Страница 4 из 20
И вот Жан Плантен пришел в Лион с единственным выжившим ребенком, чтобы начать новую жизнь. Маленький Кристоф – все, что осталось от большой семьи, – сидя у отца на руках, обозревает непривычно шумную жизнь большого города, может, с испугом, а может, с интересом – ничего подобного он раньше не видел.
Плантен-старший не слишком уверенно направляется в квартал Сен-Жюст, к дому каноника местной церкви Порре. Они давно знают друг друга, но прошло много лет, и совершенно непонятно, захочет ли старый знакомый помочь Жану и его сыну. Но судьба улыбнулась скитальцам после стольких несчастий – Жана берут на службу в семью Порре и Пюпье. А Кристоф на несколько лет находит новый дом и любящую семью. С племянником каноника Пьером он подружится на всю жизнь.
Или, может быть, следует начать наше повествование по-другому? Где-то на западе прекрасной Франции, между Туром и Пуатье, чуть в стороне от больших дорог, расположился роскошный замок Шато-де-ля-Рош-дю-Мэн. Его владелец – прославленный доблестный рыцарь Шарль де Терселен, кавалер ордена святого Михаила и капитан королевской армии. Верой и правдой служа монарху, он снискал великую славу в сражениях, но, к сожалению, не сумел оставить потомкам ничего, кроме сказаний о своих подвигах. Не имея средств к существованию, трудно вести аристократический образ жизни. Поэтому однажды сыновья Шарля Кристоф и Пьер вынуждены покинуть родной замок, чтобы самим зарабатывать на хлеб, обучившись ремеслу. Дабы не позорить благородную фамилию неблагородными занятиями, они берут себе новые имена: Пьер становится Порре (по-французски «лук-порей»), а Кристоф выбирает фамилию Плантен (по-французски «подорожник»). Пьер поступает учеником к аптекарю, а Кристоф едет в Нормандию учиться печатному делу…
Какой же из двух историй верить? Дело было 500 лет назад, почти никаких документов не сохранилось, только эти две легенды. Первая версия изложена в одном из писем Пьера Порре[5], вторая – в записках внука Плантена Бальтазара I Моретуса[6].
Чума – это не только всем известная пандемия XIV века (1347–1353), унесшая от трети до половины населения Европы (20–60 млн человек) и вошедшая в историю как «Черная смерть». Первая крупная эпидемия – Юстинианова чума (541–544) – стоила жизни от четверти до половины населения Восточной Римской империи. С тех пор болезнь прочно поселилась в Европе и с завидной регулярностью опустошала отдельные ее уголки вплоть до конца XVIII века. Самые сильные ее проявления зафиксированы в 638, 746–770,1356–1370,1402-1406, 1448–1460,1502-1508,1518–1526,1545-1560, 1625–1631,1665-1666 (Большая Лондонская чума), 1678–1683,1708-1714,1770–1772 (Чумной бунт в Москве) годах. Не было, пожалуй, года, чтобы где-то в Европе не умирали от чумы – в локальных или региональных масштабах.
Чума – вовсе не выдающееся событие, не конец света, а всего лишь проза жизни.
Как и холера, оспа, тиф, дизентерия и многие другие болезни, от которых не существовало лекарств. Люди воспринимали их с покорным фатализмом, как Божью кару.
Только в 1894 году французский биолог Александр Йерсен открыл возбудителя болезни – чумную палочку.
И это, собственно, все, что историкам удалось выяснить о ранних годах Кристофа Плантена.
Неизвестно, когда он родился. Неизвестно, где он родился.
Что касается даты, то родственники и знакомые Плантена давали разные свидетельства, да и сам он, говоря о возрасте, не был последователен: из одного высказывания следует, что он появился на свет в 1520 году, из других, что в 1514, 1521 или 1525 году. Биограф Леон Воэ считает, что Плантен и сам точно не знал своего возраста – для XVI века вполне обычная ситуация. Он был французом, однако откуда именно – непонятно. По прибытии в Антверпен Плантен указал, что он из Тура, но, возможно, происходил из его окрестностей. Один из внуков называл местом рождения деда Шитре близ Шательро. Большинство исследователей ранее считали, что он происходил из Мон-Луи, теперь же склоняются к версии, что из Сен-Авертена недалеко от Тура – там в то время жили три семьи с фамилией Плантен.
