Страница 3 из 101
Дочурка, осваиваясь в незнакомых руках, на время замолчала, но вскоре снова расплакалась.
— Давай-ка ее мне, кормить время подошло, — Катюша забрала девочку. Присев на диван, расстегнула верх платья, дала дочке грудь и та успокоенно засопела. Николай сел рядом. Нежно обнял их обеих, легко касаясь губами мочки уха, щеки, шеи жены. Сидеть бы и сидеть им вот так и ничего ему больше не нужно от жизни…
Когда надзиратель сказал, что время свидания истекло, они разом вздохнули и попросили еще минутку. Сидели не шевелясь и смотрели друг на друга не отрываясь так, что ни объятья, ни поцелуи, ни слова не могли сказать большего. Наконец, Колобов встал, порывисто прижал Катюшу к себе и, крепко поцеловав ее в губы, вышел из комнаты.
В цех он вернулся успокоенным, повеселевшим, но едва просверлил две или три заготовки, как за ним снова пришел надзиратель.
— Ну, паря, нарасхват ты нонче. Начальник второй части тебя вызывает.
Этот вызов мог означать только одно: пришел ответ на его прошение о предоставлении возможности искупить вину на фронте. Удовлетворили просьбу или отказали? Две недели его мучил этот вопрос и вот сейчас все должно решиться.
По дороге к лагерной зоне конвоир едва поспевал за ним. Дважды даже строго окликнул, приказывая сбавить шаг. Он же, на минуту замедлив движение, незаметно для себя снова набирал темп.
У входа в помещение Колобов еще раз жадно затянулся привезенным Катюшей самосадом, бросил окурок. Его все сильнее захватывало нетерпение. Он и не заметил, как переступил порог кабинета начальника второй части. В трех шагах от него за потертым письменным столом сидел пожилой мужчина в гражданском. Низкорослый, тучный, с желтым лицом, он выглядел болезненно, но смотрел приветливо.
— Заключенный Колобов прибыл по вашему приказанию, — отчеканил Николай.
— Значит, не привык еще свою статью добавлять, по которой осужден? Ладно, присаживайся, танкист, — хозяин кабинета указал на стул.
— Виноват, гражданин начальник, — Николай послушно сел, положив руки на колени, чтобы не было видно, как дрожат они от волнения.
Начальник неторопливо выдвинул средний ящик стола, достал оттуда большой конверт с сургучными печатями по углам и в центре, положил его перед собой.
— Товарищ Колобов…
Едва услышав обращение «товарищ», Николай побледнел и поднялся со стула.
— Да вы сидите, товарищ Колобов, — махнул рукой начальник. — Я вот по какому поводу вас вызвал. На ваше прошение пришел ответ.
«Не тяни же ты, — взмолился мысленно Николай. — Скажи какой?»
Но начальник, о чем-то вспомнив, опять полез в ящик стола. Пошарив там, извлек какую-то коробочку.
— Вот, возьмите, товарищ Колобов. Тут ваша медаль «За отвагу».
Пробормотав «спасибо», Николай крепко зажал коробочку в ладони, будто она могла выпорхнуть у него из рук. И хотя возвращение боевой награды говорило само за себя и не оставляло сомнений в положительном решении его вопроса, он все так же нетерпеливо смотрел на хозяина кабинета и ждал словесного подтверждения. Тот, поняв волнение Николая и, видимо, в душе сочувствуя ему, улыбнулся:
— Ответ на вашу просьбу пришел положительный, товарищ Колобов.
— Я оправдаю доверие, гражданин начальник, — охрипшим голосом произнес Николай.
— А я вам теперь уже не гражданин, а товарищ, — еще шире заулыбался начальник, видя, как искренне волнуется и радуется стоявший перед ним человек, получивший возможность вновь вернуться на фронт. Эта радость передалась и ему. Он тоже встал и протянул Николаю руку:
— Поздравляю тебя, сынок. Не знаю, как там и что, но, сдается мне, воевать ты будешь честно. Чего медаль-то не надел? Заслужил, так носи!
