Страница 48 из 107
Наконец слышится шум ещё одного приближающегося автомобиля. Я кладу свой мешок на пол у стены, вынимаю из кобуры на поясе один наган, достаю из мешка второй, взвожу на обоих курки и отступаю от окна в глубь лестничной площадки, чтобы не маячить в окне. Автомобиль доезжает до моего окна и останавливается напротив, у входа в германское посольство, не заглушая мотора. Из машины с задних сидений выходят двое: узколиций брюнет с пышной шевелюрой, с усами и бородкой, в черном пиджаке, и русоволосый мужчина с небольшими усиками, одетый в коричневый пиджак, оба были в шляпах. Брюнет держит двумя руками, прижимая к себе, портфель, а русоволосый несёт свой портфель аккуратно, держа одной рукой в стороне от себя.
В автомобиле остаётся шофер и ещё один мужчина на переднем сиденье, которого я заметил через проём выше дверцы машины. Двое вышедших пассажиров, брюнет и русоволосый, проходят мимо часового у ворот, останавливаются у двери посольства и нажимают кнопку звонка. Я прицеливаюсь. Дверь открывается, выходит швейцар и о что-то спрашивает у пришедших. Нажимаю на спусковые крючки наганов. Раздаются выстрелы, от стены рядом со входной дверью отлетают куски штукатурки. Немая сцена, мгновение все стоят неподвижно. Стреляю ещё раз, для непонятливых, и ещё. Швейцар испуганно захлопывает дверь, часовой от ворот вбегает во двор, растерянно смотря на вход в посольство. Двое в пиджаках пригибаются, разворачиваются и проносятся мимо часового к воротам, чуть не сбивая его с ног. У ворот брюнет задерживается, сует руку в портфель, кричит что-то, вздымая руку вверх в позе памятника, и бросает во двор какой-то предмет. Раздаётся взрыв. Часовой бросается в сторону, падает, но сразу поднимает голову. Я стреляю несколько раз в сторону парочки в воротах. Брюнет хватается одной рукой за другую, роняет портфель и бежит к автомобилю, прижимая руку к себе. Его напарник, достает что-то из своего портфеля и также бросает этот предмет во двор посольства. Ничего не происходит — похоже, кустарно изготовленная бомба не сработала. Упав, брошенный предмет остается лежать во дворе, и русоволосый спешит вслед за брюнетом к начинающему движение автомобилю. Переношу огонь на машину. Несколько выстрелов, и автомобиль глохнет.
Распахиваются дверцы, из кабины спешно выбираются четверо мужчин и бегут по переулку, Делаю вслед еще несколько выстрелов, пули выбивают фонтанчики из дороги рядом с бегущими. Наконец что-то сообразивший невредимый часовой выскакивает из ворот и, сдёрнув с плеча винтовку, стреляет. Ни в кого не попадает, передергивает затвор на оружии, стреляет снова. Убежавшие четверо уже вскочили в какое-то ярко раскрашенное ландо, крикнули что-то извозчику и скрылись из виду. Часовой смотрит вдоль переулка, затем возвращается во двор посольства и стучит в дверь, что-то крича. Наверное, спрашивает указания. Пора и мне честь знать. Прячу один наган в кобуру на поясе, второй в мешок, закидываю лямку мешка на плечо и спускаюсь вниз. Выхожу из прохладного подъезда, нагретый воздух обдает лицо. Поворачиваю в противоположную от убежавших сторону и быстрым шагом иду на ближайшую крупную улицу.
"Хорошо вышло, — думал я, идя по улице и высматривая извозчика. — Жертв нет. Только брюнета ранило, это, похоже, Блюмкин. Ну так он и той истории был ранен, тогда в ногу. Видать, судьба его такая. Портфель он выронил, на что я и надеялся, а там украденные из ЧК документы. А то, что он бомбу бросать будет, видимо, в экзальтации, я и не предполагал, но это дополнительный жирный плюс. Автомобиль ещё брошенный на дороге стоит. Вобщем, у руководства ЧК возникнет много нужных вопросов. Думаю, из посольства немцы им уже названивают."
Я остановил неспешно едущего по улице извозчика, вскочил в пролётку и назвал адрес: "В Большой Трёхсвятительский переулок". Доехали мы до адреса по прикидкам менее чем за полчаса. Подъезжая к этому переулку, я увидел едущее навстречу знакомое ярко раскрашенное ландо, и лошадь, вроде, похожа на ту же самую — серая в небольших круглых пятнах, или в "яблоках". Видать, Блюмкин со товарищи, как и в прошлой истории, после акции сюда рванули, в Трёхсвятительский переулок, где размещался чекистский отряд Попова, который набирал в отряд преимущественно левых эсеров или беспартийных. Здесь же, в здании бывшего особняка Морозова, где располагается отряд Попова, в эти дни во время проходящего в Москве V Всероссийского Съезда Советов собирались члены ЦК ПЛСР (партии левых социалистов-революционеров).
Расплатившись с извозчиком, быстро прошёл по переулку, посмотрел на морозовский особняк. Нет, всё на вид тихо, волнений нет. Зря я, видать, торопился, можно было и не гнать лошадей, а пешком пройтись, деньги сэкономить. Всё вокруг спокойно, покушение на немецкого посла сорвалось, сейчас левые эсеры будут гадать, что произошло, раскрыли их или нет, и делать ли что-то дальше. Террористического акта с послом не случилось, громкого повода заявить о себе нет, всё закончилось пшиком. Может, и насчет своего нелепого восстания передумают, на что я и рассчитывал. А в дальнейших попытках, надеюсь, им воспрепятствуют, Дзержинский, например, или Лацис с Петерсом. Должно же быть в ВЧК разбирательство о сегодняшнем случае, о поддельных подписях на мандате ЧК и украденных документах, наверняка бывших в обронённом портфеле, да и о выданном несостоявшимся террористам служебном автомобиле. Успокоенный, я зашёл в укромный уголок, зарядил патронами барабаны обоих револьверов и отправился по своим адресам с милицейскими делами, которые находились относительно недалеко.
К вечеру часов около семи-восьми я для очистки совести сделал крюк и подошёл к Большому Трёхсвятительскому переулку взглянуть на ситуацию, и увиденное мне не понравилось. По ближайшим улицам и по самому переулку бродило и стояло множество вооруженных людей, в основном, матросов. Некоторые, судя по поведению, были нетрезвые. Издалека я заметил, что чьи-то вооруженные патрули останавливают редких прохожих, проверяют документы, обыскивают и куда-то уводят. Вот это мне совсем не понравилось. Значит, мятеж левых эсеров всё же состоится. Что там произошло, остается только гадать. То ли, как и в моём прошлом, Дзержинский приехал задержать Блюмкина с сообщником, но левые эсеры тех не выдали, а председателя ВЧК самого арестовал его подчинённый, Попов. То ли левые эсеры сами решились на восстание, опасаясь раскрытия их намерений после неудавшегося теракта. А может, они не хотели упускать удачный, как они считали, момент для восстания — канун народного праздника Иванова дня, в который часть солдат из столицы была отпущена по домам.
Однако, причины не так уж важны. Вопрос в другом — что мне теперь с этим делать, и делать ли что-нибудь? Я же сделал, что мог — сорвал убийство посла Мирбаха. А то, что левые эсеры после неудачного теракта не остановились, я не виноват, кто ж знал. Но если сегодняшнее восстание разгорится, то оно окажется, ну, или будет выглядеть, по сути, антибольшевистским и антисоветским, что бы там левые эсеры об этом ни говорили, и разрыв с большевиками неизбежен. И в политическом смысле срыв левоэсеровского теракта совсем ничего не дал, кроме, понятно, выжившего германского посла. Оставить всё как есть, ничего же не изменишь, как на этих левых эсеров повлияешь? Впрочем, появилась у меня одна мысль. Можно поднять шум и выдать происходящее всего лишь за недисциплинированность и бунт одной военной части — отряда ЧК под командованием Попова. Идея, правда, очень рискованная. Но всё же попробую…
Я забежал в ближайший подъезд, снял с себя пиджак, кобуру с пояса, наплечную кобуру, и спрятал это всё в мешок. Теперь я ничем не отличался от множества солдат в Москве: в поношенной форме, старой фуражке, с солдатским мешком за плечом. Посмотрел в подъезде, какие квартиры могут иметь телефон, и, найдя такую, несколько раз позвонил в дверь. С той стороны послышались осторожные шаги.
— Откройте! Именем Советской власти, нужен ваш телефон! — громко и требовательно произнёс я.
Дверь медленно отворилась на длину дверной цепочки, и в щель выглянул встревоженный мужчина в возрасте, с пенсне на носу: