Тайны Англии

Во время мятежа Ричард III мог показать принцев народу, будь они еще живы, чтобы ослабить «права» Генриха Тюдора на престол и поддержку их йоркистами из числа противников Ричарда. Однако одновременно Ричард ослабил бы этим и собственную позицию, поскольку в глазах части сторонников Йорков Эдуард V стал бы законным королем. Загадка допускает и здесь два решения.

В рассказах Мора и Вергилия есть одно очень неясное место. Оба источника утверждают, что Ричард отдал приказ об убийстве принцев через несколько дней после расставания с Бекингемом. Тогда не ясно, откуда сторонники королевы Елизаветы и Генриха Тюдора узнали о столь тщательно оберегаемой тайне? Ответ прост: лишь от Бекингема, а он мог знать об этом, если преступление произошло до его последнего свидания с королем, так как маловероятно, чтобы Ричард рискнул посылать сведения об убийстве Бекингему в Уэльс. Наконец, если бы даже Ричард решился на это, то, вероятно, епископ Мортон, сторонник Генриха VII, находившийся в это время с Бекингемом, впоследствии не стал бы молчать о столь важной улике против Ричарда или по крайней мере поведал бы о ней Мору, когда сообщал ему сведения о последнем периоде войны Роз. Однако дело меняется, если принцы были убиты Бекингемом и Ричард узнал об уже свершившемся факте. В этом случае у Мортона было веское основание молчать об обстоятельстве, оправдывающем Ричарда III.

При предположении, что принцы были убиты Бекингемом, становится более объяснимым поведение королевы, которая, убедившись в этом, могла в гневе порвать отношения с союзником герцога Генрихом Тюдором, ради которого тот совершил свое злодеяние. В случае, если убийцей был Бекингем, делается более понятным и поведение коменданта Тауэра Брекенбери, которое остается загадочным при других версиях. Интересно отметить, что после подавления мятежа захваченный в плен герцог отчаянно молил устроить ему свидание с королем. Возможно, это было вызвано надеждой как-то повлиять на Ричарда своими просьбами и обещаниями. Однако наиболее вероятно, что в числе своих заслуг, на которые ссылался бы герцог, прося о пощаде, могло быть напоминание, что он погубил свою душу, совершив убийство малолетних принцев в интересах Ричарда.

Правда, имеется одно загадочное обстоятельство, если держаться версии о виновности Бекингема. Почему после подавления мятежа Ричард не обвинил изменника-герцога в таком преступлении, как убийство принцев? Очевидно, и здесь есть свои причины: Ричарду вообще было невыгодно привлекать внимание народа к принцам, которых он сверг с престола и заточил в Тауэр. Никакие доказательства не могли убедить недоверчивых, что король не пытается снять с себя вину за преступление, взваливая ответственность на своего недавнего ближайшего советника, а теперь поверженного мятежника Бекингема.

Зато предположение об ответственности Бекингема за убийство хорошо согласуется с поведением Генриха Тюдора, который в своих обвинениях, выдвигавшихся против Ричарда в 1484-м и 1485 годах, нигде прямо не возлагал на него вину за гибель принцев, а лишь глухо при перечислении прочих преступлений говорил о «пролитии детской крови». Не потому ли, что у Генриха VII не было никаких доказательств этого, или потому, что он хорошо знал имя действительного убийцы — Бекингема? Или, наконец, благодаря тому, что Генриху было известно другое — принцы ещё живы и по-прежнему заточены в Тауэре? Тем более могли быть причины для молчания, если Генрих был осведомлен, что принцы живы и находятся вне пределов его досягаемости. Не потому ли Генрих не распорядился о торжественных церковных службах в память убитых принцев — это ведь было бы так выгодно для него, но считалось бы кощунством, в случае если сыновья Эдуарда IV были живы.

Последнее предположение также не противоречит известным фактам, объясняя и поведение Ричарда, и действия Бекингема, и, главное, позицию Генриха VII. Когда он отправился в Англию, он мог и не знать о судьбе принцев. Это не было существенно, так как Ричард ни в коем случае не мог использовать их против своего врага. Другое дело, если они были еще живы, когда Генрих овладел Лондоном. В этом случае их исчезновение стало для Генриха, столь непрочно сидевшего на завоеванном троне, политической необходимостью. Тюдоры сурово расправлялись даже через многие десятилетия и с куда менее опасными для них родственниками свергнутых Йорков. В темницу был брошен (вероятно, убит в заключении) незаконный сын Ричарда III, а также сын герцога Кларенса — Эдуард, граф Уорик, позднее, в 1499 году, обезглавленный по приказу Генриха VII. Через полстолетия, в 1541 году, палач буквально изрубил на куски семидесятилетнюю старуху графиню Солсбери только за ее родство с Йоркской династией. А ведь у них было явно меньше шансов стать серьезными претендентами на престол, чем у Эдуарда V и его брата.

Более того, после битвы при Босворте Генрих VII должен был сам укрепить права принцев, приказав сжечь все документы (и снятые с них копии), в которых провозглашались «внебрачными» сыновья Эдуарда IV. Этот шаг стал необходимым, поскольку Генрих для укрепления своей победы решил взять в жены родную сестру Эдуарда V Елизавету, дочь Эдуарда IV и Елизаветы Вудвил (как это до него собирался сделать Ричард III). Этим браком еще раз демонстрировалась законность детей Эдуарда IV и, следовательно, их права на престол. Тем более Генриху VII была необходима смерть Эдуарда V и его брата, если разумеется, они были ещё живы.

Английский историк К. Мэркем в биографии Ричарда III, написанной в крайне апологетических тонах, выдвигает гипотезу, что принцы были убиты Тирелом по приказу Генриха VII в 1486 году. Основанием для этого предположения служит любопытный факт: Тирел дважды получал прошение от Генриха VII — один раз в июне, другой — в июле 1486 года. Но данный случай, хоть и редкий, все же не является единичным, ему можно подыскать самые различные объяснения. Если убийство было совершено по распоряжению Генриха, то становятся понятными и его стремление приписать преступление Ричарду, и его опасение сделать это открыто и прямо, поскольку при этом могла неожиданно выясниться полная картина событий. Лишь через 17 лет, в 1502 году, когда не было в живых никого из приближенных Ричарда III, Генрих решается — и то со ссылкой на (возможно, мнимое) признание Тирела — распространить версию, которая до сих пор преобладает в исторических трудах. Тирел к этому времени оставался единственным, кого можно было превратить в козла отпущения. Другой, по этой версии, соучастник убийства — Джон Дайтон — отделался легко: ему предписали жить в Кале. Вероятно, за эту милость Дайтону было вменено в обязанность распространять сведения об умерщвлении принцев по приказу злодея Ричарда. Остальные сообщники Тирела — Милс Форрест и Биль Слотер (slaughter — по-английски «убивать») — уже умерли. А сколько раз у Генриха до 1502 года были серьезные мотивы, чтобы попытаться всесторонне выяснить картину убийства и сделать ее достоянием всего народа, ведь тогда исчезла бы возможность выставлять новых самозванцев, именовавших себя Эдуардом V и его братом.

Наконец, предположение о еще большей ответственности Генриха, чем вина Бекингема, делает понятным поведение королевы. И не только загадочное примирение с Ричардом, но и последующие действия, уже после воцарения Генриха и женитьбы на ее дочери. Первоначально вдовствующая королева и ее сын, маркиз Дорсет, заняли почетное положение при дворе. Но в конце 1486 года, когда Генрих узнал о появлении первого самозванца, именовавшего себя сыном Эдуарда IV, все изменилось. Королева была лишена владений и заточена в монастырь, где и окончила свои дни, а Дорсет даже арестован с издевательским разъяснением, что, если он подлинный друг Генриха, ему нечего обижаться на эту меру предосторожности, принятую королем. Какой смысл был Елизавете Вудвил поддерживать Йоркскую партию, которая выставила самозванца и которой руководил сын сестры Ричарда III граф Линкольн, назначенный наследником престола после смерти малолетнего сына Ричарда в апреле 1484 года? Другим возможным претендентом мог быть сын Кларенса. Герцог был врагом Елизаветы, и к расправе с ним (по приказу Эдуарда IV) она, несомненно, приложила руку не меньше, чем Ричард Глостерский. Ведь в случае успеха йоркистов дочь Елизаветы лишалась короны, а ее только что (в сентябре 1486 года) родившийся внук Артур — права наследования трона. Чем же объясняется поведение этой вспыльчивой, решительной женщины? Ненавистью к человеку, который прямо или косвенно участвовал в убийстве ее сыновей, считают одни. Нет, возражают другие, Елизавета была к этому времени сварливой интриганкой, очень не ладившей с матерью Генриха VII Маргаритой Бофорт. Меры, принятые Генрихом против матери своей жены, показывали, что он счел ее врагом, вероятно, потому, что, по мнению короля, она узнала, кто был убийцей принцев.