Страница 3 из 12
Выпустив наконец из объятий супругу, он дал слуге знак подвести коня.
– Слышишь, самое позднее в начале апреля, – сказал Марза еще раз перед тем, как, грузно усевшись в седло, тронуть башмаками лошадиные бока.
За купцом потянулись остальные всадники: многочисленная прислуга и охрана, а также несколько подвод с поклажей и провиантом. Где-то далеко внизу, у городской пристани, их уже ждал венецианский торговый корабль.
Но Марза не вернулся ни через месяц, ни через два, ибо при сходе с трапа в трапезундском порту, неудачно оступившись, сломал ногу и надолго оказался прикованным к постели в своем роскошном, но, увы, пустом без его драгоценной птички доме.
А потом до купца долетела страшная весть, что османский султан Мехмед – да поразят его небеса! – окружил Константинополь своим несметным войском…
4
Свою будущую жену Джорджио Марза впервые увидел январским утром 1453 года в храме Святой Софии.
Служба уже началась, когда сопровождаемый слугою купец ступил под гулкие своды главного константинопольского собора. И хотя бывал здесь уже не раз и внутренне готовился к этому, при взгляде на словно парящий на немыслимой высоте купол с переливающимся мозаичным крестом посредине, вновь ощутил легкое головокружение и необъяснимый, переполняющий душу восторг. Венецианец знал, что подобный восторг испытывал не он один: о похожих переживаниях с волнением в голосе говорили многие его знакомые – причем все солидные, твердо стоящие на ногах люди, в повседневной жизни чуждые всяких сантиментов.
Что и говорить, древние зодчие знали свое дело – Святая София, подобно камертону, сама задавала входящему необходимый для общения с Господом настрой.
В немногочисленной толпе молящихся в основном преобладали латиняне и местные чиновники всех мастей и рангов. Кто в шелках и золоте, кто в подчеркнуто строгих одеждах – они по праву располагались поближе к алтарю, как наиболее рьяные сторонники принятой пятнадцать лет назад Флорентийской унии; публика попроще стыдливо жалась около выхода или в боковых пределах собора. После того как папский легат Исидор тусклым декабрьским днем провел здесь совместную с православным епископом литургию, большинство православных прихожан посчитали храм оскверненным и перестали посещать его…
Марза, как и все сторонники унии, не понимал этого яростного упорства ортодоксов, считая, что перед лицом надвигающейся с востока угрозы две христианские церкви просто обязаны забыть обо всех своих разногласиях и поскорее объединиться. Будучи человеком торговым, он не мог не видеть очевидной выгоды от такого объединения, а все эти теологические споры об исхождении Святого Духа, о примате папства и других заумных сентенциях, оставлял на откуп ученым богословам, которых, как известно, хлебом не корми, а дай забраться во всякие немыслимые и опасные для душевного здоровья дебри.
Итак, полный приподнятых чувств купец уже намеревался было присоединиться к молящимся в центре зала соотечественникам, как вдруг его блуждающий взгляд, ибо все в этом фантастическом храме привлекало внимание вошедшего, натолкнулся на одиноко стоящую в левом приделе женщину. Ниспадающий тяжелыми складками плащ и отороченный мехом капюшон скрывали ее возраст и фигуру, но рука, подносимая ко лбу для очередного крестного знамения, была изящна и молода. В храме были и другие женщины, но отчего-то именно эту прихожанку заприметили глаза стареющего венецианца, который после смерти жены уже как три года не проявлял интереса к противоположному полу.
Снедаемый любопытством, мгновенно потеряв весь свой давешний настрой и присущую его возрасту и положению солидность, Марза и сам не заметил, как оказался у левого придела. Прячась в спасительной тени одной из колонн, купец сумел наконец разглядеть лицо незнакомки. Разглядел и, как в ледяную воду, окунулся вдруг в прошлое: туда, где отцовский дом, в три этажа нависающий над мутным каналом, легкие четырнадцать лет и девушка в окне напротив, нежные черты которой он не спутал бы ни с какими другими. Его юношеская греза, его неразделенная любовь, дочка важного венецианского сановника.
