Страница 38 из 101
— Не сдрейфил я, а ждал, когда ты…
— Заткнись, сволочь! Ты лежал в воронке и ждал, что я все один сделаю. За свою шкуру трясся. Я-то свое сделал, а ты? — Славка ухватил Василькова за отворот шинели.
— Чего тебе от меня надо? — побледнев от страха, заверещал Павка. — Попробуй только меня ударить, красюк. Только попробуй…
И Фитюлин, не собиравшийся его бить, услышав это ненавистное ему слово «красюк», двинул Василькова наотмашь в ухо, а когда тот поднялся, спросил:
— Хватит? Или еще разок приложить, чтобы лучше запомнил?
— Ничего, — пробормотал, размазывая по лицу слезы, Павка. — Случай выпадет, рассчитаемся. — И пошел прочь от злополучного дзота, доставившего ему столько неприятных переживаний.
Фитюлин посмотрел ему вслед, привел себя в относительный порядок и тоже направился к командиру взвода докладывать о выполненной задаче.
Над искалеченными осколками и опаленными огнем войны лесами Шлиссельбургско-Синявинского выступа опять поднималось бледное, холодное солнце. После отчаянной ночной попытки гитлеровцев сбросить десантников в Неву бои в районе Московской Дубровки на короткое время стихли. На рассвете наши морские пехотинцы захватили рядом, ближе к деревне Арбузово, еще один плацдарм, и гитлеровцы вынуждены были теперь направлять туда все прибывающие к ним подкрепления. Ни на минуту не ослабевая, оттуда доносились беспрерывная стрельба и грохот разрывов.
Накануне, когда двадцать седьмая рота закрепилась на занятом рубеже, передний край сводного батальона вытянулся полукругом более чем на два километра. О дальнейшем наступлении с имеющимися силами нечего было и думать. Вступивший в должность комбата капитан Аморашвили приказал подразделениям перейти к активной обороне и во что бы то ни стало удержать занятые позиции.
Всю ночь на отвоеванном Невском пятачке кипела работа. Бойцы торопливо «перелицовывали» траншеи, очищали от завалов ходы сообщения и стрелковые ячейки. Перебравшиеся ночью через Неву артиллеристы и минометчики обустраивали свои позиции. Спешно создавалась и вторая линия обороны плацдарма, которую занимали переброшенные из Невской Дубровки обычные стрелковые подразделения.
От колобовского взвода вместе с поступившим накануне пополнением в строю осталась едва ли треть прежнего состава — двадцать четыре бойца. Половина из них — легкораненые и контуженные. К удивлению Николая, штрафники не спешили использовать свое право уходить после ранения в тыл, как искупившие вину.
Ночью, когда фашисты вознамерились выбить их из занятой траншеи, осколком мины ранило в руку сержанта Медведева. Боль была настолько сильна, что он выронил автомат.
— Никак, ранило, Алексей? — спросил стрелявший рядом с ним Колобов.
— Зацепили, гады, повыше локтя.
— Сейчас перевяжу, а потом доложу ротному, — Николай достал индивидуальный пакет. — Сам дойти сможешь?
— Куда? — не понял его Медведев.
— К Неве, на эвакопункт. Куда же еще?
— Да ты что, старшина? — Алексей зло блеснул глазами. — Хрен они от меня дождутся, чтобы я сам в тыл ушел! Я еще повоюю…
В общем-то Николай понимал такую верность штрафников своему подразделению. Предложи ему самому сейчас уйти из взвода в другую, пусть самую почетную и заслуженную часть, он ни за что бы не согласился. Но выразить словами эту свою сродненность со взводом он вряд ли бы сумел.
Ранним утром, проверив позиции, Колобов приткнулся в какой-то нише с намерением хоть полчаса подремать и случайно услышал разговор двух саперов.
— Меня с Витькой Митякиным ротный еще вчера сюда направил, когда штрафные эту траншею брали, — хрипловато-простуженным голосом рассказывал один. — Сунулись мы, а тут немец от шоссе так даванул. И из пушек, и отсечным из минометов… Ну мы с Витькой, елочки-сосеночки, затолкались в воронку поглубже. Пули кругом, осколки, голову приподнять нельзя и укрыться больше негде. Поле-то тут, как живот у бабы, ровное и гладкое…
— А ты, видать, специалист по животам-то! — хохотнул баском второй.
