Токио

– То есть как повезет?

Ветер насквозь продувает бушлат. Ощущение, что голый стоишь. Лейтенант Чекалов прячется за щитом, опустил веки с инеем на ресницах. Вздрогнул от неожиданно раздавшихся выстрелов, посмотрел в даль. Туда, где едва различима была линия горизонта, разделявшая белую степь и белое небо.

– Чикатило проснулся! – засмеялись курившие офицеры. – Ему только поляна с ништяками начала сниться, а тут война какая-то.

Все прячут лица в поднятые воротники бушлатов. Переступают на месте с ноги на ногу, но пальцев в берцах все равно не чувствуют.

– Бардельера, слышишь?

– А? – потерев нос, Вова вопросительно поднял брови.

– Нормальные люди сейчас дома водку пьют.

– Я знаю.

За холмами, на которых чернеет лес, гремят взрывы. Танки стреляют на директрисе. Во время ночных стрельб в городке всю ночь окна звенят.

– Раньше мы вон с Соколиной горки спецбоеприпасом стреляли… – показал рукой в меховой рукавице седой прапорщик.

– Мы в Германии тоже, но мы тогда по три штуки сразу. В каждом дивизионе по одному выстрелу. А он ведь приходит в контейнере с шифрозамком. Два формуляра положено вместе с ним. На контейнер и на сам заряд. А когда его открываешь, он там лежит весь хомутами застегнут, и на каждом из них тоже шифрозамок.

– Ноги! – донес ветер крик Сапзалиева, обращенный к бойцу, изготовившемуся к стрельбе.

Он пинал лежавшего на расстеленной плащ-палатке солдата, заставляя его широко раздвинуть ноги и прижать пятки к земле.

Раздались трескучие выстрелы. Ворохом вылетевшие гильзы заплевали сугроб.

– Слышали новости? Разведчики танкового полка отмечали день рождения. Избили шесть дагов. Потом те собрались с разных частей человек сто и пришли к ним. А они у себя в казарме забаррикадировались. Дежурный по части выстрелил в потолок. Ему табуреткой башку разбили.

– И что теперь будет? – я выпил водку и поморщился.

– Ничего, как обычно. Скроют вообще, что был такой случай. Скажут, что разведчики сами виноваты. Хотя, если бы наши были, то наших бы засудили.

– Почему?

– Видишь вон ту горку? Там раньше кайфовый дисбат был. Там мордой в очко окунали, фотографировали и грозили, что на родину отошлют. А сейчас он с ними в клубе встречается. Просит их, чтобы они себя хорошо вели.

– Кто?

– Генерал.

Прогнав через рубеж солдат, пошли стрелять офицеры по желанию. По протоптанной тропинке, тяжело переваливаясь, прошел Ваня в огромных валенках. В одной руке держа автомат, в другой нес два подсумка с полными магазинами.

Стоя, стал поливать длинными очередями. Справа от него, как пчелы, роились вылетавшие гильзы. Перезаряжая, отстегивал пустые магазины и бросал себе под ноги.

– Пленка по городку ходит про Чечню. Не видели? – морщась, передавая стакан, осипшим голосом спросил Бардельера. – Кто мне давал? Или жена приносила? Не помню. Короче, сидит пьяный майор в палатке с гитарой. Полные дрова. Исполняет лирический романс «Выхожу один я на дорогу…». А на шее на проволоке чьи-то отрезанные уши висят.

Несколько солдат ковыряются в снегу, собирают гильзы. Ссыпают в пустые цинки. Весь батальон построенный на холодном ветру терпеливо ждет их.

– Зачем они их собирают? – в недоумении спросил я, возвращая консервную банку.

– Затем! – назидательно сказал Краснощеков, шевеля обвислыми усами. – Затем, что в 33 полку один полупидар… Твой земляк, кстати. Тоже из Тольятти. Наворовал триста с лихом патронов. Ему бандиты ваши пообещали купить. Он приготовил, а они не приехали. Тогда он вещмешочек за спину кинул и чухнул. Его на полдороги завернули. Теперь комдив приказал каждую гильзу сдавать по счету.

На бугре в железной будке два прапорщика вскрывают деревянные ящики, разворачивают завернутые в промасленную бумагу гранаты, вкручивают взрыватели. Дают бойцу, и он бежит к окопу с кирпичной кладкой и насыпным бруствером. Он кидает гранату вперед. Туда, где чернеет воронка. Раздается взрыв. Он бежит обратно, сдает кольцо. Все вроде утомляюще скучно и нудно.

