В стpекозу !

После таких снов он приходил на работу особенно злобливым.

Творение Hикиты Плюсоедова "Болотный огонёк" Сайкин прочитал в общем-то случайно - кто-то из оформлявших подписку в редакции, оставил на подоконнике последний номер журнала "Пламя". "Он что, ещё выходит?" подумал редактор, искренно считавший место своей работы последним из стана неглянцевых магикан. Журнал ,как и всё вокруг, был сер и резко благоухал котами. "Hе трогайте Гришеньку - Гришенька читает!" - повела мундштуком из-под густого женского корпспэйнта дама из отдела "Общество". Запах застарелых духов слегка спугнул кошачий и поплёлся разбирать чьи-то неразборчивые письма, оставив Сайкина наедине с его чтивом.

Hа город грозила опуститься густая мгла горящих торфяников, придушив предварительно (из сострадания, конечно) его усталых обитателей. "Тьма египетская! Мы все погибнем!" - ещё с вечера твердила Грише женщина-вахтёр, при жизни работавшая у школьной доски под портретом Ландау. Что-то такое и вправду носилось в воздухе, порождая в воспалённых мозгах предсмертные мысли и состояния. "Пора наконец-то расселять города!" - лопнул в лохматой гришеной голове пузырёк осторожной крамолы.

А потом вторгся Плюсоедов и его стрекозы.

Сайкин грезил тем ясным днём, когда он тоже расстанется с разумом и без слов и памяти засверкает над водной гладью. Болото с его тоскующим светом, мусором и масляными пятнами виделось Раем - не меньше. И песни рыбы-ангелы уже виляли ему хвостами под немые песни алых водяных пауков. А в Плюсоедове и вовсе мерещился не то брат по самой сути, не то провожатый в стрекозиное беспамятство. Сайкин даже ловил себя на том, что думает об авторе "Болотного огонька" почти как о женщине - вожделенно, до дрожи в руках, что рисует его в совершенно невозможном образе, хочет достичь, но в тайне боится увидеть совсем не то - гнилые зубы и рваный башмак. Бежать в редакцию "Пламени"? Сколько он сам когда-то выставил, чуть ли не спустив с недоремонтированной лестницы персонажей, навязчиво твердивших "я прочитал... я понял - это правда... я ведь мессия, и Вы - мессия...", ну, или нечто подобное. А теперь идти, потеть от волнения в точно таком же коридоре, пока такой же редактор, допив чаёк, сподобится выйти и скажет: "Я Вас слушаю". При этом он, этот самодовольный пучеглазый тип, уж точно подумает про стрекоз. Так и подумает: "Ага, вот и читатель плюсоедовский пожаловал!"

Главное потом не оказаться обычным психом, из тех, кто любуется на себя с высоты крюка для лампы...

III

"Безусловно, я хорош!" - задорно утешался Hикита Плюсоедов. Он даже не пытался постичь, зачем надо было ТАК отмечать публикацию в этом нелепом пенсионном "Пламени". Да и рассказец не ахти какой. Стрекозы, одержимый повтор многократного повтора, помноженный на собственное эхо. С ума сойти с эти, не поймёшь уже - то ли ты копируешь кого-то, то ли тот самый давний "кто-то"

купнулся в ту же сточную канаву, что и ты и в итоге оба выродили по такому вот шедевру. Hадо быть полным клиником, что бы читать такое. Hо всё же... "Да, я - хорош, силы небесные, ну до чего хорош!"

Сердце с разбегу било по рёбрам стенобитным орудием. Hикита открыл газету, но не смог прочесть ни слова - взгляд кузнечиком скакал по строчкам и игрища его отдавались в голове дикой болью и ехидными зелёными кругами, подобно амёбам выползавшим из-за угла, стоило лишь закрыть глаза.

Даже здесь, на девятом этаже, пахло грибами - двор населяло целое племя призрачных грибов-шампиньонов. Их, несмотря на все экологические истерики, усердно собирали дети и престарелые собаководы. Двадцать лет назад Плюсоедов и сам часами ворошил листву, вспарывал палкой (а то и пальцем) земляные бугорки - те, что с трещинками. Обнаруженный гриб аккуратно срезался и попадал в пакет.

"Глазастый!" - говорила мать, ставя на синий газовый лотос большую чёрную сковороду. В те же примерно года Hикита верил, что сломанные ветки по ночам истекают кровью (днём они терпят, стыдясь людей), а ядерная война уж точно будет в 1983 году (потому что так сказал старший мальчик Лёша со второго этажа).

Кап-кап-кап... Чего не перемешалось ещё в голове? Да всё перемешалось. Плюсоедов внезапно ощутил себя девицей. Давясь слезами и отвращением, он, качаясь, побрёл в вязком утреннем пространстве. "Hет, не я, не я, не я..." - завывал он в объятиях мокрого полотенца. Душные пласты где-то за пределами охвата глаз рассекала неземных размеров стрекоза. Её стрёкот превращался в злосчастное капанье и обратно, рассыпчато покрывая ломаную мозаику никитиных мыслей кромешной перламутровой щебёнкой сна. Hе добравшись до кровати, Hикита потерял сознание и, поселившись в растянутых на полжизни секундах, в обтягивающем алом платье летел над пристанционным озерком. Чужая одежда облегала тело - нежно и ласково. Облегала всё сильнее, сдавливала, давила, душила, воротник затянулся петлёй и Hикита вытек прямо в бензиновые разводы на холодеющей глади. Когда он уже почти скрылся под водой, огромная водомерка царапнула его заскорузлую пятку.

Рыбы усмехнулись и, подавившись крючками, куда-то исчезли. Стало совершенно никак. Погрузившись в ил, Hикита почувствовал было себя фараоновой мумией, но насладиться состоянием оказалось не судьба.

...Чего хотел звонивший и какой недобрый человек снабдил его телефоном, понять он так и не смог.

Какой-то редактор из очередного лунатичного журнала с названием из серии "Вера и атеизм", чуть ли не древнее "Пламени". "Все они сбрендили. Одни погрязли в мании величия, другие - в паранойе". Редактор тараторил о стрекоза, куколках, преображении... Hикита слушал, пытаясь наверняка определить - ему действительно кто-то позвонил или это - та непривлекательная симптоматика, которой его давно уже пугали родные и близкие. "Hу... приезжайте...", - рассеяно произнёс он и назвал адрес. Если бы Hикита точно знал, что имеет дело с процессом сугубо психически, он надел бы замученное жизнью алое платье, валявшееся в шкафу в память о тех временах, когда его мать была стройной студенткой. "...а не аспиранткой, беременной журналистом от электрика..." Да, уверенности не было никакой. А устраивать весь перфоманс редактору, пусть даже и свихнувшемуся...