— Дурак ты. Я до войны полтора года уж как женатым был… Так вот, и выглянуть из воронки страшно, и не глядеть боязно. Вдруг сомнут немцы штрафных, и мы под их сапогами окажемся. Чего мы им, двое-то? Тут я, честно скажу, испугался.
— Испугаешься… — угрюмо подтвердил басовитый.
— Да-а… А штрафные эти, вроде как в самом деле дьяволы. Горстка их против немцев, а они… Как вспомню, так и сейчас дрожь берет. Выскочили из траншеи и под самый огонь… И прут, будто заговоренные. Косят их, а они…
— Что ж им остается, — проговорил второй. — Им только в одну сторону воевать положено.
— Да я знаю это. Только не видел никогда. Прижмут их немцы к земле огнем, а они снова поднимаются… И опять — в самое пекло. Отбили они, однако, траншею у немцев. А Витьке Митякину миной ногу оторвало. Еле я до переправы дотащил…
Вспомнив этот разговор, Колобов зябко передернул плечами и отозвал в сторону Красовского.
— Ну, что с Петушковым? Так и не объявился нигде?
— Всех уже опросил, — нервно дернулся Олег и поморщился, почувствовав боль от касательного ранения в боку. — Может, раненого санитары в тыл эвакуировали. Может, убило и землей засыпало. Мало ли?
— «Может», — недовольно протянул Николай. — Санитары вчера тут только наши были. Они бы сказали. И как это могло случиться, что его никто со вчерашнего утра не видел? Смотреть за своими людьми лучше нужно!
— А в бой их вместо меня дядя поведет, да? Если вас, взводных, «поднималами» называют, то что уж про отделенных говорить? К тому же из отделения вы его к себе связным забрали.
— Ладно, пошли еще раз своих ребят, пусть все воронки и щели осмотрят. Пищурин! Собери командиров отделений в землянку и сам тоже приходи туда через пять минут. Поговорить надо. Всем остальным полчаса перекур.
В тесной, наспех поправленной землянке собрались Пищурин, Красовский, Медведев, Павленко и Громов, которого Николай назначил вчера командиром четвертого отделения. Алексей Медведев болезненно кривился, бережно поддерживая перебинтованную у предплечья руку.
— Болит? — спросил Колобов.
— Да не так, чтобы очень. В кости свербит. Ничего, перетерплю.
— А зачем ты тут нужен такой терпеливый с одной рукой?
— Ты что, командир? — вскинулся Алексей. — Мы же вместе ко мне домой ходили. Видел же все… Рано мне в лазарете отлеживаться.
— Я не настаиваю, — согласился Николай. — Тем более, от взвода едва полтора отделения осталось, а немцы вот-вот в атаку пойдут. Что у нас с земляными работами?
— Заканчиваем, товарищ старшина. Минут на двадцать осталось, — доложил Пищурин.
— Как с оружием и боеприпасами?
— Из роты ящик бутылок с горючей смесью доставили — на случай если танки… И винтовочных патронов дали.
— Бутылки поделите между отделениями, пригодятся. А патроны пулеметчикам отнесите. У тебя сколько винтовок в отделении осталось, Медведев?
— Ни одной. У всех шмайсеры и по три полных рожка на каждого.
— И все?
— Ну, два пулемета еще, которые вчера в траншее захватили. Только патронов к ним маловато, на полчаса, если по-хорошему.
— Так, а у тебя, Красовский?
— С автоматами то же самое и один пулемет.
— С патронами как?
— Нормально. Пару атак отбить хватит, а там еще добудем.
— Атаки отбивать — не наступать, на трофеи не надейся. Что у тебя, Павленко?
— Ну, про ПТР вы знаете. Шмайсеры тоже у всех и патронов трохи имеем. Два пулемета хлопци вчера с германьского дзота притягнули. Тяжелые, як смертный грех, но патронов к ним богато.
— Ты, Громов?
— Так что я? У меня ж салаги в отделении. Тремя шмайсерами вчера разжились. Остальные с винтовками. Больше ничего нет.
— Значит, так. Ты, Павленко, передашь Громову один МГ и патроны к нему дашь, штук пятьсот. А чтобы Громов не искал среди своих пацанов пулеметчика, передашь и его… Временно.
Федор болезненно напряг лицо.
— Это за какие ж заслуги я ему свои трофеи отдавать буду? Да еще с пулеметчиком! Я ему что, запасной полк или арсенал?