Страница 5 из 101
— Да-а, дуже гарно получилось. А мы-то, дурни, ухи развесили. Думали, шо он и вправду як хуторской бугай силен, — с улыбкой дополнил полнощекий, нажимая на украинский выговор.
— Ты бы хоть не вякал, хохол ханкайский, — вскинулся Олег. — Тебе-то я запросто вязы сверну.
— Може спытаешь?
Но Красовский уже отвернулся от него к Колобову.
— Этот обрусевший хохол тоже в армии подзалетел. Зовут Федей Павленко. Хитрый, но с глупинкой, трепач и бабник. После отбоя смылся тайком к своей фифочке в деревню и пробыл у нее десять часов. Ну, ему за каждый час самоволки по году и вмазали.
— Окромя глупинки усе по дилу, — улыбнулся во все лицо Федя.
— А это — Прохор Застежкин, — представил Олег длиннорукого в сатиновой рубахе. — Потомственный охотник. Расписывается только крестиком, читать не умеет.
— Жизнь такая… не до школы было, — Прохор попытался оправдать себя в глазах заслуженного старшины.
— Помолчи, — одернул его по привычке Красовский. — Безграмотный обалдуй, но силы неимоверной. Еще до войны на три года втюрился за то, что троих мазуриков покалечил.
— Ты чего плетешь-то? Чего плетешь? — вскочил с места Застежкин.
— Не «плетешь», а «говоришь», и не «чего», а «что», — поправил его Олег.
— Дык брешешь же ты! В том-то и закавыка, товарищ танкист, што не хулиганничал я, себя оборонял. Сдал, значится, пушнину скупщику, получил тети-мети и, как полагается, к чайной подгребаю. А там жулье в сенцах сгрудилось, отжали меня в угол и давай по карманам шарить. Ну, и забеленился я, оборониться решил.
— И что же?
— Дык што? У одного два ребра хрупнуло, у двоих по три. Так ить не хотел же я, само по себе как-то вывернулось…
— Хватит трепаться, — остановил Прохора Олег. — Молчун, а как раскроет хлеборезку, за день не переслушаешь. Особенно про охоту. Не воры тебя прижали в углу, Застежкин, а пьяные фраера. Пошутить хотели, а ты им ребра начал крушить.
— Это ты так маракуешь, архар безрогий, — обиженно отвернулся от Красовского Прохор, а тот уже направил указательный палец на своего «ординарца».
— А вот этого юного кореша моего зовут Юра Шустряков. Фамилия вполне по темпераменту. Юрок, расскажи о себе сам.
Малорослый Шустряков послушно вскочил, растянув узенькое веснушчатое лицо в глуповатой улыбке. Щупленький, с острым подбородком, тонкими синими губами, большими бегающими зелеными глазами и оттопыренными ушами, он походил на стрекозу.
— Чё говорить-то, Олег Юрьевич?
— Расскажи, кто ты, зачем и откуда, — поощрительно улыбнулся Красовский.
— «Щипач» я, гражданин танкист, — не без гордости за свою тонкую воровскую «профессию» сообщил Юра. — Прошлый месяц восемнадцать стукнуло.
— Не пятнадцать? — не поверил Колобов.
— Падла буду, не вру… — загорячился Шустряков.
Однако закончить свой рассказ он не успел. В казарму вошел дежурный сержант и прогудел своим густым басом:
— Старшина Колобов, вас вызывает капитан.
Едва за Николаем закрылась дверь, Юра, посмотрев на своего предводителя, вздохнул:
— Капитан танкиста старшим над нами назначит. Это как пить дать.
Красовский метнул на него уничтожающий взгляд и, встав из-за стола, молча полез на нары. Лишь устроившись на соломенном матраце, выплеснул накопившуюся злобу:
— Суки вы все, а не кореша.
Олега захлестнула жгучая обида. Ему нравилось властвовать над людьми. Он любил, когда окружающие боялись его и повиновались малейшему его капризу. До появления Колобова все так и было. Он чувствовал себя умнее и гораздо значительнее собравшихся здесь в ожидании отправки. И от ощущения собственного превосходства ему было хорошо и весело.
Но вот объявился этот чертов танкист со своей медалью «За отвагу» и все испортил. Унизил его, растоптал. И он, Олег Красовский, уже чуть ли не лебезит перед старшиной, как перед ним самим лебезит его «шестерка» Шустряков. Но такое не для него. И Олег мучился, не зная, как ему вернуть утраченную власть.
Войдя в кабинет начальника военно-пересылочного пункта, Колобов четко, по-уставному доложил о прибытии.
— Присаживайтесь, старшина, — пригласил тот просто и приветливо.
Николай сел на предложенный ему стул, окинул взглядом просторный кабинет. Кроме стола, нескольких стульев и сейфа да еще портрета Сталина здесь ничего не было.
Пожилой капитан-пехотинец поднялся, достал из сейфа какие-то бумаги и разложил их перед собой на столе. Изможденное лицо его прорезали глубокие морщины. Под глазами — нездоровые отеки. Грузная, рыхлая фигура выдавала в нем человека, не занимающегося постоянно физическим трудом и спортом. «Из запаса призвали», — решил про себя Николай.
— Слушайте меня внимательно, старшина, — тяжело заскрипел жестким стулом капитан. — Поступающих к нам досрочно освобожденных из мест заключения, добровольно изъявивших желание отправиться на фронт, мы направляем в город Свободный. Там на базе учебного полка сейчас формируются три штрафные роты. Ваша группа отправится туда завтра утром пассажирским поездом. Когда прибудете на место, в штабе полка сдадите документы и людей. Там же, в полку, пройдете курс обучения.
— Я уже обучен, товарищ капитан, — возразил Колобов. — Механиком-водителем воевал на фронте.
— Но не обучены другие, хотя в вашей группе есть два сержанта. Кроме того, вы направляетесь в штрафную воинскую часть, а я не слышал, чтобы среди них были танковые. Так что и вам не вредно будет подучиться.
— Товарищ капитан, извините, но почему именно я должен сопровождать группу? Ведь я такой же штрафник, как и они.
— Как старший по званию. Вы назначаетесь не сопровождающим, а старшим группы.
— Какая-же это группа? Шантрапа одна… Не согласен я ее сопровождать!
— А я не спрашиваю вашего согласия. Я вам приказываю. Теперь вы снова военный.
— Они разбегутся по дороге, а мне отвечать?
— Кто убежит? Сержант Пищурин угодил в колонию за свою халатность, Павленко — по легкомыслию. Он, между прочим, тоже сержант. Застежкин — потомственный охотник, сам на фронт рвется.
— А два вора?
— И эти не убегут. Они — добровольцы. У них чувство Родины пробудилось.
— «Добровольцы»? Вы верите, товарищ капитан, в это пробудившееся чувство, или они вам о нем сами рассказали?
— Не забывайте, старшина, что и вы поступили ко мне не из гвардии, однако я вам верю. Что касается Красовского и Шустрякова, они, думаю, вполне искренне рвутся на фронт. Будь их добровольное желание притворством, оба давно бы уже убежали. Доверять людям надо, старшина.
— Надо, конечно, но…
— Что «но»? Ответственности боитесь?
— Никак нет, товарищ капитан. Группу доставлю по назначению.
— Это уже похоже на дело. А потом, присмотрелся я к ним, личные дела полистал. Настоящий вор среди них один Шустряков. Красовский же — позер. Нахватался верхушек, жаргона, или, как там у них, блатной музыки, и выдает себя за вора-рецидивиста. На психику давит.
— Похоже на правду, товарищ капитан.
— Вот видите, и вы тоже успели заметить. Так что не переживайте, все будет хорошо.
Затем капитан подробно объяснил Колобову, как найти в Свободном учебный полк. Дал несколько дельных советов относительно поведения в дороге, подсказал, где они завтра утром получат проездные документы и сухой паек. И только убедившись, что у собеседника не осталось ни одного неясного вопроса, тепло попрощался с Колобовым.
— Что ж, старшина, наверное, больше не доведется встретиться. Удачи вам там, на фронте…
Вернувшись в казарму, Николай застал вверенную ему пятерку за ужином. На столе парила и его миска с жидким пшенным супом. Рядом с ней на куске газеты лежал тонкий кусок черного хлеба. Усаживаясь за стол, Колобов сообщил о назначении его старшим группы и о том, что утром они отправятся в город Свободный.
Первая новость особых эмоций ни у кого не вызвала, лишь Шустряков с какой-то затаенной тревогой взглянул на Красовского. А вот весть о предстоящей отправку оживила всех.