Страница 112 из 115
Шара улыбается:
– Вполне можно себе позволить частые отпуска в Джаврате.
* * *
Шара тихонько пробирается по больничному коридору к комнате Сигруда.
«Неужели так и формируются правительства? Заваливаешься среди ночи в палату к раненому и требуешь от него немедленно принять решение…»
Она останавливается на пороге отделения и оглядывает море коек – на каждой лежит бледный белый сверток, у некоторых приподняты руки или ноги, некоторых вообще не видно под бинтами… Интересно, какое из ее решений уложило этих людей на больничную койку, и можно ли было этого избежать…
Из-за стены до нее доносится голос Сигруда:
– Я слышу тебя, Шара. Если хочешь зайти – заходи.
Шара открывает дверь и заходит в палату. Сигруд погребен под повязками, швами и трубками, из него вытекают и втекают какие-то жидкости, наполняя какие-то пакеты, толстый шов тянется через всю левую бровь к волосам, левая ноздря разодрана, а вместо левой щеки сплошное красное месиво. А так – Сигруд как Сигруд.
– Как ты узнал, что это я? – спрашивает она.
– По походке, – отвечает он. – Ты же маленькая, ступаешь как котенок.
– Буду считать, что это комплимент.
И она садится у кровати.
– Как ты?
– Почему ты не приходила?
– А тебе-то что?
– Ты думала, что я не захочу тебя видеть?
– Сигруд, которого я знала и с которым работала в течение десяти лет, плевал на все. Только не говори мне, что, разминувшись со смертью, ты решил изменить свою жизнь – потому что ты столько раз со смертью встречался, причем зачастую на моих глазах, и это не производило на тебя ровно никакого впечатления.
– Кто-то, – говорит Сигруд, – понарассказывал тебе обо мне всякой ерунды.
Он задумывается. Потом замечает:
– А знаешь, я даже не понимаю, что это на меня нашло. Просто, когда я прыгал с этого корабля, я, вообще-то, о будущем не думал – потому что считал, что сейчас убьюсь и помру. Но впервые мне было… хорошо. Я почувствовал, что вот, покидаю мир, и этот мир – хорош. Нет, он не замечательный, но хороший. А теперь я жив и могу еще пожить в мире, который может стать… хорошим.
Он пожимает плечами:
– Возможно, я просто снова хочу на корабле ходить.
Она улыбается:
– А как это отразилось на твоих планах на будущее?
– А почему ты спрашиваешь?
– А вот почему. Если все пойдет как я запланировала, я больше не буду обычным оперативником. Я вернусь в Галадеш и получу какую-нибудь должность. И перестану нуждаться в твоих услугах.
– Ты что же, бросаешь меня? Оставишь гнить на больничной койке?
– Нет. Но эта должность, которую я получу, она будет очень, очень важной. Я даже не знаю, как она будет называться, потому что для нее еще нет названия, и, если все получится, мне придется его придумать. Но мне понадобится поддержка, в том числе и за границей. Думаю, у меня будет верный союзник здесь, в Мирграде, но этого мало.
– А надо…
– Ну, к примеру, надо бы навести порядок в Северных морях…
Грусть на лице Сигруда сменяет неприкрытая тревога:
– Нет.
– А если, к примеру, человек, которого дрейлинги считали погибшим, вдруг вернется?
– Нет!
– А если переворот, в результате которого убили короля Харквальда, будет объявлен нелегитимным, а пиратов обуздают…
Сигруд барабанит пальцами по руке, кипя от злости. И молчит.
Что-то с тихим бульканьем стекает по одной из трубок.
– Ты даже не подумаешь над моим предложением? – говорит Шара.
– Даже когда отец был жив, – говорит Сигруд, – меня отталкивала сама идея… ну что придется править…
– Ну так я тебя и не прошу об этом. Мне, по правде говоря, никогда не нравились монархии. Я спрашиваю вот о чем, – медленно, но упорно выговаривает Шара, – я спрашиваю – если бы ты, Даувкинд, последний принц дрейлингских берегов…
Сигруд закатывает свой единственный глаз.
– …вернулся бы в пиратские государства, в эти Дрейлингские республики, причем с полной, абсолютно полной поддержкой Сайпура… – Вот тут Сигруд сразу прислушался. – …Ты мог бы начать, скажем, какие-то реформы? Разве это не облегчило бы положение дрейлингского народа?
