Очерки по аналитической психологии

В определенной степени за этой концепцией можно признать право на существование в той мере, в какой человек вообще в состоянии четко наметить линию своей жизни и придерживаться ее. Но мы знаем, что никакая человеческая дальновидность и жизненная мудрость не способны обеспечить нашей жизни заранее избранное направление, это возможно разве что на небольших отрезках пути. Такая точка воззрения значима во всяком случае лишь для «обычного» жизненного типа, но никак не для «героического». Второй образ жизни тоже встречается, правда, гораздо реже, чем первый. По его поводу уже нельзя, конечно, сказать, что человек едва ли может выбрать направление своей жизни или может сделать это лишь на короткой дистанции. Героический образ жизни безусловен, т. е. выбор жизненного направления определяют судьбоносные решения, причем сохраняющие свою силу и в случае печального исхода. Врачу, разумеется, чаще приходится иметь дело с обычными людьми и гораздо реже – с обладающими свободной волей героями, и, к сожалению, в большинстве такими, показной героизм которых оказывается на поверку инфантильным утешением перед лицом всесильной судьбы или же чванством, которое скрывает за собой саднящее чувство неполноценности. Во всемогущей повседневности, к сожалению, встречается мало такого необычного, вполне здорового. В жизни мало места для явного героизма, но нельзя сказать, что потребность в героизме вообще не возникает перед нами. Наоборот, самое скверное и тягостное для нас заключается как раз в том, что банальная повседневность предъявляет нашему терпению, нашей преданности, выдержке, самоотречению свои стандартные требования, которые следует выполнять со всем смирением и без каких-либо показных героических жестов, для чего, пожалуй, нужен истинный героизм, хотя на первый взгляд и незаметный. Он лишен внешнего блеска, не окружен похвалой и постоянно стремится рядиться в повседневные одежды.

Таковы требования, неисполнение которых приводит к неврозу. Чтобы избежать их, многие уже принимали смелые решения о своей жизни и реализовывали их до конца, даже если они и были заблуждением в глазах остальных людей. Перед такой судьбой можно только преклоняться. Однако, как уже было сказано, такие случаи редки, остальные же представляют подавляющее большинство. Для последних направленность жизни не является простой, ясной линией. Перед такими людьми судьба предстает весьма запутанной и преисполненной различных возможностей. И из всех этих многих возможностей всего лишь одна – их собственный и правильный путь. Кто мог бы, даже обладая всем доступным человеку знанием своего собственного характера, осмелиться на то, чтобы заранее определить эту самую единственную возможность? Разумеется, волей можно достегнуть многого. Однако в корне ошибочно стремление, взяв за образец судьбу некоторых личностей с особенно сильной волей, любой ценой подчинить своей воле и собственную судьбу. Наша воля есть функция, направляемая нашим замыслом. Таким образом, она зависит от определенности последнего. Наш замысел должен – коль скоро он вообще является некоторым замыслом – быть рациональным, т. е. соответствующим разуму. Однако разве кто-нибудь доказал и разве возможно вообще когда-либо доказать, что жизнь и судьба согласуются с нашим человеческим разумом, т. е. что они равным образом рациональны? Напротив, мы небезосновательно, предполагаем, что они тоже иррациональны, т. е. в конечном счете имеют свое основание и по ту сторону человеческого разума. Иррациональность события выражает себя в так называемой случайности, которую мы, как правило, вынуждены отрицать, так как мы ведь априори не можем не мыслить любой процесс как каузально и необходимо обусловленный, а следовательно, такой процесс и не может быть для нас случайным[25]. Однако случайность присутствует практически повсюду, ее очевидность настолько бросается в глаза, что мы с не меньшим успехом легко могли бы пренебречь нашей каузальной философией. Полнота жизни закономерна и вместе с тем не закономерна, рациональна и одновременно иррациональна, поэтому разум и обоснованная им воля всесильны лишь в очень небольших пределах. Чем дальше мы распространяем рационально избранное направление, тем больше можем быть уверены, что тем самым исключаем иррациональную жизненную возможность, которая, однако, имеет не меньшее право быть осуществленной.

