Страница 84 из 101
— Пистолет я взял. Его отобрали в госпитале.
— Значит, своих документов вы не нашли?
— Нет.
Швалев, постукивая пальцами по столу, долго смотрел немигающими глазами на Алексея. Потом спросил:
— Скажите, а что вас побудило искать свои документы? Зачем они вам?
Вопрос был явной ловушкой, и это возмутило Алексея.
— Хотя бы затем, чтобы теперь предъявить вам…
— Значит, вы знали, что можете сюда попасть?
— Понятия не имел.
— Что бы вы сделали?
— Да уж что-нибудь придумал бы…
— Придумали бы, говорите? Да вы и так много придумали. Зачем вы, например, пошли в хутор, когда был прямой смысл идти на шоссе? Как-то не совсем умно получается…
Это уж чересчур, и Алексей почувствовал, что теперь он не выдержит, скажет какую-нибудь грубость. Он сцепил пальцы, сдерживая негодование, и начал, медленно подбирая слова:
— Теперь не помню, как я тогда думал… В таких случаях мыслей бывает много. А потом какая разница, куда бы я пошел: ведь документов уже не было. Все равно меня бы в госпиталь, капитана — в братскую могилу. А насчет того, что неумно… Так знаете, как сказал кто-то из великих людей: «Хочешь получить умный ответ — спрашивай умно».
Швалев побледнел. Верхняя губа с темной полоской усов мелко задергалась, и он, ударив ладонью по столу, закричал:
— Прекратите эти ваши… — он запнулся, подыскивая подходящее слово, — инсинуации! Вы на допросе, а не в гостях… Вы слишком много себе позволяете!
С трудом Алексей переборол себя и негромко буркнул:
— Простите…
В комнате надолго воцарилась тишина. Швалев закурил, часто затягиваясь и далеко выпуская дым. Он нервно грыз кончик мундштука и сплевывал в сторону. Алексею тоже очень хотелось закурить, но спросить разрешения он не мог: «Даже если предложит, и то откажусь», — думал он. Но Швалев не предлагал. Кончив курить, он откинулся в кресле, сунул руки в карманы и спросил:
— По-вашему получается так, что всем, кто сюда попадает, я должен верить на слово?
Алексей согнутым пальцем потер кончик носа (это бывало всегда, когда нужно было подумать) и ответил:
— Почему же всем? Но многим, я думаю, можно поверить. На этот счет у вас должен быть большой опыт.
— Вы, конечно, причисляете себя к тем, кому можно верить на слово.
— Это дело, в конце концов, вашей совести как чекиста и коммуниста. Но я тут не сказал ни слова неправды. Как правда и то, что всем сердцем рвусь на фронт.
— Верить ли вам? Да, это дело мое. Но я пока что не верю ни одному вашему слову! Ваш рассказ выглядит наивно. Наступление началось неожиданно, задержали вас случайно, капитан погиб нелепо… И даже бомбежка — и та началась именно тогда, когда вас везли в особый отдел. Да я уверен, что капитан, если он только существовал в действительности, уже тогда подозревал вас. В самом деле, зачем ему надо было везти вас лично, если бы документы были в порядке? Незачем! Он тотчас бы вас отпустил, да еще и дорогу показал. А он почему-то повез вас сам, да еще двух солдат посадил в кузов. Не кажется ли вам это необычным?
Алексей внимательно слушал Швалева и замечал, что не может опровергнуть его подозрений. Действительно: какие инструкции получил капитан? Почему он не возвратил ему документы? Но ведь он сказал одну правду и только правду. Почему же вдруг эта бесспорная правда выглядит такой убогой? «Нет, врешь, — подумал он, — правда одна, моя правда! И ты не собьешь меня и не запугаешь, гражданин старший лейтенант!»
— Значит, вы убеждены, что все это я выдумал? — спросил Алексей следователя.
— Вот именно. Я уверен.
— Но ваша уверенность — это еще не доказательство. Нужны факты.
— А вот это уже ваша забота.
— Но где же я их возьму, сидя за проволокой? Гораздо удобнее это сделать вам.
— Вы пытаетесь учить меня? — повысил голос Швалев.
— Я не учу вас, я защищаю свои права.
— Права? Нет у вас прав!
— Но меня еще никто их не лишил. Я советский гражданин и по конституции имею определенные права…
— И обязанности, — перебил Швалев. — Почему это люди в таких случаях всегда помнят о правах и забывают об обязанностях?