Историки склонны верить скорее версии Порре: во-первых, сам Плантен черным по белому писал, что происходит из простолюдинов[7]; во-вторых, существование семьи Порре-Пюпье, как и самого каноника Порре, подтверждается сохранившимися документами из городского архива Лиона.
Жан Плантен по-прежнему остается фигурой загадочной: нет сведений о том, откуда он родом и чем занимался до переезда в Лион, даже само его существование некоторое время было под вопросом – правнук Бальтазар, большой любитель сочинять семейные легенды, своими рассказами основательно запутал исследователей.
Лион. Хартманн Шедель, «Нюрнбергская хроника», 1493
Приведенное им семейное предание – совершенно в духе времени, но оно повествует не столько о Кристофе Плантене, сколько о личности самого Бальтазара.
При нем семья достигла высокого благосостояния, играла значительную роль в жизни Антверпена, вошла в местную элиту. Одна из крупнейших типографий мира, один из столпов городской экономики, огромный дом, полный гостей, среди клиентов – король Испании и папа римский. Для принадлежности к самой верхушке общества не хватало только одного – дворянского титула. Забегая вперед, скажем, что титул получит внучатый племянник Бальтазара – Бальтазар III. И настолько этому факту обрадуется, что отделает комнаты дома позолоченной кожей, обставит самой дорогой мебелью и даже купит модную диковинку – клавесин, чтобы дом выглядел действительно по-дворянски. А вот Бальтазар I, видимо, чувствовал себя несколько неловко среди местной знати. Ему очень хотелось иметь благородное происхождение, или, по крайней мере, хоть легенду о нем.
При этом Шарль де Терселен – реальная историческая фигура (сохранился даже его портрет), а замок Шато-де-ля-Рош-дю-Мэн стоит по сей день, радуя туристов своей красотой. В путеводителях пишут, что свой нынешний великолепный облик он получил в 1490 году, когда вернувшийся с военной службы в Италии Шарль де Терселен, насмотревшись на тамошние палаццо, перестроил его в итальянском стиле. Правда, в современных исследованиях, где упоминается этот архитектор-любитель, написано, что родился он около 1482 года; во всяком случае, в 1536 году король Франциск I назначил Шарля де Терселена губернатором итальянского города Фоссато, оккупированного французскими войсками[8]. Предположить, что не самый последний полководец французского короля был в это время настолько беден, что его сыновья, втоптав в грязь имя отца, подались в ремесленники…
Oratores, bellatores, Laboratores – «те, кто молится», «те, кто воюет» и «те, кто работает» – три сословия, три столпа средневекового общества, да и западной христианской цивилизации в целом – вплоть до Французской революции 1789 года: духовенство, аристократия и люди труда (крестьяне, рабочие, ремесленники, буржуа). Если первые два сословия не очень отличались по статусу – скорее, по специфике занятий (представитель аристократической семьи вполне мог сделать духовную карьеру), то третье сословие стояло не просто на ступеньку, а намного ниже. При этом оно составляло более 95 % населения.
Вся организация европейского общества была направлена на то, чтобы поддерживать и подчеркивать сословные различия. Даже в мелочах, скажем, в одежде и аксессуарах: каким бы богатым ни был простолюдин – на некоторые вещи он просто не имел права, чтобы его ни в коем случае не приняли за аристократа и не оказали лишние почести.
С XVI века третье сословие играет все более важную роль в экономике и политике. Все больше простолюдинов по происхождению становятся фактически богаче и влиятельнее аристократов, но символические, церемониальные различия остаются и поддерживаются: множество правил и ритуалов призваны постоянно напоминать простолюдинам, где их место.
5
Письмо Пьера Порре Кристофу Плантену от 25 марта 1567 года, цитируется по Clair (1960), 236–238.
6
Rooses (1914), 3–8; Clair (1960), 1–6.
7
plebeius homo – из письма дочери Мадлен от 25 декабря 1580 года, цитируется по Voet (1972), vol. 1, 4.
8
Например, Henderson (2012), 177.