Докторица

— Товарищ гвардии майор! Меня послал с места вынужденной посадки гвардии старший лейтенант Матросов. Во время вылета над целью попали под зенитный огонь, машина сохранила управление и мы возвращались, когда уже на подходе мотор обрезало и мы немного не дотянули до полосы. Произвели посадку на лугу в трёх километрах отсюда, командир в порядке, остался ждать помощь. Доклад окончил…

Все живы и здоровы! Радость всколыхнулась с новой силой! Все радостно повалили в столовую перекусить перед сном. Только названные командиром остались разбираться кому и куда ехать, что требуется взять с собой… Уже назавтра увидела пострадавший самолёт Матросова, у него больше трети левого верхнего крыла не было вообще, каким-то чудом уцелели стойки, которые удерживали или удерживались остатками силового набора крыла из балок и лонжеронов, а на тросе болтался уцелевший кусок вырванного из шарниров элерона. Многочисленные пробоины в других крыльях и фюзеляже на этом фоне просто терялись. Осталось только восхититься тем, какой запас прочности и летучести заложили в конструкцию нашего самолёта. Вокруг пострадавшей машины уже завели деловитый хоровод техники, уверена, что скоро и по нему доложат, что самолёт к вылетам готов. Комэск-раз Матросов на самом деле легко ранен или повредил руку при посадке, потому как ходит с рукой на перевязи.

Но мне нужно идти на разбор полёта к Зое. И до самого вечера она меня дотошно выспрашивала, что я видела, о чём думала, что делала по всему полёту буквально посекундно. Я думала, что говорить будем про саму бомбёжку, и сказала об этом, на что получила ответ, что грамотно дойти, а потом без ущерба уйти часто гораздо труднее, чем провести самую ювелирную и сложную бомбёжку. Ещё оказалось, что она ещё вчера в небе заметила, что я здорово провалилась по высоте, что ещё десяток метров и нас бы не просто ударной волной пнуло, а могли осколки или "вторичные взрывные снаряды" достать. Последние – это, как оказалось, всякие обломки, камни, куски строений и деревьев, которые силой взрыва разбрасывает в стороны, и они могут наносить ущерб не меньше, чем части самой бомбы. Отдельно мне было высказано неудовольствие за две пробоины, которые нашёл в самолёте наш грустный Матвей и доложил комэску, как положено. И что малолетняя дурочка (это про Машу, если вы не поняли, и ничего, что она меня старше, но я – командир экипажа, а значит несу ответственность за всё) из пулемёта решила пострелять – мой личный недосмотр и недоработка. Что моё дело это не просто за ручку управления подержаться и в педали попедалировать, а всё остальное – хоть травой зарасти, моё дело касается всего не только в самолёте, но и вокруг него. То есть ходить, думать, оценивать и делать правильные своевременные выводы и реализовывать их. Кроме того, что просто проговаривали мои и Машины действия во время всего полёта, мне ещё было подсказано с десяток наземных ориентиров, часть которых даже помню по полёту. Что важно, это были именно ночные ориентиры, а не уже привычные для меня дневные, как оказалось, это совершенно разные вещи… В общем, этот разбор – продолжение учёбы и натаскивания боевого лётчика…

Глава 69

Будни и концерт

В воскресенье двадцать первого марта я до обеда отпросилась съездить в отдел и проведать сестрёнку, по которой уже очень соскучилась. Ведь не виделись всего несколько дней, но столько за это время для меня прошло, узнала столько нового, такая выпала нагрузка, что в моём восприятии прошло гораздо больше времени, наверно в обычной размеренной жизни за прошедшие дни со мной случилось нового и больше, чем выпадает за несколько месяцев. Я уже говорила, что в первый день получила втык за оставленный у штаба мотоцикл? В общем, мне поставили на вид явное нарушение мной режима маскировки аэродрома от воздушной разведки. Но против наличия у меня в пользовании мотоцикла никто не возражает, да и статус у меня прикомандированный, что даёт мне право на некоторые вольности, но я этим сильно не бравирую, ни к чему это… Тем более, что после первого боевого вылета, наутро меня вызвал к себе майор Елисеев:

— Вызывали, Василий Кузьмич!

