Страница 24 из 32
Сен-Жюст обернулся и встретился с беспокойным взглядом Филиппа, еле заметно покачавшего головой, призывая его молчать.
– Филипп тебе все объяснит, – уклончиво ответил он.
– Нет, ты объяснишь мне! – топнула она ногой.
– Твоей жене только полком командовать! – деланно рассмеялся Сен-Жюст.
– Отвечай же! Чего ты хотел от Филиппа? – Элизабет сузила глаза и с подозрением взглянула на того, кому при их последней встрече признавалась в любви.
– Вернемся в гостиную? – предложил Филипп.
– Мне, действительно, пора, – Сен-Жюст повернулся спиной к чете Леба.
– Прекрасная мысль, дорогой, – Элизабет взяла гостя под руку и вернула в гостиную. – Так в чем дело, Антуан? – вкрадчиво спросила она, усаживая его рядом с собой на диван. Словно и не было между ними жестоких слов, непрощенных обид и разбитых иллюзий.
– Мы должны ехать в Северную армию, – ответил Сен-Жюст, взглядом показывая Леба, что не желает дальше разыгрывать комедию перед его женой.
– Кто это – мы? – Элизабет переводила взгляд с Леба на Сен-Жюста. – Кто – мы?! – истерически вскричала она, осознав, наконец, чем чреват для нее этот визит.
– Я и Филипп.
– Понятно. Значит, ты уже все за нас решил! Значит, ты пришел, позвал Филиппа и теперь уверен, что он послушно последует за тобой!
– Это не мое решение, Элизабет.
– Разумеется, не твое, Антуан! Тебя послушать, ты даже над самим собой не властен, а лишь подчиняешься силе обстоятельств да воле народа! – с издевкой произнесла она и строго посмотрела на Леба: – Надеюсь, ты отказался?
Тот ничего не ответил.
– Филипп! Скажи мне, что ты отказался! Филипп!
– У меня нет выбора, родная, – Леба опустился перед женой на одно колено и нежно заключил ее ладони в свои. – Я обязан ехать.
– Никому ты ничем не обязан, – мягко, но настойчиво сказала она. – Антуан и один справится. А ты оставайся со мной.
– Это мое самое заветное желание – провести всю жизнь у твоих ног.
– Вот и последуй ему, милый.
– Непременно! Сразу же после вторжения в Бельгию.
Элизабет в бессильной злобе сжала виски.
– Ты все забираешь у меня, Антуан, – простонала она. – Ты забрал мое сердце, мои иллюзии, а теперь желаешь лишить меня мужа. Зачем он тебе?
– Филипп нужен не мне, а республике, – отрезал Сен-Жюст и поднялся.
– Опять слова, опять напыщенные, красивые, пустые слова! – вскричала Элизабет. – Ты убьешь меня своими словами! Убьешь химерами, которых растишь и которыми пытаешься заселить Францию! Оставь мне жизнь, оставь мне надежду, оставь мне Филиппа!
– Что за трагедию ты разыгрываешь из-за какого-то ничтожного месяца! – раздраженно проговорил Сен-Жюст. – Не в первый раз мы едем в армию, и каждый раз возвращались невредимыми.
– Я попрошу отца и Генриетту приехать к тебе, – предложил Леба. – Или ты можешь пожить у своих родителей.
– Нет-нет, только не там! – Элизабет выпростала руку, словно защищаясь от невидимой угрозы. – С того самого ужина – помнишь? – в день казни бедняжки Люсиль, Элеонора не упускает случая напомнить мне о том, сколько боли мои слова причинили всем им, особенно Максимилиану, – она украдкой взглянула на Сен-Жюста и заметила, как его лицо сравнялось в цвете с бледно-серым галстуком, стягивавшим его шею. – Если бы ты мог поехать без Филиппа, Антуан, ты очень обязал бы меня, – тихо попросила она. – Я простила бы тебе все, даже Люсиль…
– Нет, Элизабет, нет, не надо, – прошептал Леба. – Не надо.
– Я не нуждаюсь в твоем прощении, Элизабет, – холодно поговорил Сен-Жюст. – Если когда-нибудь я почувствую, что моя совесть нечиста, я найду способ свести с ней счеты. Республика нуждается в твоем муже. А когда отечество нуждается в патриоте, он должен счесть за счастье послужить ему. Но клянусь, клянусь всем самым дорогим, что у меня есть, ни один волос не упадет с головы Филиппа. Твой муж вернется к тебе через месяц живым и невредимым.
