Страница 38 из 107
В одно из воскресений при визите к Романовским нас с Лизой встретила Софья Александровна:
— У нас радость, с Украины вернулся наш сын, Володенька. Он штабс-капитан, служил во фронтовых частях. Мы с Андреем Георгиевичем беспокоились о его судьбе, особенно. когда германцы стали занимать Украину.
Между тем, лицо у хозяйки дома было несколько напряженным. Из хозяйской половины квартиры, где, по всей видимости, были спальни членов семьи, доносились мужские голоса, и разговор, похоже, шёл на повышенных тонах. Софья Александровна проводила меня в кабинет и оставила ожидать, а сама пригласила Лизу в другую комнату, по-видимому, поговорить о своём, женском.
После некоторого времени ожидания, в которое я рассматривал книги на полках, громкость голосов слегка повысилась — наверное, открылась дверь — а затем разговор прекратился, и по коридору раздались удары об пол быстрых шагов. Я оглянулся. В дверях кабинета остановился молодой офицер в форме, но со споротыми погонами. Молодой человек с небольшими усиками был несколько взвинчен и упрямо хмурил брови над сузившимися глазами. Заметив меня, он скривил губы:
— А, господин большевик. Ещё не всю Россию продали немцам?
Я еле удержался от того, чтобы ему ответить: "Ещё нет, а вы с какой целью интересуетесь — хотите войти в долю?" Но подумал, что понятие "троллить" еще не скоро появится в лексиконе, и решил, что не стоит доводить парня:
— Здравствуйте, сударь! Мы с вами ещё не знакомы, но, коль вы спросили, отвечу. В ваших словах содержаться фактические ошибки по двум пунктам: я не состою в партии большевиков, и Россию немцам не продавали.
Сын хозяев квартиры рассчитывал, видимо, сорвать раздражение и нарваться на ссору, но теперь удивлённо вскинул брови и расширил глаза, озадаченный формой и содержанием моего ответа, выбившим его из намеченной колеи. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл, презрительно скривив его, и, развернувшись, выскочил из квартиры. Громко хлопнула входная дверь.
Послышались частые спешащие шажки. В кабинет заглянула взволнованная Софья Александровна. В ответ на очевидный вопрос в её глазах я сказал:
— Ваш сын только что вышел из квартиры, и дверь случайно хлопнула излишне громко.
У женщины поникли плечи, она на короткое время ушла в свои тревожные мысли, но вскоре взяла себя в руки и ответила:
— Благодарю вас, Александр Владимирович. Я схожу и сообщу Андрею Георгиевичу, что вы пришли, — сказала она и удалилась.
Мы с Лизой и не планировали надолго задерживаться у Романовских. Лиза что-то обсудила с Софьей Александровной, я имел краткий разговор с Андреем Георгиевичем, выглядевшим тревожно задумчивым. Он умолчал о размолвках с сыном и их причинах, а я мысленно предположил, что гражданская война влезла своим разделением и в эту семью, и всему виной столкновение принятого было Андреем Георгиевичем решения пойти служить военным специалистом советской власти и резкого непринятия их сыном власти большевиков.
Неожиданно для меня Розенталь созвал общее собрание служащих московской уголовно-розыскной милиции. Я гадал, что же могло быть причиной такого экстренного созыва, вроде никаких из ряда вон выходящих событий не случалось — всё как всегда, десятки убийств, в том числе среди бела дня, множество ограблений, бесчисленные кражи, о большинстве из которых мы даже не знали, зачастую люди не обращались в милицию по таким пустякам или ещё боялись новой власти. К сожалению, такие явления стали привычным не только для милиционеров, сталкивающихся с ними по многу раз на дню, но и для обычных жителей.
Оказалось, я еще мало проникся духом времени — Розенталь с воодушевлением напомнил нам, что весьма скоро наступит великий праздник, 1 мая 1918 года, день международной солидарности трудящихся, который впервые будет праздноваться в свободной стране свободным народом, скинувшим гнет помещиков и капиталистов. На недавнем совещании ВЦИК было принято решение торжественно и широко провести это празднование. Москва оформлялась лозунгами и красными флагами, сносились памятники царям и князьям, и закладывались основания для монументов различным борцам за народное счастье и ставились временные, пока небольшие, памятники выдающимся революционерам. В установке памятника Карлу Марксу участвовал даже Ленин. Должна состояться демонстрация трудящихся, колонны которых пройдут по Красной площади. Розенталь сообщил, что московская уголовно-розыскная милиция тоже удостоилась такой чести, и свободные от дежурств работники пройдут по Красной площади.