Но Колобов, пробормотав что-то невразумительное, торопливо спрятал коробочку в карман. Он ни за что не надел бы свою боевую награду здесь, в лагерной зоне. Сразу же после ареста Николай спрятал медаль вместе с удостоверением под стельку сапога и, когда в военной прокуратуре его спросили о ней, сказал, что оставил ее во время самовольной отлучки дома. Нашли медаль уже после приговора трибунала, перед тем, как поместить в камеру смертников. Тогда он уже не надеялся, что когда-нибудь прикрепит ее к гимнастерке. И вот она снова вернулась к нему.
— Ну что ж, идите. В канцелярии возьмете пропуск на выход из зоны. Он уже подготовлен, — сказал начальник второй части. — И вот этот пакет — тоже. Вручите его начальнику военно-пересылочного пункта. Он находится рядом с вокзалом, в районе станции формирования. Там спросите, покажут.
— Так я без конвоира туда пойду?
— Зачем же вам теперь конвоир? — засмеялся начальник. — Вы ведь на фронт отправляетесь по зову сердца?
— Так точно!
— Вот видите, а вы — «конвоир»! Дорогу-то к вокзалу знаете? Туда лучше через пойму идти, так ближе. Ну, удачи вам!
Николай, еще не свыкшись со столь резкой переменой в своей жизни, еще несколько секунд постоял перед улыбающимся начальником и, сказав ему «спасибо», четко повернулся через левое плечо, вышел из кабинета.
«Эх, как жаль, — подумал он, — что Катюша уже уехала, не узнав об этом. Ну, да ничего, сегодня же напишу ей письмо».
Время между тем перевалило за полдень и солнце пекло немилосердно. С северо-запада от озера Ханка на город наплывала сизо-черная туча, и Колобов, чтобы успеть до дождя, торопливо шагал к железнодорожной станции напрямик, через речную пойму по некошенной в этом году траве. В душе у него все пело и ликовало. Он дышал и не мог надышаться, любовался и не мог налюбоваться кипением луговых цветов — синих, голубых, желтых, красных. Даже стежки, протоптанные домашней живностью к водопою, казались ему удивительно живописными.
А поля? А широкий простор, раскинувшийся за ними далеко на юго-запад, до самых маньчжурских сопок?! А речка Раковка? Чистейшая прозрачная вода шумно бурлит, омывая разбросанные по руслу валуны, спешит к морю. Лишь у самого берега лениво плещутся пенные язычки. Почему же раньше он не видел всего этого?
От приближающейся тучи тянуло свежим ветром и прохладой. И она тоже казалась Колобову по-своему прекрасной и неповторимой.
Перейдя по камням через речку, он двинулся к городской окраине. На железнодорожной станции пыхтели маневровые паровозы, по улицам грохотали грузовики. От заводов и мастерских доносились глухие и тяжелые удары паровых молотов, визг циркулярных пил, звон металла.
Военная пересылка располагалась в двухэтажном здании старинной постройки, обрамленном высокими тополями и аккуратным деревянным штакетником. Сразу у входа, в самом начале длинного коридора, Колобова остановил пожилой сержант с красней повязкой на рукаве залатанной в нескольких местах гимнастерки. Худые икры ног в обмотках, вместо полагающихся ботинок — лапти.
— Все для фронта? — кивнул на необычную обувку Колобов, но сержант шутки не принял.
— Ничего, в них сподручнее. Вы с пакетом? — спросил он неожиданно густым басом.
Взяв из рук Николая пакет, внимательно осмотрел печати и совершенно бесшумно ушел куда-то по коридору, велев Колобову подождать. В здании застыла вязкая тишина. Кабинетов в коридоре много, но ниоткуда ни звука. «Людей тут нет, что ли? — размышлял Николай. — Какая же это пересылка?»
Наконец вернулся сержант.
— Все в порядке. Документы ваши у начальника. А вам приказано пройти на второй этаж. Первая комната с левого ряду. Отдыхайте покедова.
На втором этаже дверей оказалось тоже немало. И только за первой с «левого ряду» слышались чьи-то голоса. Николай присел на скамейку и свернул цигарку: не дымить же самосадом в чистой и светлой казарме. Покурив, встал и открыл указанную дверь.
Комната с одним большим окном оказалась длинной, будто пенал. Вдоль внутренней стены — нары. На противоположной — выцветшие портреты Сталина, Ворошилова, Тимошенко, Буденного. В центре, за просторным дощатым столом, — пятеро в гражданской одежде. Они с явным любопытством рассматривали вошедшего.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался Николай.