Страница 9 из 27
Однако, пожалуй, все же недопустимо считать вроде как ненастоящей жизнь, подобную жизни Ницше, прожитую с редкостной последовательностью в соответствии с природой лежащего в ее основе инстинкта власти. В противном случае мы вынесли бы ему такой же несправедливый приговор, что и сам Ницше вынес своему антиподу Вагнеру: «В нем все неподлинно, а что подлинно, то скрыто или приукрашено. Он – актер во всех смыслах этого слова, в дурном и хорошем». Откуда такое предубеждение? Вагнер – как раз представитель того самого, другого фундаментального инстинкта, который Ницше игнорировал, но на котором базируется психология Фрейда. Если мы поинтересуемся, был ли этот первый инстинкт, инстинкт власти, известен Фрейду, то можно обнаружить, что Фрейд зафиксировал его под названием «влечения “я”». Но эти «влечения “я”» в его психологии влачат довольно жалкое существование рядом с широко, слишком широко, развернутым сексуальным моментом. На самом деле человеческая природа представляет собой поле жестокой и бесконечной борьбы между принципом «я» и принципом инстинкта: «я» – всецело граница, инстинкт – безграничен, и оба принципа обладают одинаковой властью. В определенном смысле человек может считать своим счастьем, что осознает лишь какой-то один инстинкт, и поэтому с его стороны благоразумно избегать знакомства с другим. Но, познав другой инстинкт, он пропал: тогда человек вступает в фаустов-_ский конфликт. В первой части «Фауста» Гете показал нам, что означает принять инстинкт, а во второй – что означает принять «я» с его зловещими глубинами. Все незначительное, мелочное и трусливое в нас отступает перед этим и сжимается. Для этого есть хорошее средство: мы делаем открытие, что «другое» в нас есть некий «другой», и притом некий реальный человек, мыслящий, делающий, чувствующий и желающий всего того, что недостойно и вызывает презрение. Итак, враг найден, и мы с удовлетворением начинаем с ним борьбу. Отсюда возникают те хронические идиосинкразии, отдельные примеры которых для нас сохранила история нравов. Особенно прозрачный пример – это, как уже говорилось, «Ницше против Вагнера, против Павла» и т. д. Но повседневная человеческая жизнь буквально переполнена подобными случаями. Таким остроумным способом человек спасается от фаустовской катастрофы, для которой у него, возможно, не хватает ни мужества, ни сил. Но целостный человек знает, что даже его злейший враг, и даже множество их не могут тягаться с одним самым опасным соперником – с его собственным «другим», который «живет в сердце». Ницше имел Вагнера в себе. Поэтому он завидовал ему из-за «Парсифаля». Хуже того, он, Савл, имел в себе также Павла. Поэтому Ницше стал носителем душевных стигм. Ему, подобно Савлу, пришлось пережить христианизацию, когда «другой» внушил ему «Ессе homo». Кто «пал перед крестом» – Вагнер или Ницше?
Провидению было угодно, чтобы как раз один из первых учеников Фрейда, Альфред Адлер[20], обосновал точку зрения на сущность невроза, которая базируется исключительно на принципе власти. Весьма интересно и даже по-особому увлекательно наблюдать, как по-разному выглядят одни и те же вещи при различном освещении. Заранее оговаривая основную противоположность, я хотел бы сразу упомянуть о том, что Фрейд все представляет как строго каузальную последовательность, вытекающую из предшествующих фактов. Адлер же, напротив, все представляет обусловленной целью упорядоченностью. Возьмем простой пример. Одну молодую даму начинают мучить приступы страха. Ночью она просыпается с душераздирающим криком от какого-то кошмарного сна, долго не может успокоиться, прижимается к мужу, умоляет его не бросать ее, хочет снова и снова слышать от него заверение в его любви и т. п. Постепенно из этого развивается нервная астма, приступы которой случаются и днем.
