Страница 60 из 101
— Что это? Когда? — И не дождавшись ответа, хрипло приказал Шустрякову: — Ну-ка, подай мне ее. Где медпункт, там?
И быстро пошел вперед, крепко зажав в правой ладони кисть другой, такой близкой, своей и в то же время до жути чужой руки. Шустряков кинулся к видневшимся уже сквозь редкий лес палаткам дивизионного медпункта. Подбежав к пожилому санитару в надетом поверх телогрейки белом халате, спросил где находится операционная.
— Так у нас их две, мил человек, — ответил тот. — Тебе которую надоть? — И замолчал, растерянно глядя на остановившегося рядом с Юрой Войтова. Тот странно раскачивался из стороны в сторону, пытаясь засунуть под полушубок оторванную руку.
— Веди скорей, отец. А то промерзнет рука, омертвеет, — прохрипел он.
Санитар, торопливо подхватив Войтова сбоку, повел его к ближайшей землянке, обшитой внутри по стенам и потолку белыми простынями. Тут было непривычно светло от четырех электрических лампочек, питаемых небольшим движком. На двух длинных застеленных клеенкой столах шли операции. Кто-то тихо и монотонно стонал.
— Куда? Почему без разрешения? — раздраженно закричал на вошедших стоявший ближе к двери хирург.
— Да вот комбата нашего… Видите как, — растерянно забормотал Шустряков, но врач уже не слушал его. Он глядел на покачивающегося старшего лейтенанта в разорванном полушубке, из-под которого виднелась туго перетянутая культя с застывшими сгустками крови.
— Пришейте мне руку, доктор! — четко, словно приказ, произнес Войтов, протягивая врачу свою уже посиневшую окровавленную ношу. — Она еще живая, ее можно пришить…
Комбат шагнул к хирургу и, не сгибаясь, во весь рост, рухнул на пол, потеряв сознание.
— Помогите его уложить на кушетку, — приказал хирург Шустрякову. — Разденьте и уходите отсюда. Одежду оставите в приемной.
— А как с рукой-то, доктор? — робко спросил Юра. — Можно ее пришить?
— Что надо будет, то и сделаем, — снова раздражаясь, ответил тот. — Кто там дежурит в приемной? Почему пропустили посторонних в операционную? А ну, выведите их отсюда!
Обо всем этом Пугачев узнал уже поздно вечером, после того, как довел до командиров рот задачу на следующий день, нанес на карту переданные из штаба полка уточнения и ввел в курс дела прибывшего в батальон нового начальника штаба.
За всеми хлопотами неприятности, связанные с Дудко, стерлись, потеряли остроту и важность. И Андрей решил пока отложить вопрос о замене командира восьмой роты, дать ему последний шанс. Воевал Дудко в общем-то неплохо, храбро и напористо. К тому же и менять его было не на кого.
Если б только мог предположить комбат, к чему приведет его мягкотелость, в какую беду попадет его батальон из-за Дудко! Но предвидеть наперед, особенно на войне, трудно. А то, что война не прощает даже малейшей оплошности, понимаешь, к сожалению, слишком поздно. Пока же, устроившись на разостланном полушубке в хорошо натопленной землянке, Андрей дремал под приглушенный рокот танковых двигателей.
Неподалеку, в овраге, остановились на ночевку два тяжелых КВ и четыре тридцатьчетверки.
Тщательно спланированная штабами двух фронтов и утвержденная Ставкой операция «Искра» осуществлялась трудно. За четыре дня кровопролитных боев наступавшие на левом фланге 67-й армии 86-я стрелковая дивизия и 34-я лыжно-стрелковая бригада вместо намеченного по плану полного блокирования и уничтожения вражеского гарнизона Шлиссельбурга смогли лишь пробиться к железнодорожному полотну с юго-западной окраины города.
На правом фланге, в районе Невского пятачка, истекала кровью 45-я гвардейская дивизия генерала Краснова, сумевшая лишь немного расширить плацдарм.
