Страница 41 из 101
Сколько длился этот кромешный ад: пять минут? Десять? Час? Ощущение времени было потеряно. Наконец по звуку выходящих в пике самолетов Колобов понял, что завершился круг бомбежки. С трудом заставил себя встать на колени, потом поднялся во весь рост. Сквозь клубы жаркого дыма увидел, как «юнкерсы», поочередно выходя из пике над их позициями, снова выстраивались в круг.
— Смирнов! Бегом в отделения Павленко и Громова. Узнай, как там у них, я — у Медведева. Скорей, пока снова не зашли!
Колобов побежал, перепрыгивая через чьи-то ноги и головы, и с удивлением увидел, что траншея, если не считать обрушившихся кое-где стен и снесенного местами бруствера, почти не пострадала. Его взвод отделался испугом. Как видно, основной удар бомбардировщиков пришелся по нейтральной полосе и по пространству между первой и второй траншеями.
— Товарищ комвзвода! Сюда! К нам! — услышал он голос из ниши, вырытой в стене траншеи.
— Кто тут? Ты, Шустряков? Живой?
— Живой, товарищ старшина. И Застежкин тут. Лезьте к нам. Сейчас они опять вдарят. Снова на нас идут!
Колобов увидел, как из вращавшейся чуть в стороне карусели «юнкерсов», сваливаясь из круга, вновь скользнул к земле ведущий и круто пошел на их траншею. Пригнувшись, Николай втиснулся в спасительную нишу, вынужденно прижался своими коленями к коленям Застежкина.
— Ничего, ребята, выдержим. Ни хрена они с нами не сделают, — прохрипел Колобов.
И тут же его голос заглушила обвальная серия бомбовых взрывов. Траншея опять затряслась, вздыбилась, и вытолкнутый из ниши этим искусственным землетрясением старшина увидел, как над вспухающими фонтанами разрывов несутся вдоль позиции роты крестообразные туловища «юнкерсов», слепя зазубренным пламенем крупнокалиберных пулеметов. Толстые, скрученные свинцовые трассы с огромной скоростью проносились над его головой и после каждой из них его сжавшееся в ожидании смертельного удара тело пронизывала ликующая мысль: «Мимо, мимо!»
Он не понял даже, как вновь оказался в нише. То ли его втащили туда Застежкин с Шустряковым, то ли вполз сам. И от этого своего минутного беспамятства почувствовал вдруг злой и жгучий стыд за себя. Одновременно с ревом пронесшегося над траншеей последнего «юнкерса» Николай вскочил на ноги и приказал Шустрякову отыскать Смирнова, чтобы он срочно проверил телефонную связь с ротой.
Цепочка «юнкерсов», опять сворачиваясь в круг, сдвигалась к переправам через Неву.
— Шустряков! Найдешь Смирнова и сразу назад. Застежкин, готовь бронебойку. Всем по местам! Приготовиться к отражению атаки!
И словно подтверждая его команду, над траншеей пронесся надрывный крик:
— Танки!..
Командование 170-й немецкой пехотной дивизии, прославленной и опытной, осаждавшей ранее Одессу и Севастополь и недавно переброшенной под Ленинград для участия в решительном штурме этого упрямого большевистского города, не посчитало нужным подкреплять массированный бомбовый удар по ослабленным боевым порядкам штрафников еще и артиллерийской подготовкой. И без того расходы боеприпасов на этот проклятый русский «пятачок» прямо-таки потрясающие: за вчерашний день ежечасно на каждый квадратный метр плацдарма тратилось от пятнадцати до двадцати тысяч патронов, до шестидесяти снарядов и мин! Можно ли при такой интенсивности огня сомневаться в успехе?
Как только «юнкерсы», обработав передний край защитников Невского пятачка, переместились в глубь обороны, из укрытий в песчаном карьере двинулись фашистские танки.
Замысел гитлеровцев был прост: мощным бронированным тараном, пушечным, пулеметным и автоматным огнем разрезать оборону нашего десанта и уничтожить его по частям. Волей судьбы позиции штрафной роты лейтенанта Войтова оказались на острие танкового удара. На штрафников надвигались, натужно ревя моторами и покачивая на воронках и рытвинах стволами орудий, двенадцать танков.
…Сначала Колобов, заметив на границе рощи и простиравшегося за шоссе поля медленное шевеление серых и желтых квадратиков, не ощутил всей остроты надвигающейся опасности. После только что пережитой бомбежки он, наоборот, почувствовал даже облегчение — теперь-то уж «юнкерсы» не вернутся на их позицию.
Острота опасности пришла к нему минуты через две, когда до траншеи докатилась волна низкого, утробного гула мощных моторов и яснее возникли очертания этих шевелящихся квадратиков, выстроившихся в косо вытянутый вибрирующий треугольник.
Он видел, как тяжко и неотвратимо переваливались танки через попадающиеся на их пути воронки. Все отчетливее слышался железный лязг и скрежет, гремящая круговерть гусениц, рев двигателей.
У серой ленты шоссе над бронированным клином взвилась ракета, и строй тут же стал размыкаться. Танки переваливались через дорогу и неудержимо катили дальше, не прибавляя, не убавляя скорости, уверенные в несокрушимой силе своего движения. На взвод Колобова устремились шесть машин. За ними, прикрываясь броней, бежали автоматчики, поливая местность длинными очередями.
— Ну, славяне, держись! Сейчас дадут нам дрозда.
— Чего ж артиллеристы-то, а? Товарищ комвзвода, чего они не стреляют? Ведь сомнут нас сейчас… — Николай краем глаза увидел повернутое к нему растерянное лицо молоденького бойца из вчерашнего пополнения. — Может, разбомбило их, а?
— Рано, потому и не стреляют. Обнаруживать себя до поры не хотят, — успокоил его Колобов, хотя и у самого от волнения пересохло горло. Он повел лопатками от пробежавшего по телу озноба. — Застежкин, не торопиться! Пусть подойдут ближе. Пулеметчикам не открывать огонь до моей команды.
За спиной одна за другой ударили, наконец, обе пушки. Шедший вторым слева танк, будто споткнувшись обо что-то, резко развернулся боком. Второй снаряд, сверкнув фиолетовой искрой, впился ему под башню.
— Во вдарили! Гляди-ка задымился… — радостно отозвался стоявший рядом боец, но этот крик потонул в грохоте орудийных выстрелов и треске пулеметных очередей.
Установленные на флангах станкачи открыли такой губительный огонь по вражеской пехоте, что она, пробежав еще несколько метров, залегла. Второй танк вспыхнул дымным оранжевым пламенем метрах в ста от траншеи.
Николай едва успел пригнуться, как его хлестнул в лицо горячий вихрь взрыва. Переждав свист осколков над головой, он увидел прямо перед бруствером свежую дымящуюся воронку.
— По гусеницам бей, по гусеницам! — кричал Шустряков Прохору, держа наготове очередной патрон для ПТР.
Застежкин застыл, прильнув к длинному, неуклюжему ружью, и казалось, не обращал никакого внимания ни на своего второго номера, ни на грохотавший вокруг бой. От его ли выстрела или от артиллерийского снаряда — к тому времени огонь вела уже только одна сорокапятка — шедший первым немецкий танк ткнулся во что-то своей угловатой грудью и с яростным воем стал разворачиваться на месте, словно стараясь зарыться в землю.
— Гусеница! — восторженно закричал Шустряков. — Молодец, Прохор!
— Да замолчи ты, балаболка! — рявкнул на него Застежкин, досылая очередной патрон.
А танк все вращался, распуская по земле плоскую ленту гусеницы. И башня его тоже вращалась, рывками водя тупым стволом орудия.
За бруствер перемахнул Славка Фитюлин, отведя от себя в вытянутой руке бутылку с зажигательной смесью, пополз к танку. Вот по его броне проворными ящерицами заструилось синеватое пламя. Заклубился тяжелый мазутный дым.
— Дай-ка сюда! — Колобов вырвал из рук съежившегося бойца противотанковую гранату.
Выждал, когда немецкий танк, шедший вслед за головным, приблизился метров на пятнадцать и, на мгновенье выглянув из-за бруствера, резко через голову швырнул гранату под гремящие траки.
— Кидай бутылку, чего раззявился? — закричал Николай на прильнувшего к стене траншеи бойца. — Вот так! А теперь гляди, чтобы из танка никто не выскочил! — И побежал на левый фланг взвода, где отделение Медведева отбивало атаку поднявшихся автоматчиков.
Охвативший танк огонь уже подбирался к топливным бакам, когда через нижний люк один за другим вывалились три немца. Двое, попытавшись бежать к своим, тут же упали, а третий, круто развернувшись на животе, пополз к траншее.