Разумеется, способность выбирать направление своей жизни – весьма целесообразное свойство человека. Вполне правомерно утверждать, что достижение разумности является величайшим завоеванием человечества. Однако это вовсе не означает, что так должно или так будет продолжаться в любых обстоятельствах. Страшная катастрофа Первой мировой войны перечеркнула расчеты даже наиболее оптимистически настроенных культурорационалистов. В 1913 г. Оствальд написал следующее: «Все человечество сходится в том, что современное состояние вооруженного мира – это состояние неустойчивое, которое постепенно становится нетерпимым. Оно требует от некоторых наций чудовищных жертв, значительно превосходящих затраты на культурные цели, хотя тем самым какие-либо позитивные ценности отнюдь не обретаются. Если, таким образом, человечество сможет найти пути и средства, чтобы прекратить подготовку к войнам, чтобы они никогда не происходили, и отказаться от подготовки значительной части нации самого цветущего и работоспособного возраста к войне и ко всем прочим бесчисленным злодеяниям, вызываемым современным состоянием, то тем самым будет сэкономлено такое огромное количество энергии, что с этого момента следовало бы рассчитывать на небывалый расцвет культуры. Ибо война, как и индивидуальная борьба, хотя и является самым древним из всех возможных средств разрешения противоречий между двумя или несколькими волями, однако – именно поэтому – и самым нецелесообразным, сопряженным с бессмысленным расточительством энергии. Поэтому полное устранение как потенциальных, так и наличествующих войн всецело отвечает смыслу энергетического императива и является одной из важнейших культурных задач современности»[26].

Но иррациональность судьбы пожелала не того, чего хотела рациональность стремящихся к добру мыслителей, а потребовала не только пустить в дело горы накопленного оружия и множество солдат, но и гораздо большего: чудовищного, безумного опустошения, массового убийства небывалых масштабов. Человечеству, вероятно, следовало бы из этого сделать вывод о том, что посредством только рационального замысла можно, видимо, овладеть всего лишь одной стороной судьбы.

То, что говорится о человечестве вообще, относится и к каждому человеку в отдельности, ибо все человечество состоит из отдельных личностей. И то, что является психологией человечества, это также психология отдельного человека. В мировой войне мы пережили страшную расплату за рациональную преднамеренность цивилизации. То, что у отдельного человека называется «волей», у наций называется «империализмом», ибо воля есть проявление власти над судьбой, т. е. исключение случайного. Цивилизация – это рациональная, произвольно и намеренно реализованная «целесообразная» сублимация свободных энергий. С отдельным человеком дело обстоит точно так же. И как идея всеобщей культурной организации в этой войне претерпела чудовищную корректировку, точно так же отдельный человек в своей жизни нередко вынужден на опыте узнавать, что так называемые «находящиеся в свободном распоряжении» энергии не позволяют распоряжаться собой.