— Да, проходи… — я прошла к его столу в выгороженном брезентом от чехлов в штабной землянке углу, а он крикнул, — Так, всем пойти покурить, мне с лётчиком секретно поговорить нужно!

Пока штабные, пыхтя и вздыхая, покидали палатку, мы молча сидели и смотрели друг на друга. О чём таком СЕКРЕТНОМ со мной вдруг пожелал поговорить командир полка, я после пары попыток решила не гадать. Вроде бы за душой у меня никаких нарушений и провинностей, да и для разноса удалять свидетелей не в стиле прямолинейного Елисеева. Сидим, смотрим друг на друга. Когда все ушли, о чём крикнул выходя Прудников, командир поднялся, принёс из-за загородки бывалый чайник и пару кружек, в которые заварил крепкий чай и пододвинул ко мне парящую кружку с заваривающимся чаем.

— Я вот чего хотел, лейтенант! Ты послушай, не перебивай, потом говорить будешь… Мы тут с комиссаром поговорили, он в штаб позвонил, ему ничего говорить про тебя не стали, но дали понять, что с тебя пылинки лучше сдувать. То есть тебя кто-то очень серьёзный поддерживает, о ком даже не говорят. Как ты понимаешь, мне в полку такие сложности не нужны. Мы должны задачи боевые выполнять, а не охрану избранным обеспечивать… — я дёрнулась возразить, но он поднял открытую ладонь, показывая, что позже даст мне высказаться. — И вот что я тебе предлагаю. По вчерашнему вылету мне Зоя доложила, что работала ты грамотно, и если бы твой стрелок пулять не начала, то и замечаний бы вообще не было. Она подтвердила, что ты две зенитки уничтожила, а третью повредила. То есть это подтверждённые результаты, а это три расчёта по пять человек, то есть, больше десяти человек живой силы, как минимум уничтожила. Я имею законное право за это уже подать на тебя документы и представить к награде. Потом ещё месяц у нас побудешь, может ещё пару раз куда-нибудь слетаешь недалеко, награда придёт, вручим перед строем торжественно и вернёшься к своим уже боевая и награждённая. Это же не просто так, а будешь с настоящей заслуженной медалью ходить… — мне стало любопытно:

— И на какую награду я уже налетать успела, товарищ гвардии майор?

— Ну, за один вылет, хоть и успешный с подтверждением, плюс у тебя боевых вылетов уже больше тридцати, я могу тебя к медали "За боевые заслуги" представить… — вот здесь я начала хохотать и ничего с собой сделать не могла. Вспомнилось, как Николаев мне ухмыляясь вручал третью такую медаль со словами, что я видимо приговорена к этому виду награды и это судьба. В общем, меня душил смех, и я ничего не могла поделать. Наконец, отсмеявшись, я взглянула в немного даже обиженное недоумённое лицо майора. Поняла, что словами мне объяснить что-либо будет трудно, я полезла в карман, где завёрнутые и проложенные слоями ткани у меня лежали мои награды, и стала выкладывать перед ним в ряд три медали "За боевые заслуги" и четвёртой "За оборону Ленинграда".

— Это, товарищ гвардии майор, мои награды, первая в ноябре сорок первого, остальные уже, когда летать начала…

— Не понимаю тогда ничего…

— Василий Кузьмич, вы всё правильно узнали, но не так трактовали. Да, я попросила своего очень хорошего знакомого, чтобы он помог мне перевестись из связной авиации в боевую часть. Но не ради наград, а потому, что у меня недавно на фронте погиб папа, а в сорок первом во время бомбёжки погибли в Ленинграде моя мама и младший братик. А почему меня просто прикомандировали, а не перевели к вам, тут дело в том, что я приписана к Балтфлоту и они меня отдавать не хотят, то есть и в отдел я прикомандирована, а числюсь я в кадрах Ладожской военной флотилии. У меня даже предпоследнее звание было "мичман", а до этого "главный старшина". И если мне парадную форму надевать, то она будет морская. И времени у меня немного, с сентября меня забирают служить в Москву. И я прошу не пылинки с меня сдувать, а разрешить мне за эти месяцы успеть фашистам за моих родных счёт предъявить!