Страница 95 из 101
Все молча слушают унылую выдумку Кострова, и только Алексей перебивает его:
— Опять заныл, как зубная боль. Что за удовольствие портить настроение! Почему ты всегда думаешь хуже, чем может быть!
— Чтоб не разочароваться, — отвечает Костров и поднимается.
Анохин, как всегда, поддерживает приятеля:
— А что ты думаешь? Может, и так быть…
Месяц пребывания в батальоне промелькнул, как один день. Подготовка части завершилась, как водится, двухдневными батальонными учениями, на которых присутствовало несколько старших офицеров из штаба округа. Видимо, они остались довольны учениями, потому что Стрепетов ходил возбужденный и сияющий.
После разбора запыленные и измученные люди вернулись в лагерь и принялись за наведение порядка: подремонтировали обувь и одежду, вылизали до последней пылинки палатки и линейки, помылись в бане. Оставалось последнее: принять присягу.
День принятия присяги был для них, пожалуй, первым и последним праздничным днем перед отправкой на фронт. В ту же ночь, на рассвете, батальон по тревоге оставил лагерь и отправился на погрузку.
К месту назначения — глухой станции недалеко от Вязьмы — эшелон подошел в сумерках. Едва опустели вагоны, как раздалась команда строиться, и батальон, позвякивая оружием, исчез в ближнем лесу. Всю ночь шли разбитыми лесными дорогами на запад, откуда глухо доносились звуки боя и где по ночам виднелись зарева пожаров.
На дневку остановились только на второй день. Стоял сентябрь, и нарядная осень уже поселилась в лесу. Побурели дремучие заросли папоротника, завяли, словно подхваченные пламенем снизу, иголки молодой сосны, заполыхала редкая осина, пожухла трава на высотках.
В лесу было тепло, чуть заметно пахло грибами и по-особому, резко и приятно, дымом костров и кухонь.
Общими усилиями оборудовали шалаши для себя и легкие блиндажи для начальства. Затем занялись мелкими солдатскими делами.
Тогда же получили стальные трехмиллиметровые щиты, выкроенные и выгнутые по фигуре человека. Верхняя часть такого щита прикрывала грудь, а нижняя, прикрепленная к верхней гибким соединением, защищала живот. В снятом положении он мог служить и прикрытием, когда не было окопа, и упором для стрельбы.
Возгласам удивления не было конца.
— Это, братва, для равновесия, — смеялся Анохин. — Ящик патронов сильно назад тянет, а такую железяку спереди повесишь — оно и будет в самый раз.
— Настоящая средневековая кираса! — удивлялся Алексей, рассматривая полученные доспехи. — Хоть сейчас на рыцарский турнир!
— А что, недурно придумано! Назад не побежишь: спина-то открытая, а спереди хоть и попадет, так не страшно… — восторгался Вася Чернышев.
— Это смотря куда — спереди. А вдруг она, дура, повыше щита возьмет? — возражал ему Бухаров.
— Мы теперь настоящая бронепехота, — басил кто-то в стороне, — так сказать, кирасирная инфантерия…
— Вот именно, — живо откликнулся Шубин, — керосинная дизентерия. Мотора только не хватает…
— Увидят фрицы в таком обмундировании — сразу в штаны наложат, — не унимался Чернышев. — Ты только представь: он по мне шпарит из автомата, а я пру и пру…
— Подожди переть-то, — возражал Костров. — Может, так драпанешь, что и кирасу забудешь…
Они подгоняли стальные доспехи, приседали, пробовали свободу рук, ложились и пришли к выводу, что хотя эта штука и тяжеловата, но в рукопашном бою пригодиться может.
— Теперь мне понятно, почему на батальонных учениях танков не было, — промолвил Бухаров.
— Почему? — спросил Чернышев.
— А теперь ты и танк и пехота вместе… — съязвил Шубин.
— Значит, будем там действовать, где танки не ходят, — пояснил Алексей. — Ну-ка, Вася, стукни, — попросил он Чернышева.
Чернышев легонько толкнул его в грудь прикладом автомата. Металл глухо звякнул.
— Не бойся, давай сильней! — попросил Алексей.
Тогда Чернышев, захватив обеими руками автомат, сильно ударил по стальному щиту. Алексей крякнул, отшатнулся, но устоял.