Все вокруг оживились и с огромным энтузиазмом восприняли его слова. Я помнил по воспоминаниям детства и юности наши первомайские демонстрации: нам, детям и молодёжи, такое времяпровождение было, скорее, поводом для развлечения и местом встречи знакомых и приятелей, не избалованных досугом в советское время в отсутствие интернета и с небогатой телевизионной программой. И мне даже показалось, что кроме воодушевления идеями пролетарской революции, у многих сейчас было желание праздника, расцветившего суровые и тяжёлые будни. Я тоже поддался всеобщему возбуждению, отчасти из-за вовлеченности эмоциями окружающих людей, отчасти от нежелания выделяться из общей массы.
Первого мая мы рано утром собрались на Третьем Знаменском и вышли слегка организованной толпой на место сбора нашего района. Первомайская демонстрация начиналась в одиннадцать, но наш район шёл попозже, к двенадцати. В первом часу мы ступили на Красную площадь, запруженную народом. По площади в эти годы еще ходил трамвай, и трамвайные мачты и фонарные столбы были увиты красными лентами. Въезды в Кремль были украшены зеленью, стены Кремля и сами башни с разных сторон алели большими кумачовыми полотнами и огромными лозунгами, такими как "Да здравствует всемирная Советская Республика!", "Да здравствует красное знамя свободного труда!" и другими похожими. На Красной площади установили несколько трибун для ораторов, так как микрофонов и громкоговорителей никаких не было, то в разных местах выступающие ораторы громко произносили речи для ближайших окружающих их трибуны людей, кто мог их слышать. До нас тоже доносились обрывки речей. У Кремлевской стены была сооружена большая дощатая трибуна, обитая красной тканью, на которой стояли члены ВЦИК и Совнаркома. С нами рядом шли дети, рабочие и служащие нашего района, после нас готовились пройти другие районы и некоторые части Красной армии и курсанты военных школ, которым смогли выдать к этому событию новые шинели и ботинки. Над нами низко пролетел аэроплан, и было видно как в летающей "этажерке" пилот встал на сиденье и разбрасывал листовки в честь первомайского праздника. Я даже с опаской смотрел на него в этот момент, как бы эта конструкция из реек, парусины и натянутых тросов не рухнула на людей, но всё обошлось. А Ваня Гусь впился в летящий аэроплан глазами и провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из вида за стоящими зданиями, и с Ваниного лица долго не сходила блаженная улыбка.
После демонстрации мы отправились по домам. Лиза была радостная, сияла искрящимся глазами. Для неё это было эпохальное событие, настоящий праздник в кругу наших знакомых и друзей, и выглянувшее солнце прибавило яркого настроения. Дома мы соорудили небольшой праздничный стол из картошки с маслом и рыбой, заваренными остатками настоящего чая и нескольким кусочками сахара. А на Красной площади, как я после узнал, шли и шли колонны, ведь демонстрация продолжалась около пяти часов. Я даже удивился, надо же, столько времени членам ВЦИК и Совнаркома пришлось стоять на своей трибуне, приветствуя трудящихся и выступая с речами.
Позже, часам к пяти вечера, мы с Лизой отправились на Ходынское поле, где должен был состояться военный парад, и куда после демонстрации у Кремля поехал и Ленин с некоторыми другими видными большевиками. Мы с Лизой стояли в толпе, и с нашего места видно было немного, но я поднял ойкнувшую девушку и подсадил себе на плечо, придерживая руками за ноги. Разрумянившаяся Лиза смотрела на меня и вокруг радостными сияющими глазами. Такое красочное событие расцвечивало череду серых голодных будней, а скопление празднующего народа и гремящий бравурными звуками оркестр заряжали её приподнятым настроением. Я, радуясь за неё, честно говоря, и сам был подвержен всеобщему настрою. В один момент прохождения военных частей меня даже рассмешило явление военных самокатчиков — солдатов на велосипедах, очень уж они смотрелись для меня странно и непривычно. А после парада на земле состоялся и воздушный парад. Раскрашенные в разные цвета аэропланы стрекотали над нами моторами и показывали фигуры высшего пилотажа, а Лиза тихонько охала и хваталась за меня, когда очередная тихоходная "этажерка" переворачивалась вверх колёсами или проваливалась чуть ли не до самой земли.