Вдруг раздается пронзительный мат из окопа, и сразу за ним гремит взрыв совсем близко. По железной будке брызнула горсть осколков. Словно дробь просыпали. Потом вокруг нас медленно глухо стали падать комья мерзлой земли. В окопе капитан Юсупов жестоко избивал солдата. Тот и обратно бежал сквозь строй офицеров и прапорщиков. От их ударов и пинков шарахался в стороны. Каска слетела с его головы, подняли и кинули ему в спину. Юсупов возвратился следом за ним. Стал отряхиваться, весь перепачкан. Лицо тоже в грязи, и он утирается рукавом бушлата.

– Идите кто-нибудь другой. С меня хватит на сегодня.

– Что?! – громко переспросил Ваня.

– Иди, говорю, вместо меня!

– А-а… Нет, Изгар. У меня уши заложило. Не слышу ничего.

– Там уши не надо. Там уши повесил, как ишак, и стоишь.

– Что говоришь?

– Пошел ты нахер, говорю! – прямо в ухо прокричал ему разозленный Юсупов.

Офицеры захохотали. Снизу из оврага посигналила приехавшая за нами дежурная машина.

Обратно ехали в кузове. Обогнали колону пехоты. Сразу видно, что идут издалека и далеко. Отогнув угол тента, я смотрел на них. Натуральные дети. По полтора метра ростом. Навьюченные подсумками, бронежилетами, противогазами, гранатометными трубами.

«Вот такие и в Чечне воюют!» – ошеломленно подумал я, пристально вглядываясь в их лица.

Дорога идет то круто вверх, то резко спускается вниз. По сказочному зимнему лесу. Падает снег. Голые ветви царапают кабину и борта.

Выехав из леса, с надрывом взревев двигателем, УРАЛ по глубокой колее снова пополз в гору. Потянулись двумя рядами ограждавшие склады столбы с колючей проволокой и караульными вышками. Долго эта картина не меняется. Чудовищные запасы сложенных под навесом наполненных солярой бочек. А в землю под ними вкопаны гигантские емкости. Длинные ряды качелей.

По краю вспаханной полосы артиллерийских складов наряд ходит. Вся гора изнутри напичкана боеприпасами. Низкие бараки без окон. С каждой площадки уходят высоко вверх шесты громоотводов. Сотни грузовиков выстроены с прицепами. Когда-то их новенькими пригнали с завода. У многих даже тысячи пробега нет. Так и стоят, и стоять будут. Самые ходовые вещи на них поменяны. Хотя по документам все бьет, выехать эта грозная сила не сможет. Злая мощь, нагруженная ящиками с фугасами, шрапнелью и минами. Рядом выложены гигантские массивы из деревянных зеленых стокилограммовых ящиков. В каждом таком ящике лежит один выстрел.

Солдаты ломами и лопатами выкорчевывают снарядные ящики из мерзлой земли. Перекатывают и бросают с высоты.

На огороде подсобного хозяйства жгут костер. Вдали, скользя и падая, трое солдат запряглись в лямку и тянут тяжелые сани по льду замерзшего пруда.

– Что это они тащат? В гору не поднимут.

– Как это не поднимут, товарищ лейтенант? – глядя на дорогу, криво улыбнулся боец со свежими швами на губах. – Это ведь слоны. А любой слон – это маленький волшебник!

Караульные собаки в клетках захлебываются лаем. Прыгают и рвутся с цепей.

– Это, товарищ лейтенант, Сапзалиев показал, какой он перец… – у него нитки торчат из губы, виден обломок переднего зуба. – Мне выезжать надо, а у меня в кузове бочка соляры лежит. Я по литру собирал, хотел себе на дембель гражданку купить. А ему настучали. Он меня у самых ворот останавливает: «Что в кузове?» – «Бочка». – «С чем?» – «Пустая». – «Поставь машину, иди за мной». Заходим в комнату наряда, он говорит: «Сейчас подъезжаешь к каптерке, сгружаешь бочку». Я говорю: «Я не буду. Вам надо, вы и сгружайте». Он табуретку схватил, я даже увернуться не успел… Товарищ лейтенант, я ее столько собирал. В каждом рейсе экономил. А тут отдай ему просто так. Чтобы он ее продал. Я ее лучше на землю вылью. Правильно, товарищ лейтенант?

Громко играет блатная музыка. Руль обмотан синей изолентой. На панели, как и во всех машинах, нацарапано: «Помни, тебя ждут дома!»