Страница 5 из 6
Волнует этот вопрос и Николая Некрасова, который большую часть своего творчества посвятил гражданской лирике. Как и все, он ищет ответ: что будет дальше? Особо его, как «певца реализма», интересует, что будет с крестьянами? Какая судьба их ждёт? Получат ли те права, те свободы, к которым призывала прогрессивная общественность, либо вяло идущие реформы свернутся, и всё вернётся на свои места – к закабалению крестьянства?
В поисках ответов автор обращается к тому, кому доверяет, от кого хотел бы узнать истину. В частности, к Мазаю, воспринимая и передавая его «охотничьи байки» не иначе как политические пророчества. И возникает вопрос, почему именно у Мазая Некрасов ищет ответ? Да кто он такой – этот Мазай? Не у придурковатого же крестьянина гражданин-поэт хочет узнать о судьбе России?
Кстати, а где в тексте сказано, что Мазай – крестьянин? Помимо того, что он живёт в деревне среди простых людей, – никакого намёка на его крестьянское происхождение. Совершеннейшим образом наоборот. Мазай охотно принимает участие в «барской забаве» – непромысловой добыче кулика. И этот странный поворот-мнение о байках Мазая:
А какие «дворянские» анекдоты были «в топе» по тем временам? На уровне слухов пока ещё шло активное обсуждение покушений на царя Александра II. Первое, совершенное Дмитрием Каракозовым, пришлось как раз на 1867 год. Как нам сейчас достоверно известно, Каракозов выстрелил из засады в кустах не с первого раза, пистолет давал осечку. А теперь внимательней почитаем «байки» Мазая:
А ещё такая байка:
«Другой зверолов» также нам начинает напоминать второе покушение на царя, совершённое поляком Антоном Березовским в 1867 году в Булонском лесу. Как известно, террорист долго просидел в холод в лесной засаде, даже жёг костер для обогрева, но, не имея навыков стрельбы (вот так охотник!), ранил только лошадь конвоира, сопровождавшего карету. Отсылка к польскому «неудачнику» здесь имеется во фразе «больно, родимый, я зябок руками», ведь, как известно, русские всегда подтрунивали над поляками за их «зябкость» в наших условиях. Например, поляки в стихотворении К. Ф. Рылеева «Иван Сусанин» говорят так:
Так что не совсем «крестьянские» и «охотничьи» байки ведал Мазай, если к ним присмотреться внимательно. И если уже во «вступлении» мы находим политический подтекст, то логичным было бы предположить, что и байка о спасении зайцев и не байка вовсе, а некое политическое виденье ситуации. Если предположить в этой иносказательности, что зайцы это крестьяне и есть, то мы наблюдаем до точности следующее: происходит их вынужденное спасение, иначе они могли бы захлебнуться в том половодье, которое здесь играет роль тех душных для крестьянства социальных условий, которые предлагало им крепостное право. Но что же происходит дальше? Совсем по-новому, как от пророчества, начинает веять от посвиста Мазая:
А его пояснения просто пугают:
Таким образом, Мазай сообщает Некрасову, что нынешняя реформа необходима лишь за тем, чтобы крестьяне «высохли, выспались, плотно наелись», мол, шкура их сейчас не годна, а вот «зимой» будет другое дело. Другими словами, Мазай не верит в добрые намеренья власти, полагая, что в дальнейшем закабаление крестьянства будет неминуемым. И действительно, в памяти народной ещё жива ситуация с «юрьевым днём», когда власть, когда хочет, может даровать свободу, а когда передумает, может эту свободу обратно забрать. Согласимся, что такие намёки затем не особо приглянулись и большевикам, вначале щедро раздававшим землю, а потом силком загонявшим крестьянство в колхозы.
И тут мы близко подошли к выяснению основного вопроса нашего исследования: почему Мазай у Некрасова именно «дедушка», а не «дед». Предъявленная ранее версия, что Мазай навроде юродивого из-за пережитой личной трагедии, чудаковатости в поведении, нуждается в углублении. Разумеется, к виденью юродивых прислушивались. Притча о том, что ждёт русское крестьянство в ближайшем будущем, ни хороша, ни плоха, – просто итог размышлений для тех, кто думает над этим вопросом. А Некрасов, мы знаем, думает. Но отчего же мнение какого-то очередного не то юродивого, не то сказочного персонажа ему в данном случае кажется важным?
Не от того ли, что Мазай юродивый не простой? Даже, предположительно, – дворянских кровей. Ведь он особо не озадачен возлагаемыми на него обязанностями идущих реформ. Не занимается выкупом своей земли, не отбывает барщину или оброк, а свободное время проводит в охотничьих забавах. И как ловко закручивает самые современные анекдоты из высшего света! И задумаемся ещё: у кого мог Некрасов поинтересоваться, что будет дальше делать власть, как не у представителя этой самой власти?
Чтобы понять, кого автор нам предлагает в качестве дедушки Мазая, необходимо внимательно освидетельствовать оставленные в тексте намёки. Первый из которых связан с недоразумением, из-за которого «Мазая» определили в раздел детской литературы. Дело в том, что Некрасов дважды обращается к детям:
А теперь давайте вспомним подобное и с такой же кажущейся легкостью написанное, но ничуть не детское: