Страница 13 из 15
После выборов карьера Черчилля продвинулась на следующую ступень: он занял пост секретаря Хоум-офиса (в привычных нам терминах – министра внутренних дел). Здесь он продолжил свою реформаторскую деятельность на новом месте, проведя серьезную реформу режима в британских тюрьмах, улучшая и гуманизируя условия пребывания заключенных, а также смягчая приговоры. В частности, он помиловал довольно значительное число приговоренных к смертной казни.
Не все реформы выглядят благоприятно в свете сегодняшнего дня. В начале ХХ века была весьма популярна евгеника, квазинаучная теория о необходимости улучшения «качества расы». В течение довольно короткого периода Черчилль был сторонником обязательной стерилизации «слабоумных», но, к счастью, эта реформа не увенчалась успехом.
К сожалению, пребывание Черчилля на посту министра внутренних дел было омрачено несколькими громкими скандалами в связи с проблемой поддержания общественного порядка. Выступая в принципе за предоставление женщинам избирательного права, он крайне отрицательно относился к суфражистскому движению из-за применяемых им насильственных методов. Хотя он и не давал личных распоряжений о разгоне суфражистских демонстраций, но последовательно отстаивал правильность действий полиции, чем заслужил крайнюю нелюбовь суфражисток.
В ноябре 1910 года поднялась волна забастовок и погромов в Южном Уэльсе, причем в стычках с местной полицией погиб рабочий. Местные власти требовали от Черчилля послать на подавление беспорядков войска. Вместо этого он сначала распорядился отправить в Южный Уэльс подкрепление из лондонской полиции. Когда стало ясно, что это не помогло, он все же дал приказ войскам оказать помощь, но вместо того, чтобы подчинить армию местной власти (которая хотела покончить с беспорядками как можно быстрее и не стесняясь в средствах), он передал полицию под командование генералу, в чьем ведении были армейские части. Решение Черчилля с большой вероятностью предотвратило дальнейшее кровопролитие, но он подвергся жестокой критике со стороны деятелей рабочего движения. Возник лживый миф, регулярно повторявшийся в советских публикациях, что он якобы приказал солдатам стрелять в рабочих и что на его руках кровь погибших забастовщиков. «Помни Тонипэнди!» (городок, в котором произошли эти драматические столкновения) – восклицали противники Черчилля в течение следующих двух десятилетий. Рабочие профсоюзы занесли его в список своих непримиримых врагов, несмотря на все его усилия по улучшению жизни рабочего класса. Его изображали как сторонника военизированного «прусского» порядка, любящего прибегать к военной силе.
Первое издание Большой Советской Энциклопедии так охарактеризовало этот этап карьеры Уинстона: «В качестве министра внутренних дел он стяжал глубокую ненависть рабочего класса повторными массовыми расстрелами бастующих и организацией штрейкбрехерских отрядов из бывших офицеров, студентов, конторских служащих и пр. и ввел свирепые репрессии против руководительниц движения за женское избирательное право (суфражисток)». В общем, картина, мягко говоря, далекая от правды, но зато отлично иллюстрирует мнение о нем на левом фланге политического спектра.
Правоты этому портрету внезапно добавила роль Черчилля в еще одном эпизоде вооруженного противостояния. Понятно, что, как и любому высшему чиновнику, ему приходилось иметь дело с неожиданными событиями. Но, в отличие от среднестатистического правительственного чиновника, Черчилль имел склонность слишком увлекаться ими. В январе 1911 года группа латышских анархистов во главе с «Петерисом-маляром» попыталась ограбить ювелирный магазин и в стычке с полицией (традиционно до сих пор не носящей огнестрельного оружия) убила и ранила нескольких полицейских. Преступников удалось заблокировать в доме на Сидней-стрит в лондонском рабочем и иммигрантском районе Ист-Энд. В ходе осады дом загорелся, несколько членов банды погибло, одному удалось сбежать. На судебном процессе (среди обвиняемых был также будущий чекист Яков Петерс) из-за гибели главных участников преступления обвинение не смогло предоставить достаточных доказательств вины арестованных, и их освободили.
