Выбор пути

Я тихо хихикнул, толкнул дверцу уазика и вышел перед магазином, на вывеске которого красовалась надпись «Маркет». Снова усмехнулся — маркет, видишь ли! Футы-нуты! Чего не «Супермаркет»?!

В магазинчике было прохладно и пахло подгнившими яблоками. А еще — свежим хлебом, который привозили сюда из райцентра (когда дороги не заметало). За прилавком женщина лет пятидесяти — ничем не примечательная, женщина как женщина, таких в селах центральной России каждая вторая. Увидела меня — запнулась, говоря с покупательницей, но потом снова углубилась в работу: укладывала в сумки хлеб, сахар, конфеты и все то, что хотела получить покупательница — пожилая женщина, можно сказать старушка неопределенного возраста. Тоже не особо чем примечательная — ну старушка, и старушка, в платочке и вязаной кофте по погоде.

— Здравствуйте! — жизнерадостно поприветствовал я аборигенов — Я ваш новый участковый! Василий Михайлович Каганов, старший лейтенант полиции! Прошу любить и жаловать!

— Здравствуйте! — ответила продавщица, а старушка совсем ничего не ответила. Отвернулась от прилавка, посмотрела мне в глаза и вдруг негромко так, но вполне разборчиво пробормотала:

— Сын третьей незаконнорожденной в роду. Незаконнорожденный.

И тут же, требовательно и жестко:

— Родился с зубами? Мамкину сиську небось до крови кусал?

— Эээ… мм… — информативно промычал я, не найдясь — что сказать (Кстати, точно — мама говорила что я с зубами родился — резцами. И хлопот ей от них было предостаточно).

— Точно, с зубами! — торжественно заклеймила старуха — Тогда может и удержишься. Хотя… не сможешь, духа у тебя мало. Силы мало! А без силы… но да что тебе говорить — теленок ты, и больше никто. Жаль тебя… мордочка вон какая… смазливенькая! Погибель бабская. Смерть девичья. Но на тебе — крест безбрачия. Только и можешь, что чужих баб портить, а настоящая, хорошая девка за тебя не пойдет. На роду тебе написано — с чужими бабами кувыркаться и через то беду себе наживать! Ладно, сейчас ты ничего не понимаешь, но это даже и лучше. Участковый… Василий Каганов! Видали мы участковых… Смотри Васька, против света пойдешь — плохо будет! Совсем плохо! И не трогал бы ты его… не разворачивай, не смотри! Наживешь проблем, ох, наживешь! Хотя… что я говорю — все равно ничего не изменишь. Так уж суждено. Что суждено, то и сбудется.

Бабка собрала сумки с продуктами и не оглядываясь вышла из дверей магазина. А я остался стоять — ошеломленный и будто оплеванный.

— Что это такое было-то? — неуверенно спросил я у продавщицы, застывшей за прилавком, и та недоверчиво помотала головой:

— Баба Нюра. Знахарка наша.

— Знахарка?! Это типа экстрасенса, что ли? — хмыкнул я, и криво усмехнулся — не верю я этим экстрасенсам! Аферисты чертовы!

— И не чертовы — поджала губы продавщица — Баба Нюра с чертом-то никогда не ведалась. Светлая она. И провидит, и лечит. До района-то двадцать верст, не наездишься! А она и порошков даст, и травкой попотчует — получше всякого врача! И от запоя лечит!

— Ну, если от запоя, тогда да… — ухмыльнулся я.

— А что вы смеетесь? — немного обиделась продавщица — Для наших очень даже актуально! Мужики спиваются! Делать-то нечего, зимой особенно — вот и спиваются. Если бы не баба Нюра…

— Как это нечего? А работа по хозяйству? А заготовки всякие? Неужто в деревне и делать нечего?

— А вот так и нечего — вздохнула продавщица — Да и хозяйств особых-то и нет. Свиней щас уже перестали держать — невыгодно. Коровенки, да, это есть. Молоко-то надо? Масло опять же… Заготовки? Да… грибы, ягоды… картошка опять же. Но то летом-осенью! А зимой что делать? Бухать только, да телевизер смотреть! А в телевизере чего смотреть? Ерунду всякую кажут! Скукота! Вот и бухают по-черному! И запои бывают. Хотя и летом запои бывают, чо уж там… И вот баба Нюра спасает. Пошепчет, порошочков даст, мужик и завязал бухать. А вы говорите — аферистка! Какая же она аферистка, побойтесь бога!

