Город лестниц

– Да. Ашара Тивани, технически культурный…

– Да-да. Культурный посол. Вчера приехали, да?

– Да, точно.

Мулагеш плюхается в кресло и кладет ноги на стол.

– Такое впечатление, что нам этого Труни всего две недели назад подсунули. И как меня еще в отставку не выпинали? Я, чесслово, думала, что он город спалит. А мне – отвечай. Придурок сраный…

И она вскидывает взгляд на Шару. Глаза у нее серые. Цвета стали.

– А может, он тут все и поджег. В конце концов, это он отвечал за безопасность Панъюя.

И она тыкает в Шару незажженным концом сигариллы:

– Вы ж из-за него здесь, правда?

– Это одна из причин, да.

– А другая, как я полагаю, – говорит Мулагеш и затягивается, – это выяснить для Министерства, насколько мои действия – точнее, мое бездействие – могли поспособствовать гибели нашего культурного эмиссара? Потому что гибель его произошла, как ни крути, во вверенном мне городе. Так?

– Я бы не стала заниматься этим в первую очередь, – быстро ответила Шара.

– Поди ж ты, – усмехается губернатор. – Я смотрю, вам нет равных в искусстве дипломатических формулировок…

– Но это правда, – пожимает плечами Шара.

– Я думаю, что это правда для вас. А вот что по этому поводу думает Министерство – другой вопрос.

Мулагеш вздыхает, и голова ее окутывается веночком дыма.

– Слушайте, я на самом деле рада, что вы приехали. Потому что, может, хоть к вам они прислушаются – а то я уж год как им про это талдычу, а толку чуть. Так вот, я как услышала про эту вашу культурную экспедицию, или как там еще называлась эта хрень, я сразу сказала: кончится все очень хреново. Мирград – он как слон. У него ооочень долгая память. В Аханастане, Таалвастане – в общем, в остальных городах – там народ как-то собрался в кучку. Модернизация там идет и все такое. Туда железную дорогу тянут, медобслуживание есть… женщинам они право голоса предоставили – прикиньте?

И она фыркает, харкает и сплевывает в корзину для мусора.

– А здесь… – и она тыкает пальцем в окно, куда-то в сторону Мирграда, – …все думают, что в Золотом Веке живут. Ну или должны жить. Время от времени они про это дело забывают, мы получаем передышку. А потом какой-то ублюдок опять ворошит это гнездовище, и – бац! – я разгребаюсь с очередным кризисом. Причем вмешиваться я не могу, как вы понимаете. Потому как официальная позиция у нас – «руками не трогать». Ну в Галадеше-то им по хрен, как мы тут выкручиваемся, между ними и нами целый океан, пока переплывешь, заманаешься. А вот у нас стены-то ихние – прям под носом. И вся эта их официальная позиция с нашего расстояния до тех стен видится как хрень собачья, и вообще…

Шара решает перебить горячую тираду:

– Губернатор Мулагеш, позвольте, прежде чем мы продолжим…

– Да?

– Кто убил доктора Панъюя? По вашему мнению?

Мулагеш ошарашенно смотрит на нее:

– По моему мнению? Адский ад… Даже не знаю. Да кто угодно, вообще-то. Его каждый первый в городе хотел укокошить. И потом, мне отмашки не давали это дело расследовать.

– Но вы же что-то думали по этому поводу…

– А то. Конечно, думала.

И Мулагеш окидывает Шару долгим изучающим взглядом.

– А вам-то что с того? Вы ж дипломат. По вечеринкам шляться сюда прибыли. Разве нет?

Шара запускает руку за пазуху и извлекает оттуда медальон сотрудника Министерства иностранных дел.

Мулагеш наклоняется вперед и – надо отдать ей должное – изучает его с совершенно каменным лицом.

Долго изучает. А потом читает вытесненное на медальоне имя:

– Комайд.

– Да, – подтверждает Шара.

– А не Тивани, правильно?

– Правильно, – подтверждает Шара.

– Комайд. Как Винья Комайд?

Шара смотрит ей в глаза. Не мигая.

Мулагеш откидывается на спинку стула. И после долгого молчания спрашивает:

– Сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– Значит… Та история, шестнадцать лет назад. Национальная партия. Это было?..

Теперь очередь Шары сохранять каменное выражение лица.

Мулагеш медленно кивает. Шаре кажется, что в глазах ее мелькнула озорная искра.

– Ага. Что ж вы сразу-то не сказали?