– У тебя нет сердца, – она покорно опустила голову. – Ты всегда добиваешься желаемого, не так ли? Чего бы тебе это ни стоило.
– Я желаю лишь счастья французскому народу. И готов бороться за него до последнего вздоха.
– А о счастье близких тебе людей ты подумал?
– Счастье близких мне людей неотделимо от счастья нации, – уверенно произнес Сен-Жюст. – Его счастье, – он указал на округлившийся живот Элизабет, – невозможно без торжества свободы. Мы уезжаем десятого флореаля, Филипп. Я заеду за тобой в половине восьмого утра.
С этими словами он покинул квартиру Леба.
6 флореаля II года республики (25 апреля 1794 г.)
Огюстен Лежен медленно поднимался на третий этаж, приставляя прихрамывающую ногу к здоровой на каждой ступеньке. С тех пор, как Сен-Жюст переехал в особняк Обер, он еще ни разу не посещал друга и радовался возможности, наконец, побывать в его новой квартире, добытой, к тому же, его, Лежена, стараниями.
К величайшему удивлению шефа Бюро общей полиции, дверь ему открыл совершенно незнакомый человек лет двадцати – двадцати пяти, вежливо спросивший, как доложить о посетителе гражданину Сен-Жюсту. Лежен назвался, и человек исчез за дверью гостиной, из которой раздавались оживленные голоса. Он услышал, как его представили и звонкий голос Сен-Жюста потребовал пригласить посетителя.
– Огюстен! Вот так неожиданность! – приветливо поздоровался член правительства.
Он стоял посреди гостиной в странной позе: левая нога его была обтянута сапогом из светлой замши, а правая, в шелковом чулке, водруженная на низкий табурет, являлась предметом внимательного изучения стоявшего перед ним на одном колене человека.
– Так хорошо? – спросил тот, обвив меркой голень депутата.
– Слишком тесно, – ответил Сен-Жюст. – Отпусти на один палец. Да… так.
Человек сделал пометки в блокноте и поднялся на ноги.
– Можешь обуваться, – скомандовал он. – Теперь выберем кожу. Я принес образцы.
На свет явился томик, напоминавший бульварный роман, только вместо страниц у него были кожаные листы.
– Мы уже заканчиваем, Огюстен, – натянув сапог, Сен-Жюст обернулся к стоявшему в дверях гостю. – Располагайся, прошу тебя.
Лежен оглянулся в поисках места, где бы он мог «расположиться», но все диваны и кресла были завалены одеждой, среди которой преобладала униформа. Заметил он и несколько шляп с трехцветным плюмажем, и широкий трехцветный шарф, символ представителя народа в миссии.
– Вот мой лучший образец, гражданин, – сапожник тем временем раскрыл книжку на нужной странице. – Очень мягкая и выносливая кожа. Такие сапоги будут служить тебе не один год.
Сен-Жюст провел кончиками пальцев по черному образцу.
– Не один год? – улыбнулся он. – А проживу ли я год?
При этих словах Лежен вздрогнул и вопросительно посмотрел на друга, но тот внимательно перелистывал кожаные страницы, сминая и вновь расправляя образцы. Сапожник терпеливо ждал, не спуская глаз с депутата.
– Вот эта, – Сен-Жюст ткнул пальцем в выбранную страницу. – Мне нужно четыре пары через два дня. Ровно через два дня, – с нажимом добавил он.
– Приступлю сегодня же, – заверил сапожник.
– Прекрасно. Дюнойе расплатится с тобой немедленно.
– Спасибо, гражданин.
Сапожник поспешно укладывал в сумку разбросанные по полу блокнот, карандаш, мерку, стельки и набойки.
– Я рад, что ты зашел, Огюстен, – проговорил Сен-Жюст и, собрав в охапку несколько пар панталон, висевших на спинке кресла, жестом предложил Лежену устраиваться, после чего, освободив другое кресло от шляп и бросив их вместе с панталонами на диван, сел напротив друга. – Я собирался зайти сегодня вечером в Бюро, но уж коли ты пришел, поговорим тут. Прости, что не могу принять тебя должным образом, – он обвел рукой беспорядок в гостиной. – Три дня до отъезда, а времени собраться совсем нет.
– Кто это у тебя? – спросил Лежен, кивнув в сторону прихожей.
– Перье, один из лучших армейских сапожников, очень рекомендую.