— Вот здесь ударяет, — показал он на вырезы у плеч. — А так ничего, выдержит.
Перед обедом вдруг раздалась команда к построению. Тотчас же стало известно, что едет высокое начальство. Ждали долго. Наконец на поляне, где был построен батальон, показался «виллис», за ним еще несколько машин. Из «виллиса» вышел невысокий генерал и направился к строю. Сзади него тут же образовалась большая группа военных и двинулась следом.
— Наш командующий.
— А тот длинный генерал — кто?
— Принимать приехали…
Стрепетов, увидев командующего, торопливо вышел на середину фронта батальона, резко повернулся к строю и, с особым шиком произнося звуки «р» и «а», подал команду «Смирно». Он минуту помедлил, окинул суровым взглядом застывший в строю батальон, словно проверяя, все ли так хорошо выполнили команду, как он ее подал, и, печатая шаг, позвякивая в такт ему орденами, направился навстречу генералу.
Приняв рапорт, генерал поздоровался и медленно пошел вдоль строя. Он часто останавливался, разговаривал с командирами и бойцами, спрашивал что-то у Стрепетова, обращался к высокому сухопарому генералу, почтительно шедшему сбоку и чуть сзади.
Алексей, стоявший в первом ряду, все это отчетливо видел и потихоньку комментировал для стоявших сзади.
— Остановился… Что-то спрашивает у майора… Разговаривает с каким-то автоматчиком… улыбается… Идет сюда…
Вот генерал прошел взвод управления, роту автоматчиков и направился к первой роте. Теперь Алексей отчетливо видел его обветренное лицо, грубые складки на щеках и три больших звезды на зеленовато-серебряном поле погон. Словно загипнотизированный этими звездами, Алексей не сразу понял, что обращаются к нему:
— Где вы раньше служили?
Алексей оторвал взгляд от впервые увиденных погон и встретился с глазами генерала. Усталые, воспаленные, они спокойно и доброжелательно рассматривали его.
— Рядовой первой роты Сушко, товарищ генерал. Служил в артиллерии, товарищ генерал.
Ресницы генерала чуть смежились, гася веселые искорки в глазах:
— Видно по комплекции! Когда-то таких в Преображенский полк брали. Слыхали, наверное?
— Так точно, слыхал, товарищ генерал.
— А воевали где?
— На Украине, товарищ генерал. В партизанском отряде.
Глаза командующего стали холодными и чужими.
— Были в плену?
— Никак нет, товарищ генерал.
Командующий на секунду опустил глаза, и Алексею даже показалось, что он попытался увидеть, не стоит ли кто сзади, и, понизив голос, быстро бросил:
— Жалобы есть?
В какую-то секунду в памяти пронеслись забытые картины: капитан Парадашвили, лагеря, допросы, старший лейтенант Швалев с колючими подозрительными глазами и срезанным подбородком, мучительные раздумья по ночам, споры с Валентином. Алексей смотрел прямо в лицо генералу и, кажется, физически ощущал, с каким напряжением ждут его ответа товарищи. Ему казалось, что прошло уже минут десять, как он услышал вопрос генерала, и что тот уже почувствовал его колебания. «Сказать, сказать… — что-то кричало внутри. — Единственная возможность… Больше такого случая не выпадет… Сказать, иначе ты никогда отсюда не выберешься…» И Алексей решительно и громко, чтобы не было сомнений, выкрикнул:
— Никак нет, товарищ генерал. Жалоб нет!
И сказав это, пусть даже совершенно неожиданно для себя, Алексей вдруг понял, что любой другой ответ был бы ложью для самого себя и подлостью по отношению к товарищам. Услышав слова Сушко, командующий повернулся, чтобы идти дальше, его глаза снова стали усталыми и спокойными. Когда генерал отошел, Шубин, стоявший рядом, легонько толкнул локтем:
— Правильно, Лешка!
Дальше командующий не задерживался. Остановившись перед фронтом батальона, он сказал:
— Товарищи! Ваша подготовка закончилась. Не сегодня завтра вы вступите в бой. Вам предстоит действовать на самых ответственных участках фронта, там, где решается судьба важнейших операций. На вас возлагаются большие надежды, и я уверен, что вы их блестяще оправдаете.