Обойдя с юга сильно укрепленный немцами Второй городок, 123-я стрелковая дивизия вынуждена была перейти к обороне. Застопорилось наступление и у Рабочего поселка № 3. И только 136-я стрелковая дивизия генерала Симоняка, продвигавшаяся в центре боевых порядков армии, смогла врезаться в оборону противника клином глубиной пять километров. Передовые позиции наступавшего в первом эшелоне 269-го полка располагались 16 января уже в трех километрах от Рабочего поселка № 5. Примерно на такое расстояние с восточной стороны к поселку приблизились подразделения 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта.
Каких-то шесть километров отделяло теперь воинов-ленинградцев от Большой земли, но они казались непреодолимыми. Гитлеровское командование бросало в этот узкий коридор все новые и новые войска, усиливая их мощными огневыми средствами.
Семнадцатого января после артиллерийской подготовки и авиационно-бомбового удара по позициям вражеских войск части 136-й дивизии смогли продвинуться вперед еще на полтора — два километра. К исходу дня батальон Пугачева ворвался во вражескую траншею, протянувшуюся всего в километре с небольшим от Рабочего поселка № 5, где по плану операции должны были соединиться части Ленинградского и Волховского фронтов.
Впереди и слева — усыпанное снежными кочками, незамерзающее зимой болото, тянущееся вплоть до возвышающейся над местностью насыпи узкоколейки. Справа — перепаханное снарядами и бомбами поле, за которым начинался молодой подлесок. За ним — та же насыпь узкоколейки, где закрепились немцы. И поле, и болото, и заброшенные огороды на левом фланге роты — все это простреливается с насыпи из всех видов оружия.
Обновившиеся за эти дни на три четверти роты батальона остановились в том порядке, в каком наступали: восьмая и девятая — в оставленной противником траншее. Седьмая, продвигавшаяся на правом фланге, спешно окапывалась на истерзанном воронками поле. В ней находился и комбат, заменивший в последней атаке смертельно раненного лейтенанта Абрамова. Эта атака и последовавшие за ней две отчаянные попытки немцев вернуть свои позиции, казалось, выжали последние силы и из наступавших, и из оборонявшихся. Поэтому переданный через связного приказ Пугачева — закрепиться на занятом рубеже — откровенно обрадовал Колобова. Люди окончательно вымотались. Многие не спали уже две-три ночи, а место для передышки удачное — есть землянки для отдыха. Значит, можно будет по очереди обсушиться и обогреться. День близится к концу и немцы тоже не железные, вряд ли полезут на них в темноте.
И вот когда Николай приказал командирам взводов наскоро подправить на всякий случай траншею и организовать посменный отдых бойцов, лейтенант Дудко поднял свою восьмую в несанкционированную атаку. Со слов уцелевших он крепко приложился перед этим к фляжке и что-то кричал об обещанных командованием фронта наградах тем, кто первыми соединится с частями Волховского фронта.
Самое удивительное, что противник не открыл огня по атакующим. Потрясенный Колобов на какой-то миг тоже поверил, что немцы, наконец, не выдержали напряжения четырехдневных боев и очистили оставшийся коридор между двумя сближающимися фронтами.
Дудко впереди роты потрясал автоматом над головой. За ним с дружным «ура» бежали его бойцы.
— Что он делает, идиот? Сам в капкан лезет. Надо вернуть роту! — услышал Николай задыхающийся от волнения голос своего замполита и мгновенно отрезвел от минутной надежды на благополучный исход происходящего.
Но кто может вернуть, кроме самого командира, бросившихся вперед по его приказу бойцов? Видит ли все это Пугачев? Наверное, да — поле хорошо просматривается с места, где сейчас находится комбат. И все равно нужно немедленно послать к нему связного, срочно подготовиться к возможной контратаке противника.
Связной Колобова побежал к позициям седьмой роты. Дудко тем временем беспрепятственно миновал поле и углубился в граничащий с ним подлесок. Он все так же бежал впереди, увлекая за собой роту.
— Вперед! Волховчане рядом. Ура-а!
Впереди за мелколесьем смутно обозначились силуэты танков, и Дудко, уверенный в своей удачливости, закричал:
— Наши! Волховчане!! За мной!!!
Кто-то из взводных командиров попытался остановить его, но он, ничего не слыша, оттолкнул схватившего его за рукав полушубка и снова закричал: