Берега светлых людей

— Реку придётся в другом месте перейти и отомстить-таки подлецам за прыть их! — за спиной вожака негромко произнёс Роальд.

— Если Лехрафс думает, что испугал нас вот этим, то пусть остаётся в своём неведении до поры. Мы найдём дорогу. Ах, как будет гореть этот город, зажаривая всех своих хвастунов! — откликнулся новый антский повелитель.

Его ближнее окружение принялось доводить толпе:

— Вождь приведёт нас к победе!..

— Нам ещё упадут в ножки, которые мы потопчем!..

— Не было человека более мудрого! Он спас войско! Он — спаситель нашего народа! Будем отныне звать его Антом!..

Костяк разноликой антской вольницы возрадовался переменам, открывавшим неизведанное.

А те, кто присоединился к ней ради добычи, глазели на готские корабли, размышляя о своём дальнейшем пути. Так-то и распадаются орды. Нет воспламеняющих побед — нет единения. Гладкость начальных предприятий рождает и утверждает дух сборной общности, без коего невозможны потрясающие мир победы, без коего гаснет пыл. Без этого духа воин вновь превращается в пастуха или хлебороба...

Анты, ответив иному берегу собственным кличем, пошли к северу, надеясь на скорую брань, ибо град халанский уже воспламенил их мечты.

Корабли стояли сторожевым рейдом день, стояли и ночь, опасаясь подвоха враждебной орды. Малые суда поднимались вверх по течению, разведчики зорко рассматривали прибрежные заросли, блюли открытые берега — неприятеля и след простыл.

— Сколько будут они стоять?! — волновалась Ргея.

— Пусть себе стоят. Они нам — заслон!

— Воды взяли много, а вот хлеба надо бы побольше!

— Тебе-то хорошо — будешь возить чаще! — улыбнулся в пшеничные усы страж.

— Да я бы там и осталась.

— Оставайся — не то мучение тебе какое!

— Какое мне мучение? Баба должна ждать мужа. Встреча слаще после разлуки! — совершенно по-иному ощущала себя Ргея.

В её жизни появился особый смысл, кой почувствовать в себе — большое счастье. И пусть женский тот смысл всегда с оттенком тревоги — зато вмещает он и привязчивую бабью любовь, и мужицкие помыслы, и лучший миропорядок, всегда неизменно исчезающий, когда о женском начале забывают... Доставляя на корабли пищу, Ргея была частицей этого светлого смысла. Во время походов — иногда, а уж во время обороны — всегда! — женщина рядышком с мужчиной! Её чуткий взор, мясо, запечённое её руками, её сопереживание воскрешают веру, воспламеняют в сердце огонь, полнят душу мужеством.

— Ты сама-то кушала, сестрица? На котёнка белого похожа!

— Обременена я.

— Да, да... Когда моя первым ходила, никуда меня от себя не отпускала... Сейчас поднадоел ей, что ль?.. Забирай и ты своего! — советовал по-дружески страж.

— Как заберёшь? У него всегда дела! Он у меня такой.

— И ты под стать ему.

— Ну, уж ладно вам.

— Богатыря ему родишь!

— Нет, богатыря не рожу.

— Что ж, девицу красную — тоже хорошо... Ещё и лучше: ушла — а ты и не переживай... — размышлял, повернувшись к женщине, усатый добряк. Та отчего-то была расстроена.

— Дочка, дочка... Наедут да заберут без спросу... — печально улыбаясь, ответила Ргея.

— Обязательно заберут. Такой же воин смелый, как и муж твой! — страж и не помышлял прекращать свои утешительные увещевания.

— Хороший вы.

— Вот и ты меня похвалила, сестричка.

Ргея, опустив ресницы, радовалась такому славному общению. Голос стража звучал нотками её детства. Она их вспомнила, она, вороша страницы памяти, задрожала от них, затревожилась в поисках защиты от страшного, подняла голову и увидела возле высоченного борта огромного Сароса. Его вид — свирепый и цельный — затмил собою всё, и всё заглушил. Гот показался ей страшнее здесь каждого. «Но он хороший, он такой трогательный, а грудь его тепла, а глаза под неистовыми бровями могут смотреть кротко в сторонку...»

И распахнулись навстречу любви синие очи Ргеи — да так широко, что, казалось, вместили всего возлюбленного, проникли в него до самой последней клеточки. Внутри неё всё заклокотало, она задыхалась, губы тихо выговаривали и выговаривали «Сарос...» И ничего на свете, кроме этой клокастой бороды и глаз цвета холодного неба, ей не было нужно.

Трапы свешивать не стали, провизию поднимали на верёвках. Ргея потерянно смотрела на это действо. Затем жалобно обратила взор к Саросу.

— Возьми девку к себе, муж! — рявкнул, немало пугнув опечаленную Ргею, страж.

Кантель, стоявший с Саросом, отверг предложение конунга, и последний остался нем.

— Тогда сам спустись к ней — извелась твоя былинка!

Сарос, более ни к кому не обращаясь, по верёвке слетел на нос челна и предстал пред ясны очи, в коих влага обильно залила синеву неземного обожания. Любовь сущая — обыденность?! Но когда маленькие ручки, дрожа, хватают огромные пятерни и тянут их к груди своей, когда стихает всё вокруг, зрители тишины той, даже силясь, не припоминают ничего равного по счастью такому безмолвию.

Кантель наверху подсаженным гласом не рычал больше ни на кого. Воины не глазели и не мешкали — вдыхали покой. Лехрафс вдали припадал к гриве скакуна и задумчиво созерцал застывшие в трепещущей плоти существа. Стемид тоскливо взирал на родимую сторону. Даже волны донские уж не плескали о борта.

— Садитесь, эво, в уголок. Не то свалитесь — лови вас потом... — вывел влюблённых из оцепенения страж.

Сарос, улыбаясь судьбе, богам-предкам, счастью, прошёл и уселся на лавку, искал её, не отступающуюся, утирал брызги на полоке, отворачивался, когда мягкое бёдрышко касалось его...

— Я тебе тёплого мяса привезла, а в колодах каша.

— Посижу с тобой, а потом поем, — зачарованный присутствием любимой, проговорил Сарос.

И челночок, оставивший снедь на корабле, повёз душевную парочку к стенам мирного русского града...

Анты больше не объявлялись. Тихо было возле города и на восточном берегу реки. Купцы — ионийцы, ассирийцы, халдеи, арамейцы, сицилийцы — понадеявшись на благосклонность фортуны и вдвое усилив руссами конвой своего торгового поезда, поплыли по тихой реке вверх, к бойкому донскому волоку. Купцы те на греческий манер величали сию реку Танаисом, хотя большей частью держались веры степной, пространной земли, не признавали богов завезённых и жили-бытовали по обычаям предков принявшего их народа.

Великая тут земля! В поколениях русеют здесь гости. Привыкли они и к набегам, и к ночной татьбе, и к бурям степным, и к разладу межплеменному, кой не предугадаешь и не предусмотришь...

Появились анты и исчезли. Одни из них вернулись к своим очагам, другие пробовали себя, кружа возле южных городов. Эти последние, идя к северу, всех северян растеряли, в лесах и рощах от них убежав. И нечего им больше делать возле города большого, потому ищут остатки орды несостоявшейся городки малые, пробираются правым берегом реки меньшей.

Не одолев Дона-отца, взялись гнусно подворовывать у Донца-сына. Но народ там чуткий, однако, — врасплох его не захватишь! Поджигают те жители слободки свои да загодя и сходят в лес-заступник...

— Надо вернуться мне, да своих позвать, да город Лехрафса покорить! — порешил Ант.

— И мне не мешает к нашим сходить, да созвать их числом превеликим, да к морям выйти, а при случае — и встать там надёжно! — рассудил Роальд. — Иди ты первым, пока к своим близко — приведёшь их. А я ждать буду с теми, кто остался.

— А где искать тебя, когда приду я с подмогой?

— Ты услышишь обо мне, как только вернёшься! — уверенно пообещал и Анту, и себе Роальд.

Ант, в ближайшем будущем мнивший себя главой тут надо всем, не заставил себя долго уговаривать. С двумя сотнями самых надёжных воинов умчался к реке Гейхе. То-то впоследствии он здесь разгуляется!..

Роальд, предполагая, что халаны долго теперь не сунутся в места по нижнему течению Борисфена, погнал свою немилосердную вольницу в поля севернее Альбии. Ему приходилось вести себя тихо: по обстоятельствам уменьшившееся войско в серьёзных боях не проверено, да и из порушенного прошлым годом города можно было ожидать отмщения...