Мы помолчали. Я не хотел противоречить новому своему «контакту», чтобы не рассердить и не прервать тонкую нить общения, хотя и остался при своем мнении — ишь, развели тут мракобесие! Женщина же о чем-то задумалась, о своем видать, наболевшем, потому что лицо ее сразу постарело и возле губ пролегли горестные складки.

— А как вы тут с фермером вашим живете? Не обижает? Как с ним дела?

— Фермер-то? — очнулась женщина, и невольно оглянулась на дверь — Игорь Владимирович-то? Да чего с ним… ничего с ним. Дела — это у него, а у нас делишки. Этот магазин — его. И промтоварный рядом — тоже его. И еще по селам — тоже его магазины. Тут все его. Какие с ним дела? Работаем мы на него, и не жалуемся. А чего жаловаться? Деньги платит. Невеликие деньги, так больше-то тут работать и негде. Зато вовремя отдает. Вот так вот… А вы в колдунском доме живете, да?

— В каком?! Каком доме?! — у меня едва челюсть не отвисла.

— В колдунском! — кивнула женщина — А что, вам не сказали? Домина-то ваш с прошлым! Он пустой стоял почитай лет… ой, и не знаю сколько! Сорок? Пятьдесят? Я еще девчонкой совсем была, а он пустой стоял. А потом его администрация взяла на учет как пустующий, хотели продать, а никто не покупает. Кому нужен колдунский дом? И его сдали под пикет, под участкового. Говорили же главе — не к добру это! Не будет толку с такого дела! Так не послушал. Пристройку сделали под пикет, все такое. Скважину пробурили, ну чтобы вода-то была, а то только в колодец надо было ходить, обустроили все. Самохин тоже помог, Владимирыч — выделил денег спонсорских, помог. Когда есть свой милиционер, так чего ж плохого? Мало ли что случись… на днях вот Варьки Катиной муженек забуянил — так она от него по всей деревне бегала! Обещал ей глаз подбить, чтобы не смотрела куда не надо. А куда ей смотреть? На то, как он свой пузырь допивает, что ли?

— Догнал? — хмуро поинтересовался я.

— Кого? А! — поняла продавщица, имени которой я так и не спросил — Варьку-то? Неа. Она как припустилась, и прям к Самохину! И давай рыдать! Тот вышел, поговорил с Валеркой-то, тот и утихомирился. Владимирыч умеет с народом говорить!

— Так почему дом-то колдовской? — перевел я разговор на нужные рельсы — с чего вдруг?

— Бредни это все бабские! — раздался со спины густой мужской баритон, и я чуть было не вздрогнул — Придумали, что жил в этом доме еще до войны один дедок. Промышлял знахарством и все такое. А потом помер вроде как. Ну и всех делов! Здесь любят этой чушью мозги забивать — места-то глухие, народ дурковатый. Давай знакомиться? Насколько понимаю, ты Василий Каганов, новый участковый. Ваш начальник полиции звонил мне, говорил. Он приезжает иногда ко мне — на охоту, или рыбки половить.

— А вы Самохин Игорь Владимирович?

— А как догадался? — усмехнулся Самохин, выглядевший как некая копия былинного богатыря — седая борода лопатой, широкие плечи, здоровенные, перевитые синими венами кисти рук.

Небось подкову ломает! — подумалось мне, и потому пожимал я его протянутую руку осторожно, не дай бог сожмет как следует! В кашу превратит!

Однако вопреки ожиданиям, пожал руку Самохин аккуратно, без эдакого стремления некоторых сильных людей «пережать» нового знакомого, устроить локальное доминирование и тем приподняться в своих глазах. Нет — нормальное пожатие крепкого, видавшего виды мужика. Смотрит внимательно, пристально, будто желая проникнуть взглядом мне в мозг и прочитать мысли, но никакой недоброжелательности от него не исходит. Легкая настороженность и любопытство, и только лишь.

— Я вас прокачал! — усмехнулся я, отпуская широкую ладонь.

— Книжки читаешь? — ухмыльнулся Самохин — Или кино смотрел? «В августе 44-го»! Ну, прокачать меня было легко, правда, Нин? Кто еще тут у нас такой наглый, кроме меня?

— Да ты не наглый, Владимирыч! — хихикнула продавщица — чего на себя наговариваешь?

— Наглый, наглый! — хохотнул Самохин — Ладно, не о том речь. В общем — рад был познакомиться, Василий Каганов! Фамилия-то у тебя какая… царская! Не то что моя!