Но во время осады среди полиции оказался и Уинстон Черчилль. Он потом сказал: «Это была ошеломляющая картина для лондонской улицы. Огонь изо всех окон, пули, клюющие кирпичные стены, полиция и шотландская гвардия с боевым оружием наизготовку». На следующий день газеты поместили фотографию Черчилля, в цилиндре и дорогом пальто, в окружении полиции и солдат. Одни газеты писали, что он инспектировал действия своих подчиненных, другие обвиняли его во вмешательстве в работу полиции. Его бывший коллега по партии консерваторов Артур Бальфур сказал: «[Черчилль] и фотограф оба рисковали жизнью. Я понимаю, что там делал фотограф, но что там делал добропорядочный благородный джентльмен?» Впрочем, Черчилль, скорее всего, отправился на Сидней-стрит, просто чтобы находиться в гуще событий. Так или иначе, это был очень редкий случай, когда министр внутренних дел брал на себя оперативное командование действиями полиции. Когда осаждаемый дом загорелся, Черчилль сказал, что лучше «позволить дому сгореть», чем грабителям убежать.
В 1911 году Германия отправила канонерскую лодку в марокканский порт Агадир, тогда как Франция хотела установить протекторат над Марокко. Эта провокация поставила Европу на грань войны. И Черчилль стал склоняться к мнению, что в любом крупном франко-германском конфликте Британия должна быть на стороне Франции. Еще до кризиса Германия начала программу массивного увеличения своего военно-морского флота – преимущественно в качестве символа своего статуса как великой державы, но также для противостояния возможной британской блокаде в случае войны. Однако Черчилль отлично понимал и ранее указывал в своих речах, что для Британии, обладающей лишь маленькой профессиональной армией, занятой главным образом выполнением полицейских задач в империи, контроль над морем был жизненно необходим для предотвращения как возможного вторжения, так и вражеской блокады, которая привела бы к голоду среди населения острова. Ведь, в отличие от Германии, Британия полагалась на импорт продовольствия из-за границы. В октябре 1911 года Черчилль получил пост первого лорда Адмиралтейства (военно-морского министра) и начал работу на новом месте с убеждением в необходимости доведения флота до максимальной готовности к возможной войне.
При этом Черчилль встал у колыбели создания первой серьезной системы разведки и контрразведки. С вопросами последней Черчилль уже сталкивался в бытность свою секретарем Хоум-офиса. Но Адмиралтейство, в условиях, когда флот был основным инструментом защиты интересов Британии, контролировало оборону страны, и его новый руководитель с энтузиазмом занялся созданием нового, информационного вида вооруженных сил. Интерес к деятельности секретных служб Черчилль сохранил на всю жизнь.
Черчилль особенно преуспел в политическом руководстве флотом. Время от его вступления в должность первого лорда Адмиралтейства до начала Первой мировой войны стало эпохой широкой и глубокой модернизации Королевского военного флота. Первой задачей Черчилля было создание военно-морского штаба – подобного тому, который уже имела армия. Поскольку во флоте вообще не было морских офицеров со штабным образованием, об этом тоже пришлось позаботиться, расширив программу Военно-морского колледжа. Реформы коснулись перевода флота с угольных паровых котлов на двигатели на мазуте. Для обеспечения бесперебойного снабжения нефтью Черчилль способствовал приобретению Британией нефтяных компаний на Ближнем Востоке. Реформы включали улучшение результативности стрельбы морских орудий, а также обеспечение связи с британскими эскадрами в любой точке земного шара, для чего была построена глобальная сеть радиостанций.
Кроме адмиралов Черчилль встречался также с офицерами среднего звена и с личным составом кораблей. Продолжая свою линию социальных реформ, Черчилль уделил внимание улучшению быта и условий службы матросов, а также создал путь, по которому наиболее талантливые из них могли получить повышение до офицерского звания. Лорд Маунтбаттен, дядя герцога Эдинбургского, супруга нынешней королевы, в возрасте 12-ти лет стал свидетелем того, как Черчилль инспектировал Королевский морской колледж. Он уже был знаком с юным Дикки, поэтому обратился именно к нему, спросив, как дела и нет ли жалоб, после чего повернулся к начальнику училища: «Адмирал, сделайте пометку – эти молодые джентльмены хотели бы на ужин не две сардинки, а три».