Сигруд некоторое время молчит.
– Я знаю, – тут он запускает руку под повязки и чешется, – что если уж ты об этом заговорила, то это действительно серьезно.
– Еще как серьезно. Но это может случиться, а может и не случиться. Я возвращаюсь в Сайпур, но… я могу погибнуть.
– Тогда я должен ехать с тобой!
– Нет, – отрезает Шара. – Я тебя с собой не возьму. Отчасти потому, что я практически уверена в успехе. Но я также хочу, чтобы у тебя была своя собственная жизнь, Сигруд. Я хочу, чтобы ты ждал здесь, подлечился – неважно, получится у меня или нет. Если в Министерстве иностранных дел ничего не изменится, знай – я погибла.
– Шара…
– А если это случится… – тут она вкладывает ему в ладонь крохотную записку, – …то вот название деревни, где прячутся твоя жена и дочери.
Сигруд потрясенно смаргивает.
– Если я погибну, то вот тебе моя последняя воля: я хочу, чтобы ты вернулся к ним. Вернулся домой, Сигруд, – говорит Шара. – Когда-то ты мне сказал, что отец и муж, которого они знали, погиб, а огонь жизни в тебе потух. Но я считаю, что это чушь. И гордыня. Я думаю, что ты, Сигруд йе Харквальдссон, просто боишься. Ты боишься, что дети твои выросли и что близкие тебя не узнают. Или не захотят иметь с тобой дела.
– Шара…
– Сигруд, больше всего в жизни я хотела бы узнать своих родителей. Ведь я так хотела быть достойной их памяти… У меня не будет такого шанса, а у твоих детей он еще есть. И я думаю, что они с ума сойдут от радости, узнав, кто приехал.
Сигруд изумленно смотрит на клочок бумаги у себя на ладони.
– Я был не готов, – ворчит, – к такому штурму.
– А мне раньше и не приходилось тебя убеждать, – говорит Шара. – Теперь ты знаешь, почему я такой хороший оперативник.
– А что за чушь про Даувкинда… – сердится Сигруд. – Это же детская сказочка! Они же верят, что сын короля Харквальда какой-то… мгм… прекрасный принц! Рассказывают, что он выйдет из моря, оседлав гребень волны, да еще и на флейте при этом будет играть! На флейте, представляешь! А тут я такой заявляюсь…
– Ты сражался в стольких битвах, так почему же медлишь перед этой, решающей?
– Одно дело убивать, – говорит Сигруд, – а другое – лезть в политику.
Шара похлопывает его по руке:
– Я тебе обязательно дам кого-нибудь в помощники. И тут не все сведется к политике. Многие пиратские корольки, как я понимаю, вряд ли захотят добровольно отказаться от власти. Так что не бойся, Сигруд, твои боевые навыки еще понадобятся, и не раз.
Она смотрит на часы:
– Я опаздываю. Поезд отходит через час, и мне нужно подготовиться к моей последней встрече.
– Собираешься еще кого-нибудь запугать-застращать?
– Нет, никаких запугиваний, – мрачно говорит Шара, поднимаясь. – Это будут нормальные такие угрозы.
Сигруд осторожно прячет записку:
– Мы скоро увидимся?
– Возможно.
Она улыбается, берет его руку в свою и целует исполосованные шрамами костяшки.
– Если справимся, то на мировых подмостках встретимся как равные.
– На случай, если что произойдет с тобой или со мной, я хочу, чтобы ты знала, – говорит Сигруд: – Ты всегда была хорошим другом, Шара Комайд. А я знаю всего несколько хороших людей. И я думаю, что ты – одна из них.
– Ты же из-за меня пару раз чуть не погиб!
– Чуть не погиб… подумаешь! – И его единственный глаз вспыхивает в свете газовой лампы. – Чего не сделаешь для хорошего друга…
* * *
Рассветные лучи окрашивают стены Мирграда в персиковый цвет. Они надвигаются, вырастая над фиолетовыми полями, и поезд летит им навстречу. «Интересно, днем стены какого цвета? Алебастрового? – думает она. – Или цвета кости? Вот как его назвать, этот цвет? И что мне писать? И что я всем скажу?»