Метод Фрейда в подобном случае требует немедленно углубиться в изучение внутренней каузальности картины болезни. Что видела пациентка в первых кошмарных снах? На нее нападали дикие быки, львы, тигры, злодеи. Что в связи с этим вспоминается пациентке? Когда она еще не была замужем, с ней произошла следующая история. Однажды она отдыхала на одном из горных курортов, много играла в теннис, заводила обычные знакомства. Среди прочих оказался один молодой итальянец, который особенно хорошо играл в теннис, а вечерами демонстрировал свое умение играть на гитаре. Завязался безобидный флирт. Однажды во время прогулки при луне «неожиданно» прорвался темперамент итальянца, ничего не подозревавшая девушка была сильно напугана. При этом пылкий поклонник смотрел на нее таким взглядом, который она не могла забыть. Этот взгляд возникает перед ней до сих пор даже во сне, и те дикие звери, преследующие ее, смотрят так же. Действительно ли этот взгляд поразил ее только в итальянце? Об этом мы узнаем из другой реминисценции. Когда пациентке было около 14 лет, она потеряла отца, погибшего в результате несчастного случая. Отец был человеком светским и много путешествовал. Однажды, незадолго до своей смерти, он взял ее с собой в Париж, где они среди прочего посетили и «Folies Bergeres». Там произошло нечто, что тогда произвело на нее неизгладимое впечатление: при выходе из театра к ее отцу внезапно бросилась и невероятно нагло прижалась какая-то размалеванная особа. Дочь испуганно взглянула на отца, не зная, что он предпримет, – и увидела тот же взгляд, тот же звериный огонь в его глазах, как и много позже в глазах итальянца. Это неизъяснимое Нечто преследовало ее тогда день и ночь. С того момента ее отношение к отцу изменилось. Она то раздражалась, была язвительна и капризна, то проникалась к нему нежнейшей любовью. Тогда же у нее внезапно появились беспричинные приступы истерического плача, а еще каждый раз, когда отец был дома, с ней происходили неприятные случаи: например, за столом она, поперхнувшись, давилась пищей, что сопровождалось явными приступами удушья, после которых она нередко на день-два теряла голос.
Известие о внезапной смерти отца причинило ей острую боль, что вызвало тогда приступ истерического судорожного… смеха. Но вскоре она успокоилась, ее состояние довольно быстро улучшилось, и невротические симптомы почти совсем исчезли. Прошлое казалось забытым. Лишь случай с итальянцем вновь взбудоражил в ее душе нечто, внушающее страх. Тогда она сразу же порвала с молодым человеком, а спустя несколько лет вышла замуж. Однако после рождения второго ребенка у нее начался нынешний невроз, а если точнее, то с того момента, когда она сделала открытие, что ее супруг проявляет определенные нежные чувства к другой женщине.
В приведенной истории много неясного: где, например, ее мать? О матери следует сказать, что, имея больные нервы, она побывала во всех доступных санаториях и испробовала разные системы лечения. Она также страдала астмой на нервной почве и симптомами страха. Брак родителей, насколько помнила пациентка, был весьма прохладным. Мать плохо понимала отца, и удочери всегда было такое чувство, что она понимает его гораздо лучше. К тому же она была явной любимицей отца и, соответственно, не испытывала теплых чувств к матери.
Этих уточнений, пожалуй, достаточно, чтобы получить представление о том, как протекала история болезни. За имеющимися в наличии симптомами скрываются фантазии, вначале вызванные историей с итальянцем, но в дальнейшем ясно указывающие на отца, неудачный брак которого рано дал любимой дочери импульс к захвату места, собственно принадлежащего матери. За этим захватом, естественно, скрывается фантазия, что она, дочь, есть самая подходящая жена для отца. Первый приступ невроза случился в тот момент, когда пациентка получила тяжелый удар, вероятно, такой же, который пришлось когда-то испытать и ее матери (что, конечно, не было известно ребенку). Эти симптомы легко объяснимы как выражения разочарованной и отвергнутой любви. То, что она давилась во время еды, было вызвано определенным чувственным проявлением, когда спазмами горла сопровождаются сильные переживания, которые человек не может полностью «проглотить». (Как известно, метафоры нашей речи часто соотносятся с такого рода физиологическими явлениями.) Когда отец умер, случилось так, что хотя ее сознание было чрезвычайно удручено, однако «тень» ее подсознания смеялась. Когда отец бывал дома, ей становилось грустно, и она заболевала; когда его не было, то она всякий раз чувствовала себя гораздо лучше, как и все те многочисленные мужья и жены, которые еще скрывают друг от друга ту сладкую тайну, что они отнюдь не всегда и не абсолютно необходимы друг другу.
20
Uber den nervosen Charakter, 1912.