– Боюсь, вы начали говорить, прежде чем я успела сказать хоть слово.

– Эт правда, – кивает Мулагеш. – У меня после бега рот не закрывается.

И она снова прихватывает зубами сигариллу.

– Выходит, вы тут и впрямь собираетесь убийство профессора расследовать.

– Я собираюсь выяснить, – Шара убирает медальон обратно, – есть ли в Мирграде силы, представляющие угрозу Сайпуру.

– В Мирграде? Вы смеетесь, что ли? Да они за последние пятнадцать лет токо-токо из кромешной нищеты выползли! Я сюда приехала – город жуткий был, словно по нему только что войска каджа прошли. Канализации даже не было, люди в ведра срали. Какая угроза Сайпуру, вы о чем?

– То же самое говорили перед Летом Черных Рек. Но потом мы ввели Установления – и Мирград восстал. А ведь жилось горожанам гораздо хуже, чем сейчас. Дело не в уровне жизни, как показывает опыт. У этого города сердце исполнено страсти, а страсть не поверяется деньгами…

– Как поэтично, – усмехается Мулагеш. И проводит большим пальцем вдоль шрама на челюсти. – Но, похоже, вы правы.

Она еще сильнее откидывается на спинку кресла – как только не перекинется, надо же – и глубоко задумывается.

Шара даже знает, о чем думает губернатор. Протянуть или нет руку помощи этой таинственной новой посланнице? Ведь как часто случается с министерскими чиновниками – один неверный шаг, и все добрые дела оборачиваются жуткой катастрофой. И все, кто поддерживал инициативы оступившегося, жестоко платятся за ошибку…

– Я нуждаюсь в вашей помощи, губернатор, – говорит Шара. – Я не могу рассчитывать лишь на полномочия посольства.

Мулагеш фыркает:

– Еще бы.

– Рада, что вы меня понимаете. Я готова сделать все необходимое, чтобы заручиться вашей поддержкой.

– Что, серьезно?

– Да. Я кровно заинтересована в том, чтобы как можно быстрее разобраться с этим делом. И без вашей помощи мне не обойтись.

Мулагеш, пожевав сигариллу, заявляет:

– Откуда мне знать, что вы способны исполнить мое желание?

– Вы удивитесь, узнав, какие у меня возможности.

– Ну ладно. Смотрите, посол Комайд. Я не против того, чтобы быть слугой. В конце концов, все мы, служащие, и есть слуги. Но я прослужила достаточно. И я хочу получить назначение куда-нибудь в приличное место. Получше, чем эта дыра.

Шара кивает: ей кажется, она понимает, куда клонит губернатор:

– Аханастан?

Мулагеш смеется:

– Аханастан? Вы серьезно думаете, что мне нужно больше ответственности? Клянусь морями, нет. Я, уважаемая посол, хочу получить назначение в Джаврат. Да.

– В Джаврат? – недоуменно переспрашивает Шара.

– Да. Я хочу отправиться в этот тихий уголок посреди Южных морей. Там пальмы. Солнце. Пляжи! Там хорошее вино, мужчины нормальные, а не с кожей цвета говяжьего жира. Я хочу уехать как можно дальше от Континента, посол. Потому как этот Континент мне уже поперек горла, вот.

Вот это да. Какой неожиданный поворот. Полис Аханастан – портовый город, причем порт там международного значения. А поскольку после Войны торговля все больше идет через морские пути, Аханастан – один из немногих полисов Континента, где можно заработать. Плюс, поскольку основа военной мощи Сайпура – его флот, Аханастан – город, теснее всех связанный с Сайпуром. А его губернатор – одна из ключевых фигур в мировой политике. Любой сайпурский чиновник хотел бы получить эту должность… а если Мулагеш желала назначения на крохотный остров Джаврат, это значило только одно: она хочет выйти из политической игры. А Шара еще не встречала сайпурца, который бы добровольно вышел из игры…

– Ну что скажете? – поинтересовалась Мулагеш. – Это возможно?

– О, это… возможно. Конечно, возможно, – кивает Шара. – Боюсь только, в Министерстве будут несколько… обескуражены.

– Мне не нужно продвижение по службе, – говорит Мулагеш. – Смотрите, сколько мне там осталось, той жизни? Лет двадцать? Или даже меньше? Я хочу погреть свои кости в каком-нибудь приятном месте, посол. А все эти аппаратные игры, интриги… Тошнит меня от них уже.