Лишь узкое ущелье между домами, да канал, по которому иногда скользили высоконосые ведомые ловкими гондольерами лодки, разделяли их. Девушка знала, что за ней наблюдают, и нарочно поддразнивала несчастного юношу, подолгу задерживаясь у распахнутого окна, то расчесывая свои густые рыжеватые волосы, то занимаясь вышиванием. Увы, она была на несколько лет старше Марза и давно уже обручена с каким-то высокородным счастливцем. Брак этот, правда, так и не состоялся: за полгода до свадьбы рыжеволосая красавица внезапно заболела и умерла. Говорили, что от горячки.
И вот теперь, каким-то непостижимым образом она снова возникла перед ним: такая же юная, такая же прекрасная, словно не было ни ее смерти, ни груза прожитых купцом лет.
Впрочем, как выяснилось позже, стоящая в храме незнакомка лишь отдаленно походила на его первую любовь, но игра света и услужливая память уже сделали свое дело: сердце венецианца дрогнуло…
Сопение слуги за спиной вернуло Марза к действительности.
– Слушай, Франческо, – прошептал он, обернувшись к тут же придвинувшейся плутоватой физиономии. – Видишь вон ту женщину в плаще?
Франческо понимающе ухмыльнулся, сонные глаза его сразу же повеселели.
– Так вот, я хочу знать о ней все…
Слуга поработал на славу и вечером того же дня Марза знал, что понравившуюся ему женщину, а вернее, юную восемнадцатилетнюю девушку, зовут Ириной, и что происходит она из старинного византийского рода, сильно подрубившего свои корни во время последней гражданской войны, и что живет она вдвоем с больной матерью, из-за болезни которой их финансовое положение ухудшается день ото дня. Два последних обстоятельства: болезнь матери и нужда особенно приободрили венецианца.
Получив, таким образом, все необходимые ему сведения, Марза начал действовать. На следующее утро в дом юной гречанки была доставлена корзина с еще теплым хлебом, свежайшими колбасами, сырами, сушеными фруктами и хорошим итальянским вином в запечатанном кувшине. Точно такая же корзинка была прислана и на другой, и на третий день, правда, на это раз в ней лежала собственноручно написанная купцом записка, в которой он указывал свое имя, звание и «покорнейше просил разрешения самолично засвидетельствовать свое почтение двум благороднейшим дамам». Разрешение было получено, и не прошло недели, как купец стал желанным гостем в их доме. Чтобы еще сильнее завоевать симпатии женщин, он пригласил к матери одного из лучших врачей в городе и полностью оплатил его весьма недешевые услуги.
Результат превзошел все ожидания: в тот день, когда старая женщина почувствовала себя несколько лучше, Ирина в порыве благодарности – о, эта всесокрушающая непосредственность юности! – бросилась купцу на шею. Марза, помнится, едва сдержался, чтобы в ответ не сжать девушку в крепких и совсем не дружеских объятиях истосковавшегося по женской ласке вдовца…
Купец все рассчитал правильно: больная мать, безденежье и неясное будущее в полупустом, постепенно угасающем городе не оставляли ей никаких шансов к сопротивлению. Когда он сделал ей предложение, бедняжка не смогла ответить отказом, тем более, что и мать ее, прослезившись, тут же дала свое благословение на брак.
Вскоре они обвенчались, по настоянию Марза в том же самом соборе, где купец впервые увидел ее….
5
Боль в сломанной ноге не обманула: весь последующий день и всю ночь на Понтийском море бушевал шторм. И лишь спустя еще трое суток, погожим майским утром в трапезундский порт пришел долгожданный корабль из Таны с грузом соленого лосося и икры. А вскоре и сам капитан – невысокий, эмоциональный итальянец лет тридцати с небольшим, явился к консулу с докладом.
Главную новость, что помимо рыбы в трюме его корабля находятся еще двадцать пленных турок, среди которых шестеро янычар, капитан выпалил чуть ли не с порога. Марза как раз завтракал, но, услышав такие новости, тут же позабыл о своей трапезе, и рука его с ложечкой, полной обожаемого им местного творога, застыла на полпути к уже открытому рту.