здания. И вела к нему красная ковровая дорожка с зеленым бордюром, которую подчиненные меж собой окрестили «расстрельной тропой».
Дверь.
Медная табличка.
За дверью – приемная с ореховым столом, за которым сиживала Хельга, бессменный секретарь и, как поговаривали, любовница, тоже бессменная. Катарину она не удостоила и взгляда: как-то не сложилось меж ними не то, что любви, но даже симпатии. Хельга была высока. Мужеподобна. И красный чесучевый костюм с юбкой на три пуговки, не делал ее женственней. Квадратные плечи. Квадратная короткая шея. Квадратная голова с высоким начесом. Волосы она красила в рыжий, из всей палитры выбрав оттенок, который категорически ей не шел.
- У себя? – Катарине надоело стоять.
Хельга повернулась.
Скривила узкие губы – помаду сегодня она выбрала лиловую…
…поговаривали, что отношение Харольда к просителю во многом зависит от расположения его секретарши. И расположение это пытались сыскать разными способами.
В том числе маленькими милыми женскому сердцу подарками.
Катарина старалась не верить.
- Занят, - сквозь зубы процедила Хельга.
…Хелег сказал, что это просто ревность. Катарина моложе.
Красивей.
И вполне логично, что немолодая и не слишком красивая, застрявшая в любовницах особа, недовольна появлением конкурентки. И говорил так спокойно, будто не было ничего предосудительного ни в этой противозаконной связи, ни… в остальном.
- Вызывал, - Катарина выдержала взгляд.
- Подождешь…
…ждать пришлось недолго. Хельга успела протереть от пыли две полки и листья матерого фикуса, поднесенного ей на тридцатилетие коллективом.
- Пришла? – Харольд сам соизволил выглянуть в приемную. – И чего ждешь? Снега?
- Сказали, вы заняты, - Катарина не удержалась от мелкой пакости.
В конце концов, не она начала бессмысленную эту войну, но и терпеть чужие нападки не обязана. Хельгу удостоили многозначительного взгляда, а перед Катариной распахнули дверь. А вот это что-то новенькое… прежде за начальником этаких любезностей не водилось.
- Проходи, присаживайся…
Кабинет свой Харольд Ухгвардссон любил, равно как и место, которое полагал честно заслуженным. Начавши службу в далеком городишке с гордым названием Князенск, он сумел показать себя и выбраться из провинциальной пучины. Не совсем, чтобы выбраться, все же Гельмгард тоже не был столицей, но в столицы Харольд не больно-то стремился. Оно, конечно, возможностей с какой-то стороны побольше, а с другой и конкуренция повыше.
И начальство непосредственное поближе.
И оступиться легче. А за каждым шагом твоим следят, ждут самой махонькой ошибки, чтоб пасквиль кляузнический сочинить… один пасквиль, другой… и прощай удобное кресло, если не служба. Нет, цену себе Харольд знал.
И место.
И был в общем-то жизнью доволен. А почему нет? Должность немалая, по местным меркам он и вовсе сразу за Князем идет, благо, тот об этаких мыслях крамольных ведать не ведает, а Особый отдел, за чистотой оных мыслей следить поставленный, занимается иными субъектами.
Есть апартаменты служебные.
Дача.
Жена правильная, готовая за доступ к спецраспределителю закрывать глаза на малые шалости супруга. Любовница опять же. От нее бы Харольд с удовольствием избавился, да нельзя, слишком много знает…
…и с каждым днем нахрапистей…
…он ведь ей сразу сказал, что ни о какой женитьбе речи быть не может. Начальник следственного управления должен быть обликом моральным чист, аки слеза младенческая.
Ну или как-то так.
И вроде поняла.
Приняла.
Притерпелась. Рада была. Отдал ей на откуп мелкие дела, а все при власти… но годы шли, Хельга не молодела, а дурь в голове копилась. Вот и накопилась…
…расскажет она.
…и ведь понимает, тварь, что, стоит рот раскрыть, как вместе пойдет. За мелкие какие грешки помиловали бы, верно, но ведь грешки давно уже не мелкие… чего ей не хватает?
Колечка на пальце?
Штампа в удостоверении, что милостью Хельма сочетались. Тьфу, все зло от баб, сие верно жрецы говорят. И понятно, что от новой подопечной Харольд добра не ждал. Подсунули… не нашли кому больше… а все Петер, чтоб ему на том свете неспокойно жилось.
…хорошая девочка…
…да плевал Харольд на всю ее хорошесть, не взял бы, кабы не старый должок и хорошая память Петера, который про этот должок напомнить не постеснялся. Мол, услуга за услугу, иначе… ссориться с Петером – себе дороже. Он, хоть и одной ногой в могиле стоял, напакостить мог изрядно…