— Я выполнял их не хуже других.
— Если бы не хуже, сюда бы не попали!
— Вы не имеете права так говорить! — сдерживая гнев, возразил Алексей. — Где у вас доказательства?
— Мне они не нужны. Это вы должны позаботиться о них.
Так шел почти весь допрос. Швалев то сидел, то ходил по комнате, курил. У следователя острое чувство недовольства собой вызвало то, что этот парень оказался не таким покладистым, как он надеялся, и что допрос пока не подтверждал его, Швалева, предположений. Он не находил в рассказе Сушко грубых просчетов. Однако даже в мыслях не допускал, что так могло быть в действительности. Тогда он решил изменить тактику допроса, подошел к Алексею и резко бросил:
— Ну, довольно придуриваться, Сушко, или как там тебя еще называют. Мы тоже не лыком шиты. Выкладывай начистоту: кто ты, куда шел, какое имел задание?
Алексей отодвинул стул и медленно поднялся. Он взглянул в глаза следователя и хрипло выдавил:
— Что, на бога решил взять, гражданин следователь?
— Сядьте! — поспешил крикнуть Швалев.
— Не выйдет! — ответил Алексей и опустился на стул. — Не забывайте, я коммунист…
— Какой ты коммунист? — процедил сквозь зубы Швалев. — Таких коммунистов я уже видел десятками. Как сюда попадут — так вспомнят о партии.
— Как вы можете так говорить! Это недостойно советского следователя…
— Довольно об этом! — крикнул Швалев и отошел к своему столу. — Еще раз спрашиваю: в немецком лагере был?
— Я уже отвечал на этот вопрос.
— Отвечай, когда тебя спрашивают!
— Я сказал: не был! Еще раз повторить?
— Кто тебя сюда послал?
— Начальник пересыльного пункта.
— Брось дурака валять!
— Никакого дурака! Я отвечаю на вопрос.
— От кого получил задание?
— Тех заданий, которые вы имеете в виду, я ни от кого не получал.
Швалев опустился на стул.
— Значит, все отрицаешь… Хорошо.
Швалев молча начал дописывать протокол. Алексей сидел и смотрел, как его правая рука быстро бегала по бумаге, а в левой дымилась папироса. Он то и дело отводил ее в сторону и коротким, нервным ударом большого пальца по мундштуку стряхивал пепел на пол.
Закончив писать, Швалев спросил:
— Кто из находящихся в лагере может подтвердить ваши показания?
Алексей пожал плечами.
— Никто. Я не встречал здесь ни одного знакомого человека.
Следователь собрал листы протокола, мельком просмотрел их и, подавая Алексею, добавил:
— Подпишите. На каждой странице.
Алексей прочитал все шесть страниц и только тогда взял ручку. Швалев нетерпеливо постукивал пальцами по столу, а когда Алексей возвращал ему протокол, спросил:
— Боитесь, что я неправильно записал вашу легенду?
Алексей сдержанно ответил:
— Я никаких легенд не рассказывал. Я просто хорошо помню слова Ленина: «Кто подписывает бумагу не читая, тот идиот, и на того машут рукой».
Швалев промолчал. Укладывая листки в папку, он сказал:
— Можете идти.
Алексей закрыл дверь и сразу же почувствовал себя совершенно разбитым. Руки и поясницу ломило так, словно он всю ночь, как иногда в студенческие годы, выгружал мешки с сахаром. Залезая на нары, он заметил, что окна в бараке стали светло-фиолетовыми: начинался новый день.
Весна стремительно растекалась по Подмосковью. Теперь в «барже» людей после завтрака не бывало: все выползали на солнышко. Оставались обычно только те, кто, подобно Сушко, провел ночь за беседой у следователя. Они отсыпались. Алексей тоже решил прикорнуть после бессонной ночи. Он залез на нары и долго лежал, уставившись в грязные, провисшие доски потолка. Едва задремал, ему привиделся партизанский отряд, провожавшие его товарищи. И настойчивый голос командира: «Ну как, задание выполнил?»
От этого вопроса его словно подбросило на нарах. Он резко сел, потом, отходя ото сна, медленно обвел взглядом нары и снова лег. Смешанное чувство тоски, одиночества и тяжкой обиды опять охватило его. «Значит, попал в шпионы! Наплевал в самую душу, подлец! Эх, надо было бежать тогда… И ничего бы теперь этого не было…» — думал он, вспоминая беседу со следователем.