Однажды в Америке у меня консультировался один коммерсант, которому было около 45 лет. Его случай хорошо иллюстрирует только что сказанное. Это был типичный американец, самостоятельно выбившийся в люди из самых низов. Он был очень удачлив, основал солидное предприятие. Постепенно ему удалось поставить дело так, что он уже подумывал отойти от руководства. Он ушел на покой за два года до того, как я с ним встретился. До этого он жил исключительно своим делом, отдавая ему всю свою энергию с той невероятной интенсивностью и односторонностью, которая характерна для преуспевающего американского бизнесмена. Он купил себе великолепную виллу, где и намеревался «жить», мечтая при этом о лошадях, автомобилях, гольфе, теннисе, «parties» (фр. – развлечениях) и т. д. Однако он просчитался. Его энергию, ставшую «свободной», отнюдь не удовлетворили все эти манящие перспективы, и она упорно сосредоточилась на совсем ином: буквально после нескольких недель долгожданной счастливой жизни он стал прислушиваться к каким-то необычным ощущениям в теле. Еще нескольких недель оказалось достаточно, чтобы повергнуть его в небывалую ипохондрию. Нервы его окончательно расстроились. Этот здоровый, физически необычайно крепкий, на редкость энергичный человек превратился в плаксивого ребенка и утратил все свое мужество. Одни страхи сменялись другими, и он чуть ли не до смерти изводил себя ипохондрическими придирками и подозрениями. Тогда он проконсультировался у одного известного специалиста, который сразу совершенно правильно определил, что пациент нуждается лишь в одном – в привычной работе. Это понял и сам пациент и вернулся к прежней деятельности. Однако, к его огромному разочарованию, теперь у него не возникало никакого интереса к своему делу. Ни терпение, ни решимость не помогали. Никакими средствами уже не удавалось направить энергию на дело. Естественно, его состояние еще больше ухудшилось. Вся его прежняя живая творческая энергия со страшной разрушительной силой обернулась теперь против него. Его творческий гений в известном смысле восстал против него, и совершенно так же, как прежде сам бизнесмен вершил в своем мире большие организационные дела, так теперь его демон творил в нем не менее утонченные хитросплетения ипохондрических иллюзорных умозаключений, которые просто уничтожали этого человека. Когда я его увидел, в духовном плане он уже являл собой развалину. Я все же попытался разъяснить ему, что хотя подобная огромная энергия и может быть отвлечена от дела, но весь вопрос в том, на что ее направить. Порой даже самые прекрасные лошади, самые быстрые автомобили и самые увлекательные развлечения не могут быть притягательными для энергии, хотя, разумеется, вполне разумно предположить, что человек, посвятивший свою жизнь серьезной работе, в определенном смысле имеет естественное право на другие радости жизни. Да, распоряжайся судьба в соответствии с человеческим разумом, тогда, пожалуй, все должно бы обстоять так: сначала – работа, затем – заслуженный отдых. Но все происходит как раз иррационально, и энергия самым неподобающим образом требует того «канала», который приходится ей по вкусу, а иначе она просто накапливается и, не находя выхода, становится разрушительной. Энергия описываемого пациента вернулась к прежним негативным ситуациям, в частности – к воспоминанию о заражении сифилисом, случившемся с ним 25 лет назад. Однако и это было лишь этапом на пути возрождения детских реминисценций, которые у него уже почти было исчезли. Именно изначальное отношение к матери определило направленность его симптоматологии: это был «способ» привлечь к себе внимание и интерес своей (кстати, уже давно умершей) матери. Но и эта стадия не была окончательной, ибо цель состояла в том, чтобы в известном смысле вернуть его к потребностям собственного тела, утраченным в юности, когда вся его жизнь была сосредоточена лишь в голове. Он развивал только одну сторону своего существа, другая же оставалась в глухом, так сказать, вещественном состоянии. Но именно эта другая сторона необходима была ему только для того, чтобы он мог «жить». Ипохондрическая «депрессия» как бы принудительно возвратила его к телу, которое он всегда игнорировал. Сумей он последовать направленности депрессии и ипохондрической иллюзии и осознать те фантазии, которые возникали из такого состояния, это было бы путем ко спасению. Но, как и следовало ожидать, мои аргументы не встретили понимания. Такой запущенный случай можно лишь попытаться – пока человек еще не умер – облегчить, но уже едва ли можно вылечить.

25

Современная физика покончила с этой строгой каузальностью. Остались еще лишь «статистические вероятности». Уже в 1916 г. я указывал на психологическую обусловленность каузального восприятия, что в то время вызвало резкие отклики. Ср.: Collected Papers on Analytical Psychology, 1920, 2nd е<±, p. X и XV

26

Wilhelm Ostwald. Die Philosophic der Werte, 1913, p. 312 f.